Герой повести Николая Васильевича Гоголя «Шинель» Акакий Акакиевич Башмачкин во всем обижен судьбой, но он не ропщет: ему уже за пятьдесят, он не пошел дальше переписки бумаг, не поднялся чином выше титулярного советника — и все-таки смирен, кроток, лишен честолюбивых мечтаний. Нет у Башмачкина ни семьи, ни друзей, не ходит он ни в театр, ни в гости. Все его «духовные» потребности удовлетворяются переписыванием бумаг: «Мало сказать: он служил ревностно, — нет, он служил с любовью». За человека его никто не считает. «Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия...» Ни одного слова не отвечал Башмачкин своим обидчикам, даже не прекращал работы и не делал ошибок в письме.
Гоголь вводит в повесть образ молодого чиновника — может быть, имеющий автобиографический характер. Этот чиновник, поступив на службу, присоединился было к насмешкам над Баш-мачкиным, но, услышав его слова, вдруг остановился, «как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде... И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» — ив этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой». «Возлюби ближнего, как самого себя» — если эта истина попирается, человеческому миру не на чем держаться.
Шитье шинели явилось не просто спасением тела от холода, а возвышением души, утверждением человеческого достоинства. Это был не только подвиг Акакия Акакиевича, но еще и подвиг Петровича, портного-пьяницы, он душу свою в нее вложил, он каждый шов сделал любовно. Как истинный художник, Петрович деньги за шитье взял самые малые, зато, вручив бережно шинель, шел тайком за Акакием Акакиевичем, чтобы еще раз полюбоваться на свое творение.
История Акакия Акакиевича — своеобразная притча, иллюстрирующая слова Евангелия:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют Землю. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».
В «Тарасе Бульбе» дано героико-романтическое изображение национально-освободительной борьбы украинского народа. Тарас Бульба предстает перед читателем как личность незаурядная, и в то же время он частица своего народа — запорожских казаков. Идея пламенного патриотизма, несгибаемого мужества, неодолимости «русского товарищества» пронизывает все повествование.
Образ Запорожской Сечи предстает в идеальном (а отчасти и утопическом) освещении. Гоголь рисует союз людей, построенный на основе всеобщего равенства и независимости, — людей, свободных от феодального притеснения. В «Тарасе Бульбе» можно усмотреть своеобразный «руссоизм» — «неволе душных городов», населенных представителями панской Польши, противостоит вольная, полная движения, радостная жизнь украинских казаков. Тарас Бульба — дворянин, но он полностью на стороне сражающегося народа, преисполненного богатырских сил и высоких нравственных идеалов свободы и братства.
Сопоставление Остапа и Андрия имеет в повести глубокий социально-философский и художественный смысл. Гоголь переосмысливает библейский мотив жертвоприношения Авраама: Андрий (жертвенный агнец Исаак) не спасен Богом, а Тарас Бульба (ветхозаветный Авраам) приносит его в жертву православию: «как молодой барашек, почуявший под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова». В противоположность изменнику Андрию Остап, другой сын Тараса Бульбы, распят мучителями на эшафоте за веру, подобно Христу («Остап выносил терзания и пытки, как исполин»). Тарас Бульба «стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре! » Отцеоставленность Остапа и его крик, подобный воплю Христа на кресте: «Батько! Где ты? Слышишь ли ты?» («Боже Мой, Боже Мой, для чего ты Меня оставил?» — Матф., 27:46) рождает ответный возглас Тараса Бульбы (как бы ответ Бога умирающим за него верным христианам): «Слышу!» Таким образом, эпическое единство образа Тараса Бульбы раздваивается в образах его сыновей. Образ Остапа воплощает идею неразрывной связи с родовым телом, верность рыцарской чести и Отечеству, образ Андрия — идею отпадения, эгоистической разобщенности людей, отрыва от целого: коллектива, народа, Бога (мотив грехопадения).
Понятие « мертвая душа » в поэме имеет несколько значений, Чичиков скупает «мертвые души», чтобы, оформив купчую, заложить купленных крестьян уже как живых в опекунский совет и получить за них кругленькую сумму. Но с понятием «мертвая душа» неразрывно связана социальная направленность произведения. Затея Чичикова и обычна, и фантастична. Обычна, так как покупка крестьян была повседневным делом, а фантастична, поскольку продаются и покупаются те, от кого, по определению Чичикова, «остался один не осязаемый чувствами звук». Но разница между живыми и мертвыми оказывается условной, все дело только в странности товара. Как говорит Коробочка, «никогда еще не случалось продавать... покойников. Живых-то бы я уступила, вот и третьего года протопопу двух девок, по сто рублей каждую». Таким образом, фантастичность события переносится с авантюры Чичикова на реальную действительность, где человек становится товаром, где бумага подменяет людей.
Постепенно трансформируется и содержание понятия «мертвая душа». Абакум Дыров, Степан Пробка, каретник- Михей и другие умершие крестьяне, купленные Чичиковым, не воспринимаются как «мертвые души»: они показаны как люди яркие, самобытные. Этого нельзя сказать об их живых хозяевах — которые и оказываются «мертвыми душами» в подлинном смысле этого слова.
Но «мертвые души» — не только помещики и чиновники: это «безответно мертвые обыватели», страшные «неподвижным холодом души своей и бесплодной пустыне сердца». В Манилова и Собакевича может превратиться любой человек, если «ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому» разрастется в нем, заставляя его «позабывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое». «Ноздрев долго еще не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане». Не случайно портрет кансдого помещика сопровождается психологическим комментарием, раскрывающим его общечеловеческий смысл. В одиннадцатой главе Гоголь предлагает читателю не просто посмеяться над Чичиковым и другими персонажами, а «углубить вовнутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Таким образом, название поэмы оказывается очень емким и многоплановым.
Для «идеального» мира душа бессмертна, ибо она — воплощение Божественного начала в человеке. А в мире «реальном» вполне может быть «мертвая душа», потому что для него душа только то, что отличает живого человека от покойника. В эпизоде смерти прокурора окружающие догадались о том, что у него «была точно душа», лишь когда он стал «одно только бездушное тело». Этот мир безумен — он забыл о душе, а бездуховность и есть причина распада. Только с понимания этой причины может начаться возрождение России, возвращение утраченных идеалов, духовности, души. Мир «идеальный» — мир духовности. В нем не может быть Плюшкина, Собакевича, Ноздрева, Коробочки. В нем есть души — бессмертные человеческие души. Он идеален во всех значениях этого слова. И поэтому этот мир нельзя воссоздать эпически. Духовный мир описывает иной род литературы — лирика. Именно поэтому Гоголь
определяет жанр произведения как лиро-эпический, назвав «Мертвые души» поэмой.