33-65).
Однако же в контексте "Од духовных" именно последние главы книги Иова
потребны в этом месте: ведь о несчастиях и страданиях лирического героя уже
достаточно говорилось в "преложениях псалмов". Теперь необходимо показать, в
чем же состоит "божие величество", необходимо расшифровать, что же кроется
за словами "правда святая", "истина", "множество чудес", подвластных творцу.
Конечно же, не случайно то, что ода начинается и завершается строфами,
которые отсутствуют в Библии и сочинены самим Ломоносовым: его лирический
герой предваряет слова бога, обращенные к Иову, указанием людям, дерзающим
противопоставлять свою односторонность всеобъемлющей истине творца, на
необходимость учитывать разницу в масштабах "зиждителевых" забот и забот
юдольных, а также подводит итоги в последней строфе, которая содержит
практический вывод из слов творца, реальную нравственную рекомендацию
"смертному". То, что Ломоносов не ориентирует читателя на пассивное, слепое
подчинение воле творца, подтверждается двумя последующими стихотворениями,
написанными самим Ломоносовым и завершающими весь цикл.
Утреннее размышление о Божием Величестве. Впервые - Изд. 1751, с.
41-43. Зрелище красоты пробуждающегося мира вызывает в лирическом герое
непобедимое стремление "творит", то есть стремление повторить (пусть в
пределах доступной ему сферы) подвиг творца, создавшего мир. Картину,
нарисованную Ломоносовым, иначе как величественной не назовешь: люди еще
спят, лирический герой ясным взором встречает дневное светило. Душа его,
прошедшая через горнило испытаний, изнемогает в жажде подвига во имя истины
и во благо пробуждающегося человечества. Среди ученых существует мнение, что
эти стихи излагают научную трактовку физических процессов, происходящих на
Солнце. Естественнонаучная основа поэтического образа здесь очевидна. Однако
было бы неверно считать, что "Утреннее размышление" является рифмованным
трактатом по физике Солнца. Научная картина солнечной активности с самого
начала "растворена" в эмоции поэта: здесь мы имеем дело не с научным
изложением определенной концепции, но именно с лирическим переживанием
истины: "Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь..." Поэту
одиноко на той высоте, на которую он поднялся силою своей фантазии. Он хочет
поделиться со всеми людьми тайной, пока что доступной только ему. По
Ломоносову, быть человеком в полном смысле слова - значит быть творцом,
приумножающим красоту и богатство окружающего мира, стремящимся в
исчерпывающей полноте постичь мир и себя в нем. По сути дела, эти стихи
говорят о необходимости "божия величества" в каждом человеке.
Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного
сияния. Впервые - Риторика, 1748, с. 252-254. Если рассматривать это
стихотворение вне контекста "Од духовных", то оно предстает выдающимся
образцом так называемой "научной поэзии", и только. Но здесь так же, как в
"Утреннем размышлении", научная проблема (физическая природа северных
сияний) служит только поводом для взволнованного поэтического монолога о
"чудесах натуры" и не менее взволнованного диалога с представителями
"книжной" науки, чьи умозрительные гипотезы Ломоносов разбивает, опираясь не
на формальную логику, а на логику самого явления, на те характеристики
полярных сияний, которыми их наделяет природа и которые не соответствуют
"смутным грезам вымыслов" кабинетных ученых: именно этим определяется пафос
строк, обращенных к ним, - "О вы, которых быстрый зрак..." и т. д.
Замечательное по споим художественным достоинствам описание северного
сияния содержится в научной работе Ломоносова "Слово о явлениях воздушных,
от электрической силы происходящих" (1753): "По прошествии шести часов после
полудни и по вскрытии вечерней зари показалось тотчас на севере порядочное
сияние весьма ясно. Над мрачною хлябию белая дуга сияла, над которою, за
синею полосою неба, появилась другая дуга того же с нижнею центра, цвету
алого, весьма чистого. От горизонта, что к летнему западу, поднялся столп
того же цвету и простирался близко к зениту. Между тем все небо светлыми
полосами горело. Но, как я взглянул на полдень, равную дугу на противной
стороне севера увидел с такою разностию, что на алой верхней полосе розовые
столпы возвышались, которые сперва на востоке, после на западе
многочисленнее были. Вскоре после того между белою и алою дугою южного
сияния небо покрылось траве подобною зеленью и приятный вид наподобие радуги
представлялся; после чего алые столпы помалу исчезли, дуги еще сияли и
неподалеку от зенита белое сияние величиною с солнце расходящиеся лучи
испускало, к которому от летнего запада вставали столпы и почти оного
касались. После сего между лучами оного сияния к западу алое пятно
появилось. Между сим временем осьмь часов било, и небо алыми и мурового
цвету полосами беспорядочной фигуры горело; мурового цвету больше было,
нежели алого. В зените вместо лучи испускающего сияния две дуги показались,
одна другую взаимно пересекающие. Которая вогнутою стороною стояла на север,
имела струи поперечные, к центру склоняющиеся; а та, что вогнутою стороною
обращена была на полдень, имела струи продольные, параллельные с
перифериею... Все сии перемены с девятым часом кончились, и осталось одно
порядочное сияние на севере..."