Григорий Евлампыч понимал, что не угоден управителю. Думал он сначала понравиться тем, чем привык нравиться начальству в эскадроне и господам, когда был швейцаром. Изъявлял отменную почтительность, вытягивался в струнку, поддакивал, был покладлив, сыпал льстивые слова. Ничто не помогало. Тогда Григорий Евлампыч серьезно встревожился за свое благополучие и начал составлять кляузы. Не проходило недели, чтобы Юрий Константиныч не получал из Гарденина серого, самодельного пакетца, а в пакетце такие извещения:
Кляуза Љ 1. "Имею честь рабски доложить вашему высокородию, как будучи вашего высокородия по гроб верный слуга и как разрывается душа при беспорядках в здешней вотчине, что управитель Рахманный неизвестно зачем ездил на базар и, воротимшись столько пьяный, даже икал, и бымши вытащен под мышки, все видели и смеялись. Тройка же носила животами и вся страдала по случаю загона".
Љ 2. "Управителев сын Николай без перерыва скитается в школу в той придирке, будто помогает учительнице.
Но это одни шашни, и даже жаль, куда расточаются господские деньги, а между тем отец собственному сыну беспрепятственно выдает жалованье".
Љ 3. "Забыл своевременно рапортовать. Оный же управителев сын имеет злокачественную переписку с Ефремом Капитоновым и распустил по вотчине такие дерзкие слухи, что вы изволили приказывать как секрет".
Љ 4. "И еще забыл доложить, как получимши ваше распоряжение и имея долг службы наблюдать субординацию перед господами, управитель неоднократно провозглашал по направлению вашего высокородия отчаянные слова. И еще: упокойник Капитон, самовольно задушимшись, оставил часы, и при оных золотых часах с золотой цепочкой сыскалась записка в рассуждении того, что часы вручить господам; а управитель распорядился, что он-де в исступлении ума позабыл, и продал часы купцу Мягкову за низкую цену, будто на помин души. Но, между прочим, часы стоили верных двести целковых, и сколь видна придирка, ежели все известно, сколь строго воспрещено умолять за удавленников и, притом, упокойниково отродье нанес такой ущерб".
Љ 5. "Прискорбно глядеть, как расточается барское добро. Посеяна яровая пшеница, и из оной пшеницы не взошло две десятины от управителева упущения. Потому семена подмокши и крыша дала течь, но управителю дела нет и только преследует верных господских слуг, которые слуги и от вашего высокородия обиды не видали. И мужикам поблажка в смысле потрав и тому подобное, а земля сдается на три рубля серебром дешевле людей, и опять же покос сдается почти даром. Удивительно видеть агромадный ущерб, жестокосердие и поблажку. Но все молчат".
Љ 6. "Учительница вошла в союз с управителевым сыном и нет, чтоб чувствовать и благодарить, как живут на всем господском и без труда, но всячески проповедуют разврат по мужицкому направлению Именно: мужья жен, а отцы детей чтоб не били; старосту учесть и сместить; на священника отца Александра, будто дерет с живого и мертвого, жаловаться по начальству; шапки перед старшими не ломать; и еще читали по зловредной книжке мораль на господ, будто один мужик двух генералов прокормил...
Хотя же генералы, как я наслышан, выставлены в штатском виде, однако и тому подобные ихние злодейства достаточно известны по газетам и из того, что в бытность мою в Петербурге доводилось слышать".
Љ 7. "Управитель продал ставку купцу Лычеву и говорит 450 р. за голову. Но я спица в ихнем глазу, и при том, как торговались, - не был, и истинно душа болит в рассуждении того, что управитель продешевил. А почему - всем известно, хотя же и молчат".
Љ 8. "Управителев сын загнал лошадь, пала на передние ноги. Но между прочим утверждает, будто давно попорчена".
Љ 9. "Учительница гоняла тройку барских лошадей на станцию".
Љ 10. "Управитель был в гостях, без внимания, что начинается покос".
Љ 11. "Николай Рахманный сказал: я-де кляузников не боюсь и господа-де нам не страшны. И скосился в мою сторону, потому всем известно, каков я есть верный слуга и им вострый нож".
Љ 12. "По случаю управителевой сестры зарезан первосортный экономический теленок. Приехамши на паре.
Лошади поставлены без зазрения совести на барский овес, и кучер имеет харч на застольной. Истинно в прискорбии замечаю господские убытки!"
Наступил июнь. Мартин Лукьяныч с сестрой сидели вдвоем у окна и медленно, с расстановками, беспрестанно вытирая изобильный пот, пили чай. В окно виднелись поля, - пшеница колосилась и переливала рябью, белела благоухающая гречиха; в тумане знойных испарений едва скользили стога, перелески, синела степь.
- Налить, батюшка-братец?
- Видно, наливай, сестра Анна! Охо-хо, какая теплынь... Или уж с телятины гонит на пойло?.. Как яровые-то у тебя?
Анна Лукьяновна Недобежкина была весьма дородная женщина, с седыми буклями, с тройным подбородком и лоснящимися щеками, с меланхолическою улыбкой.
- Яровые? Вот уж не знаю, батюшка-братец... Мужик Лука у меня верховодит. Все мужик Лука.
- А сама-то? Неужто по-прежнему романы глотаешь?
- Уж и глотаю! - Анна Лукьяновна засмеялась и вздохнула. - Слепа становлюсь, вот горе! Бывалоче, Николушка читывал, а теперь вожусь, вожусь с очками... Да и что!.. Какие пошли книжки, батюшка-братец! Какие романы. Намедни сосед привез, очень, говорит, увлекательно. Гляжу, и что же? Все сочинитель от себя, все от себя сочиняет! Штиль самый неавантажный, разговорных сцен очень мало. И какие персонажи!.. Я после уж говорю соседу: "Ну, батюшка, удружил! Ужли же на старости лет прикажешь мне знать, чем от лакея воняет?" А заглавие придумал самое обманное: "Мертвые души"... Подумаешь, нивесть какие страсти, ан не то что страстей, но и любовной интриги не представлено. Позволяют же морочить публику! Прежде бывало обозначено: "Удольфские таинства", так и на самом деле: читаешь - дух захватывает.
Или "Бедная Лиза"... И подлинно бедная через измену вероломного Эраста... А нонче все пошло навыворот, Все на обман!
- Н-да... Вот Николай, должно, в тебя уродился - не отдерешь от чтения... - Лицо Мартина Лукьяныча выразило заботу. - Ах, дети, дети! - сказал он со вздохом.
Анна Лукьяновна задумалась, пожевала Нерешительно губами, хотела вымолвить что-то затаенное по поводу Николая, но предпочла сделать предисловие:
- А я гляжу на вас, батюшка-братец, чтой-to сколь вы поседели, сколь изменились в лице...
- Жить невесело! Жить скучно, сестра Анна! - отрывисто и сердито перебил Мартин Лукьяныч. - Та в монастырь, тот в петлю, дворянки за вчерашних холопов выходят, кляузы, неприятности... Что такое? Почему? Поневоле поседеешь.
- Вот бы Николушку-то и женить!
- Эге! Аль невесту нашла?
- Сыщется, - уклончиво ответила Анна Лукьяновна.
- Богатая?
- И-и, батюшка-братец, в деньгах ли счастье?.. Приятная, нежная, субтильная... А что до денег - верный Алексис и в хижине обрел блаженство.
Мартин Лукьяныч окончательно рассердился.
- Ты дура, сестра Анна! Хуже не назову - непристойно твоим сединам, но всегда повторю, что дура! Хорошо тебе говорить: оставил муж землишку, все свое, сиди да почитывай. А у меня что за душою? Есть, пожалуй, две тысчонки, да надолго ли их хватит по нонешним анафемским временам?
Старушка даже рассмеялась.
- Ну, братец, чего наговорили! У вас такое место - помещики завидуют... Шутка сказать - гарденинский управитель!
- Место? А ты не ждешь - нонче-завтра в три шеи меня погонят? - Мартин Лукьяныч вскочил, раздражительно выдвинул ящик, выкинул оттуда пачку писем с шифром "Ю", начал трясущимися руками разбирать их и искать нужные строки. - Смотри: "До сведения моего дошло... гм... гм... что ты публично замечен в нетрезвом виде"... Ловко? Или еще: "До сведения моего довели, что сын твой загнал верховую лошадь"... Так помещики завидуют?.. "Удивляюсь твоему нерадению"... "Принужден требовать строгого отчета",. "Строжайше ставлю тебе на вид"...
Мартин Лукьяныч побагровел и отбросил письма.
- Сорок лет служу! - взвизгнул он, ударяя себя б грудь. - Жизнь положил на анафемов! И чего добился?
Кляузники в честь попали, шептуны! И кто же выговари-!
вает? Молокосос! Мальчишке волю дали!
- Ах, ужасти какие!.. Ах, какие ужасти! - повторяла Анна Лукьяновна, решительно не ожидавшая ничего подобного. - Что ж генеральша-то, батюшка-братец? Такая деликатная особа... ТаК были милостивы...
- Милостивы они, айафемы! Вот вчерась перед твоим приездом письмо получил... Доняли меня кляузы, я и докладываю: так и так, мол, ваше превосходительство: не понимаю, за что подвержен гневу... Слушай, какой ответ. - Мартин Лукьяныч достал еще письмо и с ироническим видом начал читать: "Почтенный Лукьяныч! ("Хоть вежливо!") Я тебе очень благодарна за усердие, и за твои труды... Но молодое вино горячится" Лукьяныч, и, надеюсь, ты, как испытанный слуга, дашь ему перебродить...
("Это насчет Юрия Константиныча!") Я слышала, тебе известно наше несчастье. Прибежище мое есть господь.
С благоговением принимаю испытание, которое ему угодно было послать нам... Молиться, молиться нужно и, смирив гордыню, взирать на того, кто был весь смирение. Убеждаюсь, что бедная Фелицата избрала благую часть. Припадай и ты к его святым стопам, а все, что касается до имения, докладывай Юрию Константинычу. Я решилась по мере слабых моих сил удаляться от земного, по мере возможности приобщиться небесному и так как на днях уезжаю в Биариц, то выдаю полную доверенность Юрию Константинычу. Затем советую тебе, не как госпожа, но как истинная христианка, строго запретить своему сыну вредные знакомства, о которых дошли до меня слухи. И советую внимательно следить за школой. Я даже думаю, не удалить ли учительницу и не поручить ли местному пастырю отправление ее обязанностей? Впрочем, Юрий Константиныч сделает соответственное распоряжение". Ловко?
А ты говоришь: Алексис и прочие нелепости! - заключил Мартин Лукьяныч.