Только один молодой человек в прыщах едва кивнул головою и, насмешливо посмотрев на Николая, вполголоса сказал Анне Евдокимовне:
- Кель моветон!
Но Анна Евдокимовна сухо ответила:
- Кажется, ваш ремиз, Филипп Филиппыч. Ставьте, пожалуйста... Сядешь, Косьма? Вы не играете, Николай Мартиныч?
- Никак нет-с!
- Мы вот посидим с ним, посмотрим... так сказать, благородными свидетелями.
- Стучу, - сказал исправник и обратился к Николаю: - Какой это Гарденин - Константин Ильич?
- Никак нет-с, они померли. Супруга ихняя, ее превосходительство Татьяна Ивановна.
- А!.. Покупаю двух. Властный был дворянин, столбовой. Именно - столбовой... Исай Исаич! Ты что же это, батенька, одну только покупаешь? Ловок! Ха, ха, ха!..
Я офицериком был. Случилось эдак пойти в дворянское собрание... перед эмансипацией. Как же говорил, разбойник, как же говорил! Дворяне эдак кучкой около него, а он-то ораторствует... Филипп Филиппыч, вы в ремизе, батенька!
- Знаю-с.
- Убедительное красноречие, Пальмерстон. Помню, я - молоденький офицерик, но именно слеза прошибала.
- Но какой Же сюжет? - спросил Косьма Васильич.
- Как тебе сказать? Сюжет, батенька, если хочешь, не особенно... то есть, если откровенно говорить, прямо скверный сюжет, бее хлопотал, чтоб мужикам надела не давали, на аглицкий, значит, манер. Но именно слеза прошибала... Эге, Филипп Филиппыч, да вам, батенька, опять ремиз!
- Я, кажется, вижу, Сергей Сергеич.
- Что, как пшеничка-то у вас рожается? - спросил у Николая Исай Исаич.
- Да-с... В прошлом году сам-пятнадцать-с.
- Ну, обработка почем?
- У нас свои-с, дешево.
- Да уж тятенька твой - чести приписать. Кому продали-то?
- Козловскому-с... Калабину.
- Почем?.. У меня две взятки: пожалуйте три рубля тридцать копеек.
- Шесть рублей семьдесят пять за четверть-с.
- Ишь ведь как облимонил... Молодец твой тятька!
Косьма Васильич с любопытством следил за игрою и, наконец, сказал:
- А давайте-ка, Николай Мартиныч, пополам: вы играйте, а я вас учить буду.
Николая точно в кипяток опустили.
- Зачем же-с? - пробормотал он. - Я сроду в руки не брал... Увольте-с.
Кроме того, что он не умел играть в стуколку, ему до боли было стыдно сознаться, что у него нет денег.
- Садись, садись, парень, - покровительственно сказал Исай Исаич, - ничего, и я подержу четверть пая.
В торговом быту самое разлюбезное развлечение эта стуколка. У меня Алешка моложе тебя, но иногда дашь карты - ловко загважживает. Присаживайся!
- И отлично, батенька, - подтвердил исправник, - впятером отличная стуколка.
- Только не горячитесь, - сказала Анна Евдокимовна, смягчая угрожающее значение своих слов преувеличенно любезною улыбкой.
Косьма Васильич опять употребил некоторое насилие над Николаем и усадил его к столу. Затем положил перед ним кредитки и мелочь и уселся за его плечами, чтобы учить. У Николая сначала тряслись руки, в глазах рябило, на лице проступал пот, но мало-помалу, ободряемый снисходительными восклицаниями игроков, он освоился, уразумел, в чем заключалась игра, и раза два даже не согласился с указаниями Косьмы Васильича и приобрел через то некоторую выгоду. Часа через два ему уж положительно везло: перед ним лежало много денег. Анна Евдокимовна улыбалась ему с искреннею приветливостью... Впрочем, не оттого только, что он выигрывал для Косьмы Васильича, а и оттого, что теперь она лучше рассмотрела его и он казался ей очень хорошеньким. Исправник хотя и был в проигрыше, но с удовольствием хохотал, когда Николай тянул к себе деньги. Исай Исаич поощрительно приговаривал:
"Так, так.. волоки, волоки! Хе, хе, хе!.. Самое, братец, любезное развлечение в торговом быту". Очевидно, всем было приятно, что такой застенчивый, немножко смешной, свеженький и почтительный юноша, едва умея держать карты в руках, тем не менее выигрывал. Один только Каптюжников презрительно фыркал, передергивал губами и нетерпеливо двигался на стуле. "Покорнейше прошу ходить-с", - беспрестанно повторял он Николаю, - "не ваша очередь, вы изволите нарушать правила", "вы изволили не доложить пятнадцати копеек". Если б у Николая был нож, он, кажется, зарезал бы молодого человека с прыщами. Он даже остерегался поднимать на него глаза, потому что чувствовал, что будет не в силах сдержать выражения величайшей ненависти к этому человеку.
Когда пришло время обедать, все согласились, чтобы не прерывать игры, обедать без горячего на маленьких столиках, которые можно было придвинуть каждому особо. К закуске, впрочем, на минутку оторвались и с хохотом, с веселыми разговорами, потягиваясь и разминаясь, окружили поднос с винами, водками и наливками.
- В газетах пишут, как бы к нам холера не появилась, - сказал исправник, обращаясь к Жеребцову. - Вот, батенька, трудно тебе будет с капиталами-то расставаться...
Ха, ха, ха!
- Мы люди сухие, постные, - огрызнулся тот, - а вот ваше благородие... вам капут... хе, хе, хе!
Косьма Васильич налил рюмку, поднес к носу, с гримасой притворного отвращения понюхал и только что хотел опрокинуть в рот, как вдруг взгляд его встретился с напряженно-выразительным взглядом жены. Он торопливо отхлебнул, отставил рюмку и засуетился, угощая гостей.
После обеда с новым оживлением стали стучать. Стемнело, подали свечи, с самого обеда непрерывно разносили чай. Николаю везло по-прежнему. Он уже почти совсем не испытывал смущения, забыл, что нужно ехать домой, и точно плавал в волнах несказанного благополучия. Косьма Васильич уговорил его выпить рюмку наливки, Исай Исаич "велел" отведать полынной ("Ничего, ничего... у меня Алешка моложе тебя, а и то дашь иногда - ловко потягивает"). Николай хотя и не запьянел от этого, но сразу почувствовал какую-то развязность в словах и движениях.
Косьма Васильич все сидел за его плечами и смотрел в карты. Однако, ближе к вечеру, Николай заметил, что его компаньон начал уходить куда-то, сначала редко, потом все чаще и чаще. Ремизы как раз подошли в это время крупные, и Анна Евдокимовна, увлеченная игрой, не обращала внимания на таинственные прогулки Косьмы Васильича. Еще ближе к вечеру Николай ясно ощутил за своими плечами запах водки, он оглянулся: Косьма Васильич щелкнул языком и плутовски подмигнул; глаза у него сделались странно смелыми и мутными.
- Валяй их, скотов! - вдруг брякнул он громко. Анна Евдокимовна с угрозой взглянула на мужа. Но, вероятно, усмотрела что-нибудь выразительное, ибо вместо угрожающих глаза ее стали беспокойны и губы внезапно сложились в кислую и покорную улыбку. Косьма Васильич еще раз совершил путешествие и, возвратившись, сел так прочно, что под ним затрещало. В соответствии с этим треском лицо Анны Евдокимовны дрогнуло... и вслед за тем приняло самое беззаботное выражение.
- Покорнейше прошу освободить стол-с, - язвительно сказал Каптюжников Николаю, за которым была очередь собирать карты.
- Ты, зоолог, - неожиданно крикнул Косьма Васильич, - по лягушкам зоологию изучаешь, а не научишься, как держать себя в приличном доме! Что ты, так сказать, фыркаешь?
Все оглянулись на Косьму Васильича и увидали, что он пьян. Анна Евдокимовна с внимательным видом тасовала карты. Каптюжников обиделся и встал.
- В таком случае, - сказал он дрожащим голосом, - я больше не играю. Я, кажется, не заслужил такого оригинального обращения.
- Ну, и черт с тобой, - не унимался Косьма Васильич, - и убирайся. Эка невидаль! Пять лет в университет готовится, дармоедничает, Базарова разыгрывает... Какой ты нигилист? Ты прохвост!.. Анна, сдавай, я сам сяду.
Принялись уговаривать Косьму Васильича и просить Каптюжникова, чтобы он успокоился. Каптюжников не заставил себя долго просить: он сделал брезгливый вид, высокомерно пожал плечами и снова взял карты. "Арина, водки!" - закричал Косьма Васильич, неистово теребя бороду. Прибежала Арина, взглянула на барыню, - та едва заметно кивнула головою, - водка вмиг появилась- Исправник начал рассказывать что-то смешное и сам хохотал громче обыкновенного. Все наперерыв старались смеяться.
Один Косьма Васильич оставался серьезен и презрительными глазами посматривал на играющих.
- Н-да, - произнес он, когда исправник кончил и смех затих, - ужасно смешно. Как это ты, Сергей Сергеич, в шуты не поступишь? Прелюбопытная должность!.. Вот, Николай Мартиныч, наблюдай; опора, так сказать, оплот!.. Но не заблуждайся: друга-приятеля за тридцать сребреников в кутузку ввергнет!.. Нельзя-с - жена, дети-с... Э-эх, вы...
опричники!
Опять расхохотался исправник, и засмеялись все остальные. И громче стали возглашать: "Стучу!.. Пас!.. Пожалуйте за взяточку!.. Ваш ремиз!"
- Анна, ты почему варенье замыкаешь? - неожиданно спросил Косьма Васильич.
Анна Евдокимовна притворно засмеялась.
- Ах, Кося!.. Ах, какой ты шутник!.. Что это тебе представилось? Я думаю, купить мне или не купить, а ты вдруг про варенье.
- Да, а я вдруг про варенье.
- Экая придира! - сказал Исай Исаич. - Ведь это он, сударыня, в отместку вам за давешние подряды... хе, хе, хе!
Анна Евдокимовна с немым упреком взметнула глазами на Исая Исаича. Но случилось так, что Рукодеев пренебрег неосторожным намеком.
- Что ж ты кичишься? Подряды!.. - сказал он. - Одинаковые с тобой живорезы, я поХагаю.
- Хе, хе, хе, так уж и живорезы.
- А ты что ж думал, ты во святых? Николай Мартиныч, вот рекомендую - святой... по миру братьев пустил, за быков фальшивою монетой расплачивался, два раза чуму разводил по губернии... Зх, ты... телелюй!
- Кося!, - жалобно протянула Анна Евдокимовна.
- Пущай, - равнодушно сказал Исай Исаич и побил козырною семеркой исправникова туза, - мы его, сударыня, не со вчерашнего дня знаем. Пущай его!
- Как вы думаете, Косьма Васильич, купить или нет? - спросил Николай, показывая Рукодееву карты и стараясь этим отвлечь его внимание. Уловка до некоторой степени удалась.
- Покупай, покупай! - сказал Косьма Васильич. - Карта идет?.. Покупай!.. Жарь их... Вон студента-то, зоолога-то... пускай его ремизится, ему ничего: папенька здорово повысосал мужичков в дореформенное время! - Каптюжников опять хотел было оскорбиться, но раздумал: