Увлечение поэта.
С точки зрения духовной биографии Бодлера намного важнее, конечно его литературная деятельность конца 40-х - первой половины 50-х годов, когда он предпринимает опыты в прозе и в драматургии (набросок пьесы «Пьяница», 1854), пишет заметки с художественных выставок. Также с конца 1840-х годов Бодлер начал увлекаться сочинениями знаменитого американского писателя Эдгара По, усиленно переводя их на французский язык. Несомненно, что у обоих авторов было в некотором отношение сильное духовное родство, и благодаря ему-то Бодлер любил По такой страстной, доходившей до болезненного обожания любовью. Начиная с 1846 года, он переводил его вплоть до самой смерти, переводил с изумительным трудолюбием, необыкновенной точностью и верностью подлиннику, так что до сих пор по справедливости признается образцовым и неподражаемым переводчиком американского поэта. До какой страстности доходила эта мистическая любовь Бодлера к По, видно из его интимного дневника последних лет жизни, где наряду с покойным отцом он считает дух Эдгара По своим заступником перед высшим милосердием… И все же литературную судьбу Бодлера определили не эти занятия, а единственный созданный им поэтический сборник: «Цветы зла»
Сборник «Цветы зла».
Замысел сборника, скорее всего, созрел у Бодлера довольно рано. Во всяком случае, уже в «Салоне 1846 года» автор упоминает о намерение выпустить книжку стихов под названием «Лесбиянки; два года спустя в прессе появляется сообщение о том, что Бодлер готовит к печати сборник «Лимбы»; в 1851 году под этим же заголовком в одной из газет появляется подборка из 11 его пьес и , наконец, в 1855 году респектабельный журнал «Ревю де Де Монд» публикует целых 18 стихотворений Бодлера, что было несомненным успехом, так как в данном случае редакция намеренно отпустила от своего правила печатать только стихи именитых поэтов. К Бодлеру пришла известность, пусть и негромкая, но оказавшаяся достаточной для того, чтобы в декабре 1856 года модный издатель Огюст Пуле-Маласси купил у него права на «Цветы зла». Всего полгода спустя книга вышла в свет.
Новая любовь.
Однако литературные успехи не могли возместить Бодлеру недостаток личного счастья. Жанна в его глазах воплощала сугубо «женское», «животное» начало, о котором он отзывался с холодным презрением, хотя на самом деле, бравируя тем, что якобы не ждет от противоположного пола ничего, кроме чувственных удовольствий, втайне всю жизнь мечтал об идеальной любви, о женщине-друге и о женщине-матери.
Беда заключалась в том, что Аполлония Сабатье, дама полусвета, в которую Бодлер влюбился в 1852 году, мало подходила на эту роль. Англаэ Жозефина Сабатье, содержанка бельгийского финансиста Альфреда Мюссельмана, устраивала у себя еженедельные обеды, на которых собирались такие литераторы и художники, как Дюма-отец, А. де Мюссе, Т. Готье, Э. Фейдо, Г. Флобер, М. Дю Кан, О. Клезенже, Ж.Мейсонье и др. «Председательствуя» на этих обедах, Аполлония получила прозвище «Председательница». Ее облик запечатлен скульптором Огюстом Клезенже («Женщина, укушенная змеей») и художником Гюставом Рикаром («Женщина с собачкой»)
Однако Бодлер, плохо разбиравшийся в женщинах, склонен был либо незаслуженно презирать их, либо столь же незаслуженно обожествлять. Нет ничего удивительного в том, что он вообразил, будто в лице привлекательной, не лишенной ума и сердца госпожи Сабатье он встретил, наконец, предмет, достойный обожания и поклонения, встретил свою Беатриче, свою Лауру, свою Музу. Впрочем, до крайности самолюбивый, не выносящий и мысли о том, что может быть отвергнут и осмеян, Бодлер не решился на признание и поступил совершенно по-детски: 9 декабря 1852 года он анонимно послал госпоже Сабатье стихотворение «Слишком веселой», сопроводив его письмом, написанным измененным почерком. Затем последовали новые письма и стихотворения[2], но при этом Бодлер продолжал как ни в чем не бывало посещать салон дамы своего сердца, никак не выказывая своих чувств и сохраняя неизменную маску сатанинской иронии на лице. Г-жа Сабатье была тронута почтительной пылкостью таинственного поклонника, а женская проницательность позволила ей без труда разгадать инкогнито, не показав, разумеется, при этом и виду. Бодлер же, успевший в середине 50-х годов пережить еще одно любовное увлечение на этот раз пышнотелой и пышноволосой актрисой Мари Добрен, воспетой в «Цветах зла» как женщина с зелеными глазами»[3], тем не менее продолжал вести платоническую игру с Аполлонией Сабатье до августа 1857 года, когда вынужден был открыться.
Это год, несомненно, вершинный год в жизни Бодлера. Он отмечен тремя важнейшими событиями: смертью генерала Опика (27 апреля), возродившее в душе Бодлера былую надежду на абсолютное единение с матерью, судебным процессом, устроенным над «Цветами зла» и объяснение с госпожой Сабатье.
Судебное разбирательство.
«Цветы зла», вышедшие в июне 1857 года, сразу же привлекли к себе внимание публики, а вслед за тем и прокуратуры, возбудившей против Бодлера судебное преследование по обвинению в оскорблении религии. Бодлер, конечно был напуган предстоящим судом, но еще в большей степени он был задет выдвинутыми против него обвинениями: «жестокую книгу», в которую он вложил все свое сердце, всю свою нежность, всю свою замаскированную религию, всю свою ненависть, судьи сочли вульгарной порнографией, сочинением, содержащим «непристойные и аморальные места и выражения.
В четверг 20 августа 1857 года Бодлер должен был явиться во Дворец правосудия на заседание шестой палаты исправительного суда, которая обычно рассматривала дела мошенников, сутенеров и проституток.
Обвинитель привел отрывки из «Украшений», «Леты», «Той, которая была слишком весела» и объявил судьям, что в «Лесбосе» и в «Окаянных женщинах» они найдут описания самых интимных отношений женоложниц; упомянул он также «Метаморфозы вампира», в которых, как и во всех прочих перечисленных стихотворениях, усмотрел оскорбление общественной морали. Что же касается морали религиозной, то ее, по мнению обвинителя, Бодлер оскорбил в «Отречение Святого Петра», «Авеле и Каине», «Литаниях Сатане» и «Вине убийцы», однако в этом случае обвинитель предоставил судьям решить самостоятельно, «сознавал ли поэт, томимый страстью к новизне и необычности, что он богохульствует».(4) Судьи для себя этот вопрос прояснить не смогли, и в результате обвинение в оскорблении религии было снято.
Речь была закончена следующим образом: «Будьте снисходительны к Бодлеру – натуре беспокойной и неуравновешенной. Будьте снисходительны к типографам, которые прячутся за спиною автора. Однако осудите некоторые стихотворения из книги и тем сделайте обществу необходимое предупреждение».(4)
К сожалению, на суде, да и позже, Бодлер проявил малодушие: он не разу не решился напасть на своих гонителей или хотя бы защититься от них, он оправдывался перед ними, оправдывался тем, что искусство – это всегда «паясничанье» и «жонглерство», а потому судить поэта за переживания и мысли, изображенные в его произведения, равносильно тому, чтобы казнить актера за преступления персонажей, которых ему довелось сыграть.
Приговор был вынесен в тот же день. Суд счел, что касательно оскорбления религиозной морали вина Бодлера не доказана, общественной же морали и добропорядочным нравам он оскорбления нанес, ибо в книге его содержатся «пассажи и выражения непристойные и безнравственные».(4)
Бодлера приговорили к 300 франкам штрафа. Кроме того, суд потребовал исключения из сборника следующих стихотворений: «Украшения», «Лета», «Той, которая была слишком весела», «Окаянные женщины» («Дельфина и Ипполита»), «Лесбос», «Метаморфозы вампира».
Приговор был опубликован на следующий день 21 августа, одновременно в «Газетт де трибюно» и в газете «Одьянс». Он был лаконичен. Мотивировочная часть звучала следующим образом:
Ввиду того, что поэт избрал себе неверную цель и шел к ней по неверному пути, осуждение, которым он предваряет либо заключает нарисованные им картины, не может воспрепятствовать гибельному воздействию их на читателей, чью чувственность стихотворения, вменяемые автору в вину, возбуждают своим грубым и оскорбительным для стыдливости реализмом.(4)
Оставалось подчиниться приговору – заплатить штраф и изъять осужденные стихотворения. Эти стихотворения оставались запрещенными к публикации и продаже на французской территории вплоть до 31 мая 1949 года и разрешены они были только после того, как 25 сентября 1946 года был принят закон об исключительном праве Общества французских литераторов подавать кассационные жалобы министру юстиции.
Как бы то ни было, но процесс над «Цветами зла» побудил Бодлера прибегнуть к заступничеству влиятельных покровителей госпожи Сабатье, поэтому за два дня до суда он вынужден был открыть ей свое инкогнито. Он шлет ей экземпляр своей книги на голландской бумаге, одетый Лортиком в изящный светло-зеленый составной переплет с сафьяновым корешком, и предлагает к книге одно из тех писем, которые умел писать только он, - письмо, в котором признание в любви перемешано с просьбами о помощи и с точными указаниями на то, какие именно стихи в сборнике вдохновлены госпожой Сабатье:
Поверите ли Вы, что эти несчастные (я имею в виду следователя, прокурора и проч.) осмелились предъявить обвинение среди прочих двум стихотворениям, посвященным моему дорогому Кумиру («Вся целиком» и «Той, которая была слишком весела»)? А ведь почтенный Сент-Бев назвал второе из этих стихотворений лучшим в сборнике.
Сегодня я впервые пишу Вам, не изменяя почерка. Не будь я завален делами и письмами (после завтра – первое заседание), я воспользовался бы случаем и попросил у Вас прощения за все ребячества и безумства.