И нашей донне долго 6 не пришлось
Томиться вдовьей долей многослезной:
Их дружбы серафическая связь
Естественно бы в нежность развилась.
86
А что об этом думал мой Жуан?
Волненьем непонятным пламенея,
Он видел все сквозь розовый туман,
Восторженный, как томная Медея
Овидия, на грани новых стран.
Он ожидал, предчувствием пьянея,
Что очень скоро с ним произойдет
Какой-то коренной переворот.
87
Задумчивый, тревожный, молчаливый,
В тени дубрав блуждая как во сне,
Своей тоской печальной и счастливой
Томился он в блаженной тишине,
(Живых страстей приют красноречивый -
Уединенье нравится и мне.
Точней - уединенье не монаха,
А нежащегося в гареме шаха.)
88
"Когда, Любовь, о божество весны,
Сливаешь ты покой и упоенье, -
Ты царствуешь! Тебе покорены
Блаженство и святое вдохновенье!"
Стихи поэта этого сильны,
Но странное он выражает мненье,
"Сливая" "упоенье" и "покой" -
Я помеси не видывал такой!
89
Мне непонятно это сочетанье:
Поэт хотел заметить, может быть,
Что в мирном, безопасном состоянье
Привыкли мы и кушать и любить...
Об "упоенье" да еще "слиянье"
Я даже не решаюсь говорить -
Но о "покое" - возражаю смело:
"Покой" в минуту страсти портит дело!
90
Жуан мечтал, блуждая по лугам,
В зеленых рощах солнечного лета,
Он радовался чистым ручейкам,
И птичкам, и листочкам в час рассвета
Так пищу идиллическим мечтам
Находят все любезные поэты,
Один лишь Вордсворт не умеет их
Пересказать понятно для других.
91
Он (но не Вордсворт, а Жуан, понятно)
Прислушивался к сердцу своему,
И даже боль была ему приятна
И как бы душу нежила ему.
Он видел мир - прекрасный, необъятный,
Дивился и печалился всему
И скоро вдался (сам того не чуя),
Как Колридж, - в метафизику прямую.
92
Он думал о себе и о звездах,
О том, кой черт зажег в какой-то день их,
О людях, о великих городах,
О войнах, о больших землетрясеньях,
Терялся в фантастических мечтах,
В заоблачных носился похожденьях,
Вздыхая о луне, о царстве феи
И о глазах красавицы своей.
93
Иным присуще с отроческих лет
Такое свойство мыслить и томиться,
Но кто любовью тайною согрет,
Тот может этой страсти научиться.
Жуан привык, как истинный поэт,
В заоблачные сферы уноситься,
И томной жажде встретить идеал
Пыл юной крови очень помогал.
94
Он любовался листьями, цветами,
В дыханье ветра слышал голоса,
Порою нимфы тайными путями
Его вели в дубравы и леса.
Он, увлеченный нежными мечтами,
Опаздывал на два, на три часа
К обеду - но не сетовал нимало:
Еда его почти не занимала!
95
Порою он и книги открывал
Великих Гарсиласо и Боскана:
Какой-то сладкий ветер навевал
От их страниц мечты на Дон-Жуана,
В его груди волненье вызывал
Их нежный бред, как сила талисмана.
Так вызывают бури колдуны
В наивных сказках милой старины.
96
Жуан бродил, уединясь от света,
Не понимая собственных стремлений.
Ни томный сон, ни вымысел поэта
Не утомляли смутных вожделений:
Ему хотелось плакать до рассвета,
На чью-то грудь склонившись в умиленье
(А может, и еще чего-нибудь,
О чем я не решаюсь намекнуть).
97
От Юлии укрыться не могли
Его томленье и его скитанья.
Они, быть может, даже разожгли
В ее умильном сердце состраданье,
Но странно, что они не привлекли
Инесы неусыпного вниманья.
Она ему не стала докучать
Вопросами и предпочла молчать.
98
Хочу отметить странное явленье:
Известно, что ревнивые мужья,
Жену подозревая в нарушенье...
Какая это заповедь, друзья?
Седьмая ли? Восьмая ль? Я в сомненье!
И вы забыли - так же, как и я!
Короче говоря - в своей тревоге
Мужья легко сбиваются с дороги.
80
Хороший муж, как правило, ревнив,
Но часто ошибается предметом:
С невинным он угрюм и неучтив,
А окружает лаской и приветом
Какого-нибудь друга, позабыв,
Что все друзья коварны в мире этом.
А после друга и жену клянет,
Но собственной вины не признает.
100
Недальновидны часто и родные:
Не в силах уловить их зоркий взгляд
Того, о чем подружки озорные
Шутливо и лукаво говорят,
И только результаты роковые -
Явленье непредвиденных внучат -
Повергнет, в семьях порождая грозы,
Папашу - в ярость, а мамашу - в слезы.
101
Но где была Инеса, не пойму!
Признаться, я имею подозренье,
Что не случайно сыну своему
Она не запретила "искушенья",
Полезного и сердцу и уму,
А также укреплявшего сомненье
Альфонсо относительно цены
Красивой и молоденькой жены.
102
Случилось это вечером, весной, -
Сезон, вы понимаете, опасный
Для слабой плоти. А всему виной
Предательское солнце - это ясно!
Но летом и под хладною луной
Сердца горят. Да что болтать напрасно;
Известно, в марте млеет каждый кот,
А в мае людям маяться черед.
103
Двадцатого случилось это мая...
Вы видите: любитель точных дат,
И день и месяц я упоминаю.
Ведь на полях веков они пестрят,
Как станции, где, лошадей меняя,
Перекладные фатума гостят
Часок-другой, а после дале мчался,
А богословы смотрят и дивятся!
104
Случилось это все часу в седьмом,
Двадцатого, как я заметил, мая.
Как гурия в раю, в саду своем
Сидела томно Юлия младая.
(Все краски для картины мы найдем,
Анакреона-Мура изучая.
Он заслужил и славу и венец.
Я очень рад: храни его творец!)
105
Но Юлия сидела не одна.
Как это вышло - посудите сами...
Оно, конечно, молодость, весна...
Но - языки держите за зубами! -
С ней был Жуан. В том не моя вина.
Они сидели рядом. Между нами,
Скажу вам, что не следовало им
В такую ночь весною быть одним.
106
Как нежно рдело на ее щеках
Ее мечты заветное волненье!
Увы, Любовь, весь мир в твоих руках:
Ты - слабых власть и сильных укрощенье!
И мудрость забываем мы и страх,
Волшебному покорны обольщенью,
И часто, стоя бездны на краю,
Все в невиновность веруем свою!
107
О чем она вздыхала? О Жуане,
О том, что он наивен и хорош,
О нежном, платоническом романе,
О глупости навязчивых святош,
Она вздыхала (я скажу заране)
О том, что воли сердца не поймешь,
О том, что мужу, как уже известно,
Давно за пятьдесят, коль молвить честно.
108
"В пятидесятый раз я вам сказал!" -
Кричит противник, в споре свирепея.
"Я пятьдесят куплетов написал", -
Вещает бард, и публика робеет:
О", как бы он их все не прочитал!
При слове "пятьдесят" любовь мертвеет...
Лишь пятьдесят червонцев, спору нет, -
Поистине прекраснейший предмет!
109
Спокойную и честную любовь
К Альфонсо донна Юлия питала
И никаких особенных грехов
Покамест за собой не замечала.
Не торопясь в ней разгоралась кровь,
Руки Жуана юного сначала
Она коснулась словно бы своей -
Ну разве только чуточку нежней.
110
Его другую руку, как ни странно,
Она нашла на поясе своем, -
И вот начало каждого романа,
Что мы из каждой книжки узнаем!
Но как могла мамаша Дон-Жуана
Оставить эту парочку вдвоем?
Она-то как за ними не следила?
Моя мамаша б так не поступила!
111
Затем прелестной Юлии рука
Жуана руку ласково пожала,
Как будто бы, не ведая греха,
Продлить прикосновенье приглашала,
Все было платонически пока:
Она б, как от лягушки, убежала
От мысли, что такие пустяки
Рождают и проступки и грешки.
112
Что думал Дон-Жуан, не знаю я,
Но что он сделал, вы поймете сами:
Он, пылкого восторга не тая,
Коснулся дерзновенными устами
Ее щеки. Красавица моя
В крови своей почувствовала пламя,
Хотела убежать... хотела встать...
Но не могла ни слова прошептать.
113
А солнце село. Желтая луна
Взошла на небо - старая колдунья;
На вид она скромна и холодна,
Но даже двадцать первого июня
За три часа наделает она
Таких проказ в иное полнолунье,
Каких за целый день не натворить:
У ней на это дьявольская прыть!
114
Вы знаете опасное молчанье,
В котором растворяется душа,
Как будто замирая в ожиданье:
Природа безмятежно хороша,
Леса, поля в серебряном сиянье,
Земля томится, сладостно дыша
Влюбленной негой и влюбленной ленью,
В которой нет покоя ни мгновенья.
115
Итак: не разжимая жарких рук,
Жуан и донна Юлия молчали;
Они слыхали сердца каждый стук
И все-таки греха не замечали.
Они могли расстаться... Но вокруг
Такую прелесть взоры их встречали,
Что... что... (Бог знает что! Боюсь сказать!
Уж я не рад, что принялся писать!)
116
Платон! Платон! Безумными мечтами
Ты вымостил опасные пути!
Любое сердце этими путями
До гибели возможно довести.
Ведь все поэты прозой и стихами
Вреда не могут столько принести,
Как ты, святого вымысла угодник!
Обманщик! Плут! Да ты ведь просто сводник!
117
Да... Юлия вздыхала и молчала,
Пока уж стало поздно говорить.
Слезами залилась она сначала,
Не понимая, как ей поступить,
Но страсти власть кого не поглощала?
Кто мог любовь и разум помирить?
Она вздохнула, вспыхнула, смутилась,
Шепнула: "Ни за что!" - и... согласилась!
118
Я слышал - Ксеркс награду обещал
За новое в науке наслажденья...
Полезная задача, я б сказал,
И, несомненно, стоит поощренья.
Но лично я, по скромности, считал
Любовь за некий вид отдохновенья:
Нововведений не ищу я - что ж?
И старый способ, в сущности, хорош.
119
Приятно наслаждаться наслажденьем,
Хотя оно чревато, говорят,
Проклятьем ада. С этим убежденьем
Стараюсь я уж много лет подряд
Исправиться, но с горьким сожаленьем
Я замечаю каждый листопад,
Что грешником я оказался снова,
Но я исправлюсь - я даю вам слово!