-- Я рада, что вы познакомились.
Что бы стоило ей сказать: "Я рада, что ты пришел!"
Отец выключил радиолу. Мама бросила мой будущий свитер и побежала в соседнюю комнату. А через минуту она вернулась оттуда причесанная и даже губы чуть-чуть подкрасила.
-- Мы с Иваном встретились и подружились! -- объяснил я всем членам нашей семьи. -- Это и есть мой новый товарищ.
-- Все точно, -- сказал Иван.
И тут я заметил, что в руках у него гвоздики и коробка конфет. Он и сам от волнения забыл о них. Я решил разгрузить Ивана:
-- Давай это все!
-- Ты уверен, что это тебе? -- спросила меня Людмила.
-- Нет, тебе! -- сказал я уверенно.
-- А может быть, маме?
-- Наверно, обеим. Иван, это обеим? Скажи, не стесняйся!
Я старался его ободрить: ведь он же был моим гостем.
-- Давно вы на "ты"? -- спросила Людмила.
Она не могла чертить или читать свои лекции, как делает, если чем-нибудь недовольна. Но обращалась все время ко мне: она не любит встречаться глазами с тем, на кого сердита.
-- Это даже хорошо, что вы явились так неожиданно, -- сказала мама. -- С хозяйки нет спроса! У скромного ужина есть оправдание!..
-- Да, прошу вас за стол, -- пригласил отец.
-- Садись, Иван, -- поддержал я отца. -- Чувствуй себя как дома!
-- Тогда я сниму пиджак! -- сказал Иван так громко, словно знал законы нашей семьи.
На буфете у нас стоят фарфоровые фигурки. Их расставила бабушка, которая умерла года три назад. Людмиле фигурки не нравятся, но она их не трогает: это считается памятью о маминой маме.
А в тот вечер мама сама вдруг взяла фарфоровые фигурки и унесла в соседнюю комнату. Она все время оглядывала наши стены и вещи, то и дело что-нибудь вытирала. Она, когда нервничает, всегда водит тряпкой по мебели, ищет пыль, которой там нет. Мама не подготовилась к встрече гостя, мнение которого было для нее, оказывается, так важно. Но не мог же я рассказать обо всем заранее! "Не твое это дело! Ты этого не поймешь!" -- сказала бы мне Людмила.
Все волновались. Отец снова и снова включал радиолу и каждый раз спрашивал:
-- Не мешает?
-- Ну что вы! -- отвечал Иван.
Тогда отец выключал... Да и сам Иван, я уверен, снял пиджак просто для храбрости.
Людмила помогала маме на кухне. Когда они внесли в комнату тарелки с сыром, ветчиной и салатом, мы, все трое мужчин, сидели уже за столом.
Людмила взяла пиджак Ивана и, отряхнув рукав, перевесила на свободный стул.
С этой минуты всем стало легко.
Отец достал графин, в котором плавали желтые корки.
Я поймал мамин взгляд. "Надеюсь, ты пить не будешь", -- молча сказала она отцу. А он ответил ей вслух:
-- Врач разрешил... в исключительных случаях...
-- Но сегодня ничего исключительного не происходит, -- сказала Людмила.
Иван взял графин и налил в рюмки всем, кроме отца. Мне тоже... Но я боялся, что Людмила какой-нибудь одной фразой все сразу испортит, и поэтому пить не стал.
-- За мир и дружбу! -- сказал Иван.
-- Между народами? -- спросила Людмила.
-- В том числе и между народами.
Людмила улыбнулась и выпила. Мы с Иваном переглянулись.
Чтоб моя полная рюмка не мозолила всем глаза, Иван незаметно и ее, как говорят, осушил.
Мы долго еще сидели. Отец опять заводил свои огромные пластинки. А Иван терпеливо их слушал. Может быть, он даже получал удовольствие. Потом Людмила переоделась и пошла провожать его.
Когда они стояли в коридоре возле двери, я с радостью сказал сам себе: "Все-таки он чуть-чуть выше сестры. А еще ведь надо учесть ее каблуки!"
-- Иван и Людмила! -- сказал вдруг отец.
"Иван и Людмила... Руслам и Людмила... Отец за весь вечер ни разу не цитировал песни и арии, -- подумал я. -- Ни единого раза! И ни разу не назвал меня гордо мерзавцем. Почему? Наверно, стеснялся Ивана. Дорожит его мнением?.. Значит, Иван понравился?"
Но ведь взрослые не торопятся высказывать вслух то, что думают друг о друге. И всегда боятся перехвалить. Обругать они не боятся, а вот прежде чем похвалить, будут долго присматриваться, приглядываться. Даже если все сразу ясно!
-- Это хорошо, что ты устроил такой спектакль, -- унося на кухню тарелки, сказала мама.
-- И как ты это придумал? -- воскликнул отец. -- Умный, мерзавец! Изобретательный!..
Опять они обо мне!
8
Прошло два с половиной месяца.
Иван теперь бывал у нас очень часто. И дом наш как-то повеселел. На окна и двери мама повесила новые портьеры, которые много лет лежали в шкафу. На столе теперь всегда была яркая скатерть, которую раньше мама стелила только по праздникам.
Вкуснее всего мама кормила нас теперь по вечерам: Иван иногда ужинал вместе с нами.
Однажды дядя Леня с нижнего этажа остановил меня на лестнице и спросил:
-- Это ваш родственник? Такой... загорелый...
-- Да, -- ответил я. -- Родственник... Мамин племянник.
-- Я так и думал: ты с ним на "ты".
-- Что, симпатичный?
-- Видишь ли, издали трудно определить. Но производит хорошее впечатление.
-- Он архитектор. Талантливый!
-- Это стало в вашей семье фамильной профессией. Впрочем, это профессия века: строят, строят... -- Дядя Леня засунул дужки очков в рот: призадумался. -- Кем же он Людмиле приходится? Двоюродным братом?
-- Ну да. Они дружат с детского возраста.
Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Мне показалось, от радости... И сказал на прощание:
-- Если Людмила захочет, я зайду посмотреть отца. Или привезу к вам специалиста. Если захочет...
Я не успел еще похвастаться во дворе, что сестра скоро выходит замуж. Как хорошо!.. Зачем огорчать дядю Леню?
Ивану я сказал:
-- Прямо под нами живет один врач, Я уже, кажется, говорил... Очень влюблен в Людмилу.
-- Давно?
-- С детского возраста! Я объяснил, что ты наш двоюродный брат. Чтоб он не расстраивался... Понимаешь? Так что будь в курсе дела.
-- Добрый ты, брат! -- улыбнулся Иван.
Вместо слова "мерзавец" он говорил мне "брат". Это было приятнее.
Дома у нас никто о свадьбе даже не упоминал. Отец и мама боялись спрашивать у Людмилы. Но все время об этом думали. И я думал.
Когда сестра возвращалась домой, мы смотрели на нее вопросительно.
-- Играли в теннис, -- сообщала она. -- Иван снова выиграл.
Или что-нибудь вроде этого.
Конечно, я мог бы узнать у Ивана. Но получилось бы, что мы ждем не дождемся.
Однажды вечером Людмила сказала:
-- Жить я хочу рядом с вами. Где-нибудь здесь, поблизости.
-- Какое это имеет значение! -- Отец вскочил со стула.
Мы с мамой тоже вскочили. Ожидание прорвалось -- и мы стали убеждать Людмилу, что транспорт у нас в городе работает хорошо, что отцу и маме врачи прописали прогулки и что район поэтому не имеет никакого значения. "Не хватает, чтоб из-за этого она затянула все дело!" -- думал я. Но сестра повторила так твердо, что все мы сразу притихли:
-- Нет, я буду жить только где-нибудь рядом. Это уже решено.
Кем решено? Ею?.. Или ими обоими? Никто спросить не решился.
Ивану недавно дали комнату в совсем новом доме. Это было далеко: минут сорок от центра, если ехать на троллейбусе. Один раз Иван, как он выразился, затащил меня к себе. Правда, я не очень сопротивлялся. Так, для приличия сказал:
-- А может быть, лучше поедем к нам?
Это было на стадионе, где Иван с Людмилой играли в теннис.
-- Нет, -- ответил Иван, -- ты прорубил мне окно в ваш дом, а я должен прорубить тебе в свой.
Мы поехали на такси. Первый раз в жизни я в автомобиле не сел рядом с шофером: мне приятнее было сзади, вместе с Иваном.
Иван тоже пока холостяк... Как дядя Леня. Но посуда у него стояла там, где должна быть посуда, а книги -- в книжном шкафу.
Мы сидели на балконе и видели реку и лес.
Иван сказал:
-- Вот что значит квартира со всеми удобствами: хочешь -- купайся в ванне, а хочешь -- в реке, хочешь -- дыши газом на кухне, а хочешь -- березой в лесу! Но главное: нет телефона! Это величайшее из удобств: сберегается время. Кого не хочешь слышать -- не слушаешь, а кому надо сказать два слова -- звонишь из автомата. Он под самыми окнами.
В тот вечер он еще много раз восторгался:
-- Дачный климат! Просто курорт!..
"Захочет ли Иван уехать отсюда? Скажет еще: "Где же логика? Где же простая логика? Здесь лес и река!" Это меня волновало.
"И чего сестре взбрело в голову? -- раздумывал я. -- Наверно, потому что у отца двести двадцать на сто. И мама неважно слышит... А может, ей и со мною жаль расставаться?"
-- Пусть Иван переедет к нам! -- сказал я однажды, словно был главою семьи. -- Я буду спать на кухне. Пожалуйста... А если хотите, то в коридоре.
-- В нашем доме, в нашем доме!.. -- переиначил отец арию из "Евгения Онегина".
-- Да, в нашем доме... -- задумчиво сказала Людмила. -- У Ивана есть комната. Он готов обменяться: переехать в любую квартиру нашего дома.
На следующий день я сочинил объявление:
"Срочно меняю комнату в доме со всеми удобствами: балкон, ванна, душ, газ, лес, река, дачный климат, телефон под самыми окнами! С предложениями обращаться в любое время..." И написал номер нашего телефона.
Но никто с предложениями не обращался, хоть объявление я расклеил во всех подъездах нашего огромного дома. И еще в доме напротив. Неужели никому не нужен был дачный климат?
Никто не звонил... Только дядя Леня остановил меня во дворе и сказал:
-- Там висит объявление. И ваш телефон... Я помню его еще с детства. Прочитал и не понял: кто хочет меняться?
-- Это двоюродный брат. Хочет быть с нами рядом! Он любит маму... Она его единственная тетя.
-- Это понятно: каждый хочет быть рядом с родными людьми.
Однажды Иван попросил меня проводить его. На улице он обнял меня за плечи, как тогда, в день знакомства.
-- Ну, брат, затеяла Людмила историю. Может быть, ты поможешь? Я говорю: "Давай переедем ко мне, а потом подыщем что-нибудь в вашем Машиностроительном тупике". А она отвечает; "Если мы переедем, тогда уж не обменяемся: стимул ослабнет!" Где же тут логика? Где же простая логика? Может быть, ты что-нибудь придумаешь? Как тогда, с этим твоим приглашением...
Уже второй раз он нуждался в моей помощи!