Русский “новый Константин”, осаждающий Корсунь, в изображении летописца совсем непохож на победителя Максенция. К крещению Владимира приводит не твердо принятое решение, а цепь внешне случайных и не связанных друг с другом событий. В летописном рассказе под 6494 (986) г. повествуется о приходе к Владимиру болгар-магометан, пытающихся обратить князя в свою веру; затем содержится пространная речь грека (так называемая “Речь философа”), изложившего русскому правителю учение христиан. Склоняясь к христианству, Владимир, однако же, решает испытать, какая вера лучше. Рассказ об испытании вер внесен в летопись под следующим, 6495 (987) г. Владимир убеждается в превосходстве религии, исповедуемой греками. Летописец не указывает прямо на причинно-следственные связи между выбором веры и походом на Корсунь, отнесенным в ПВЛ к 6496 (988) г. Интерпретация этого похода как своеобразного завоевания веры принадлежит исследователям; сам же летописец не раскрывает код, применяемый в повествовании о крещении Владимира. Намерения князя в летописи неясны: он не объявляет ни о принятии новой веры как о цели похода, ни о политических мотивах осады Корсуня, ни о своих матримониальных планах. Требование выдать за него царевну Анну формулируется Владимиром только после падения Корсуня. Намерение Владимира благодаря взятию Корсуня облегчить труд религиозного просвещения Русской земли выражено в другом памятнике, в “Памяти и похвале князю русскому Владимиру”. Этот же мотив встречается и в житиях Владимира. Так, тексты жития так называемой краткой проложной редакции свидетельствуют :“поиду въ землю их и пленю грады ихъ и обрящю учителя да еже умысли, то и створи”, аналогичное известие есть и в переработках распространенного жития и в ее позднейшей переделке (Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития: Обзор редакций и тексты. М., 1915. С. 14, 18-19, 23-24 (второй пагинации)).
Но Владимир, по версии “Памяти и похвалы <...>“, крестился задолго до осады Корсуня; поступки же его в Корсунской легенде не могут быть так истолкованы: князь сам медлит креститься. В этом отношении рассказ об осаде Корсуня резко отличен от повествования о сватовстве Владимира к Рогнеде, которое строится по модели: “сватовство —отказ — взятие города — принуждение к браку”; завоевание Полоцка имеет очевидные причину и цель. Рогнеде, неразумным отказом и насмешкой над “робичичем” Владимиром навлекшей гибель на отца и братьев и повинной в разорении Полоцка, противопоставлена мудрая Анна, браком с Владимиром спасающая Царьград и обращающая язычника в истинную веру. Роль Рогнеды пассивна: она жертва Владимира, своим отказом пробуждающая в нем ярость и жестокость; роль Анны — деятельная: она спасительница, наставница русского князя в вере. Подобным образом и блудник язычник Владимир, муж Рогнеды, контрастирует с Владимиром-христианином, супругом Анны.
Отказ летописца от объяснения поступков Владимира, по-видимому, не случаен. Побуждения Владимира укрыты тайной, не названы, ибо для летописца сама ситуация его обращения таинственна и неизъяснима; но за необозначенными смутными мыслями и чувствами князя угадывается божественная, провиденциальная воля, ведущая к неведомой Владимиру цели. В отличие от неоспоримого торжества победителя христианина Константина над Максенцием победа язычника Владимира над Корсунем неоднозначна. (На самом деле Константин крестился только перед смертью. Но для бытования на Руси его легендарной биографии, отраженной в хронике Георгия Амартола, соответствие реальным фактам не было существенным.) Город сдается Владимиру благодаря помощи русскому князю корсунянина Анастаса: ни мужество осаждающих, ни доблесть их предводителя, ни божественное покровительство Владимиру в рассказе ПВЛ не отмечены; победа не является доблестной, в отличие от описанных в ПВЛ походов Владимирова отца Святослава. Принятие христианства воплощается в “завоевании” “трофеев” новой веры: Владимир переносит из Корсуня и передает в кафедральный храм Руси — Десятинную церковь — мощи святого Климента, епископа Римского, и его ученика Фива.
На самом деле обретенные Константином Философом и положенные в Корсуне-Херсонесе мощи не были останками Климента Римского; но и сам Константин, и Римский престол, и древнерусские книжники были убеждены в их принадлежности третьему епископу Рима. Константином Философом были составлены два слово на обретение мощей Климента (отразившиеся в славянской и в латинской письменности) и гимн Римскому епископу. Часть мощей Климента Римского была перенесена в 867 или в 868 г. в Рим Константином и Мефодием, глава хранилась в Корсуне, откуда ее и перенес в Киев Владимир Святой. Перенесение мощей Климента Владимиром в Киев соотносило русского князя с первоучителями славян. (Об обретении мощей Климента Римского Константином и Мефодием см., например: Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 117-119, прим. 12-14 к Житию Константина, примеч. Б.Н.Флори; Бернштейн С.Б. Константин-Философ и Мефодий: Начальные главы из истории славянской письменности. М., 1984. С. 69-73, 99-100).
Перенесение мощей святого Климента в религиозном сознании Киевской Руси, несомненно, осознавалось как установление символического преемства по отношению к Риму — не как к столице империи, но как к святому апостольскому городу — и римской епископии. Свидетельством тому является и созданное в XI в. “Слово на обновление Десятинной церкви”, и поставление в митрополиты Климента Смолятича в 1147 г. “главою с(вята)го Климента” без хиротонии Константинопольского патриарха (см.: Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1998. [Репринт изд.: СПб., 1908]. Стб. 241).
В “Слове на обновление Десятинной церкви” выстраивается преемственность “Рим — Корсунь — Киев”, связанная с пребыванием Климента или его мощей: “отъ Рима убо въ Херсонь, от Херсоня въ нашю Рускую страну створи приити и Христосъ Богъ нашь, преизобильною милостию въ наше верныхъ верныхъ спасение”; Климент “умножи своего Господина таланъ, не токмо въ Риме, но всему и въ Херсоне, еще и въ Рустемъ мире <...>“ (“Слово на обновление Десятинной церкви” // Архив русской истории. 1992. № 1. С. 109. См. об этом памятнике и его “римской” теме: Гладкова О.В. “Слово на обновление Десятинной церкви” // Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI — XIV вв. М., 1996. С. 10-34).
О значимости “римского наследия” для Киевской Руси свидетельствует и ПВЛ. Рим занимает центральное место в описании пути “из Варягъ в Греки и изъ Грекъ по Днепру” и через “море Варяжьское” к Царьграду. Рим упоминается и в рассказе о ПВЛ о путешествии апостола Андрея, который и проходит путь “изъ Грекъ по Днепру” и далее (с. 8-10).
Соседство имен Владимира Святого и Климента Римского в Корсунской легенде, по-видимому, порождало новые смыслы, устанавливалась соотнесенность “Климент — Владимир”. В переводном житии Климента и в “Слове на обновление Десятинной церкви” (первая часть которого — текст жития Римского первосвященника во второй редакции) повествуется о том, как язычник Сисин, подозревавший свою жену Феодору, что она изменяет ему с Климентом, врывается в храм, где служил святой, но по воле Божией теряет зрение и слух. По пршению Феодоры Климент исцеляет Сисина, а апостол Петр, явившийся Феодоре, сообщает: “тебе ради целъ былъ Сисинъ, да збудется реченное братомъ моимъ Павломъ Апостоломъ: святится мужь неверенъ женою верною, и се рекъ, отъиде” (“Слово на обновление Десятинной церкви” // Архив русской истории. 1992. № 1. С. 103). Покаявшийся муж-язычник становится христианином.
Язычник Сисин слепнет, когда пытается схватить святого Климента, язычник Владимир слепнет после захвата Корсуня и промедления в исполнении обета креститься. Исцелению обоих помогают женщины-христианки — жена Сисина Феодора и невеста Владимира Анна.
Сходство, соединенное с различием, соедержится и в рассказе об обретении Климентом Римским воды возле Корсуня, и в повествовании о Владимире, лишающем корсунян воды. Климент, сосланный в Корсунь, находит там две тысячи христиан, страждущих в каменоломнях от недостатка воды (чтобы добраться до воды, нужно было пройти шесть поприщ). “И тогда абие святый Климентъ рече имъ, глаголя: помолимъ Господа Иисуса Христа, да исповедникомъ вере его источникъ воду отверзше и прорази камень въ пустыне Синайстей, и потекоша воды до избыток; то и намъ обильну воду подасть, да веселимся о подаянии его. Егда скончаша молитву и възревъ на десную нашу руку, узре агнець стоящь, яко показая место Клименту; тогда блаженный отець нашъ Клименъ и блюстель разуме Господа суща, егоже инъ никтоже не виде, но точию в тъ самъ приступляй рече, во имя Отца и Святаго Духа, ударите въ се место, и начаша копати около нь на месте, идеже стоя агнець. Тогда святый Климентъ вземъ матычицу малу и легъкъ ударивши то самое место, еже бе подъ ногою агнецу, и ту источникъ искыпе и проливаниемъ краснымъ потече; тогда святый Клименъ всемъ радующимся притчу рече: речная устремление веселятъ Божий [град. — конъектура публикатора А.Ю.Карпова. — А.Р.]” (Там же. С. 105-106).
При сопоставлении двух текстов устанавливается оппозиция: христианин святой Климент дарует томящимся корсунским христианам воду, язычник Владимир лишает христиан Корсуня воды. Но затем эта оппозиция снимается, а на высшем, символическом уровне функции Климента и Владимира оказываются сходными: римский епископ благодаря чуду открывает для корсунян источник земной воды, имеющий Владимир погружает крещаемых русских в воду крещения. Вода в повествовании о святом Клименте соотнесена с агнцем как символом Христа, Днепр, в водах которого крестятся киевляне, напоминает об Иордане, в котором был крещен Спаситель. В тексте Корсунской легенды ПВЛ Владимир как бы последовательно переходит от “амплуа” конснеющего в ложной вере язычника, второго Сисина к “роли” крестителя и просветителя, подобной деяниям Климента Римского.