И вот после того, что счастливые условия объединили в одно государство русское племя, пережившее столько испытаний под иноземными игами татарским, литовским, польским и нигде ни в одной своей отрасли не изменили русской народности, не утратили своего русского характера, наступило, казалось, время для свободного и непринужденного развития тех двух племен, воссоединение которых с великорусами освободило их от опасности зачахнуть, угаснуть умственно и морально, не имея возможности выдвигать интеллигенции, воплощающей в себе духовную личность народа.
Не скоро, однако, могли наступить условия, необходимые для естественного роста столь долго не находившей себе исхода народной души. В Малороссии, впрочем, почти без перерыва теплилась в тех или иных светильниках самостоятельная, тесно связанная с этнографической средой и местными интересами духовная жизнь. К концу XVIII века относятся попытки ввести народный язык, тот самый язык, которым говорила нарождавшаяся из народа интеллигенция, в литературу. Беспристрастная история, выдвигая эти явления, упраздняла всякую возможность утверждать, чтобы в них выразилась какая-нибудь искусственная хитроумная попытка, направленная досужею фантазией или политической интригой. Первые украинские литераторы заговорили по-малорусски, руководимые только своим здравым чутьем и своею тесною связью с выделившею их этнографической средой. К середине XIX в. нарастают запросы украинской интеллигенции: в тесном единении с народом, в изучении его языка и быта почерпает интеллигенция свою любовь к нему и готовится исполнить выпавшую на нее миссию. Семидесятые годы уготовали ей, однако, такие испытания, которые, обрушившись на ней, сдвинули ее с того сентиментального пути, на который она ступила, стали источниками великих бедствий не только для малорусов, но и для нас, великорусов, и для всего созданного общими усилиями русских племен государства. В это время разрешен отрицательно вопрос о праве говорить и писать на малорусском языке, читать на нем Св. Писание, воплощать этот язык в художественных формах. Мне слишком тяжело приводить относящиеся сюда данные, указывать на те или иные правительственные распоряжения: я хочу оправдать своих ближних сородичей, великорусов, предположениями, что их действиями руководило роковое заблуждение; они смешали русское с великорусским, они отождествили часть с целым и, вооружась против малорусов, они заметили, что идут против русской народности, русского языка, русской литературы. Эти политические деятели находили терпимой в пределах России всякие инородческие литературы: евреи, татары, армяне, поляки не имели права говорить и писать на своих языках, но этого права лишились православные русские. Сколько раз, обдумывая события того времени, я поддавался соблазну увидеть за этими запретительными мерами враждебную России интригу. <...> Правда, теперь эта братоубийственная борьба как будто прекратилась. Но надо быть совершенно близоруким, чтобы не видеть того горючего материала, который она вызвала к жизни и который, накопившись, грозит разрастись в обширный костер. Горючий материал воспламенил уже малорусскую интеллигенцию: чуткая к народным нуждам, унаследовала еще от времен оживленной борьбы за веру и народ с польским католичеством живой и здоровый патриотизм, малорусская интеллигенция насторожилась, опасаясь ущерба народному духу, его духовным и умственным интересам от той опеки, которую во имя неясности русских интересов, простирает на малоруссов его великорусский собрат. Утрата языка — это утрата народности; на язык обращено главное внимание интеллигенции: она пошла с ним в народ, создала большую национальную литературу, она ставит вопрос о малороссийском языке в школах, словом, малорусская интеллигенция делает то, что должна делать всякая честная интеллигенция, не порвавшая связи с народом, не денационализировавшаяся, а живущая здоровою народною жизнью. Я сказал, что малорусскую интеллигенцию воспламенил горючий материал: я имею в виду то обстоятельство, что в силу тех или иных условий интеллигенция эта делает свое интенсивное дело, идет на борьбу с действием или вообще неприятелем и этим неприятелем в ее пределах оказывались великорусы; они — враги малорусской народности, они стремятся к тому, чтобы отнять у малоруса его язык, не допустить его ни в школу, ни в публику, ни в литературу. И я скажу, что в значительной степени малорусы в своих опасениях правы — великорусское общество сделало пока еще слишком мало всего того, чтобы рассеять эти опасения, для того, чтобы уяснить себе самому, какого образа действий оно должно держаться в этом важном вопросе.
Вопрос этот мало назвать важным; это важнейший из выдвинутых теперь жизненных вопросов. Мы, великорусы, мало осведомлены ни со степенью грядущей русскому единству опасности, ни с той силой напряжения, с которою малорусская интеллигенция готовилась на борьбу за свою народность. В значительной степени это зависело от того неправильного взгляда на интеллигенцию, который с легкой руки <...> мыслителей распространяется в широких слоях общества. Интеллигенция — одно, народ — другое. Интеллигенции нужно право на язык в школу, народ требует школы великорусской; народные печальники скорбят об отсутствии малорусской газеты или книги, народу не нужны ни книги, ни газеты; непрошанные (так в тексте. — О. Н.) ходатаи заботятся о доставлении народу света на родном малорусском языке, но народ никогда не выражал требования о переводе понятных ему церковных книг на свою крестьянскую речь. Остережемся от такого отношения к малорусской интеллигенции; приведенные аргументы всею тяжестью своею могут обрушиться и на голову русской интеллигенции, но кто же как не она (я беру интеллигенцию во всей совокупности, причисляя к ней и лучших людей из правящих классов), кто же как не она неустанно заботится о народных нуждах, и, спрашивается, где, на какой точке стояла бы народная жизнь у нас в России, если бы интеллигенция была от нее отстранена и оказалась бы к ней равнодушна? Мы должны понять, что устами малорусской интеллигенции говорит малорусский народ: его интеллигенция — это законный и естественный орган его духовной жизни. Если мы будем игнорировать требования малорусской интеллигенции, то, конечно, встретимся скоро с самыми нежелательными с русской, общерусской точки зрения явлениями, которые, однако, захватят глубоко народ великорусский.
Позволить себе малейшую попытку к ограничению естественных проявлений народности, в частности, употребление <им> его языка — это разбудить не одну интеллигенцию, а весь народ вообще: он молчит, но выделяет из себя непрерывною чередой высший интеллигентный слой, который все громче и смелее будет отстаивать именем народа попранные им права. Мы, великорусы, должны понимать, что в прошлом ряд запретительных мер, направленных якобы к ограждению государством единства, не только разбудило, но и раздражило малорусское национальное самосознание. Его не усыпить теперь никаким потоком новых решительных мер; мы должны помнить, что дело идет о народе, сумевшем в лице своей интеллигенции выдвинуть ряд борцов за православие и народность в тяжелые годины польско-католического засилия (так в тексте. — О. Н.) и сохранившим в этой борьбе свою веру и народность непоколебленными; неужели же его запугают запретительные меры новейшей формации, когда к услугам интеллигенции оказываются и рукопечатный станок и заграничные типографии. Нет, велико было преступление тех, кто направил малороссийскую интеллигенцию на нелегальные пути борьбы.
А между тем положение малорусской интеллигенции поистине трагическое. С одной стороны, ей может представляться, что великорусы действительно способны наложить руку на украинскую литературу, не пустить украинский язык в школу, изгнать его из публицистики, закрыть украинские просветительные учреждения словом, сделать все, чтобы денационализировать малорусский народ и превратить его в обыкновенных великорусов. С другой стороны, действительность, реальные условия жизни доказывают малоросийской интеллигенции, что малорусы на самом деле денационализируются — и не в силу забытых мер сверху, а в силу особых условий, о которых скажем дальше; с каждым днем влияние великорусской речи не только в городах, но и в деревне становится ощутительнее; правда, <города>, учреждение сельских школ, образование торгового поселка, словом, все, что знаменует собой цивилизацию, самым чувственным образом отразится на народном быте и на народном языке; малорусы забывают свой язык, путают его с великорусским и, пожалуй, местами начинают стыдится своей хохлацкой речи. При таких условиях борьба за малорусскую народность может представляться безнадежною.[iii] Но с тем большим уважением относимся мы к малорусской интеллигенции, которая в борьбе до сих пор не отчаялась.