В отказе от лишнего, сложного – путь к полному растворению в общем. Князь Андрей увидел это качество в Кутузове, Пьер – в солдатах. Отказавшись от своей личностной обособленности, Пьер может говоря словами Толстого, сопрягать в своей душе «значение всего» – понимать суть и связь всех земных вещей и событий.
Когда наступает освобождение из плена, то Пьер вступает в прежнюю жизнь уже обновленным человеком. Он научился ценить то «радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы», которое пришло к нему впервые в плену». По сравнению с этим чувством внешняя свобода – оказывается вторичной, ибо ею даже нельзя правильно воспользоваться без свободы владения собой и верного взгляда на жизнь. «Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой».
Он смог отрешиться от постоянной и напряженной работы мысли, потому что ощущал обретенную истину «всем существом». «То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это-то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастье. Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие-нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого Бога. <...> Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя». Раньше ему казались важными полными глубокого смысла «европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия». «Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и <...> радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь».
Теперь он сам подобно Каратаеву, любит всех людей, которые его окружают или даже случайно встречаются ему на пути. Окончательно обобщает он свой новый жизненный опыт в следующем высказывании, произнесенном им перед безутешной после смерти князя Андрея Наташей:
«– Говорят: несчастия, страдания, <...> Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить всегда это? Ради Бога, еще раз плен и лошадиное мясо. <...> Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много».
Счастье Пьера воплощается, наконец, в любви к нему Наташи Ростовой и в браке с ней. Так Толстой в эпилоге награждает героя-правдоискателя соединением с самой своей любимой героиней.
Но человеческая мысль не может стоять на месте, и Пьер, будучи счастливым семьянином и отцом нескольких детей, снова начинает интересоваться политикой, задумывает изменить государственный строй и основывает, используя свои связи по масонской ложе, некое общество, которому суждено положить начало движению декабристов. Эту деятельность Толстой безоговорочно осуждает, считая невозможным исправить как-то действия какого-то ни было правительства, ибо все правительства, по его мнению, одинаковы вредоносны и в лучшем случае бесполезны. Когда Наташа спрашивает мужа, одобрил ли бы его деятельность Платон Каратаев, зная, что простосердечный, бесхитростный крестьянин остается навсегда для Пьера эталоном мудрости и нравственности, то Пьер, подумав, замечает, что Каратаев его новых исканий не одобрил бы, но одобрил бы их семью.
Так Толстой приходит в эпилоге к той теме, которая некогда послужила для него исходной – вспомним, что вся эпопея первоначально задумывалась как роман о декабристах. Когда мы с умилением и успокоением смотрим на счастливую семью Пьера и Наташи в эпилоге романа, автор уже исподволь подводит нас к новым перипетиям в жизни своих героев. Очевидно, Пьер и присоединившийся к нему в споре против Николая Денисов примут непосредственное участие в организации восстания, и Наташе, беззаветно преданной своему мужу, наверное, суждено будет ехать за ним в Сибирь.