Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Анафорические но, не, на подчеркивают нарастание волнения, тревоги (возможно, за судьбу оставленных замужних дочерей и их семей, родственников). С другой стороны, они, возможно, предупреждают: смотри, но не на родной город. Иначе — смерть. Лирический персонаж же, Лотова жена, все же смотрит: на башни, на площадь, на окна. Такие приемы звуковой и ритмической выразительности соотносятся с библейскими стилизациями Державина, с его слогом в целом.
Героиня (не вопреки, а в продолжение Библии) сначала как бы окаменела, исходя из законов своего внутреннего мира[15]. Божие проклятие сделало это зримым и осязательным — буквально соляным столпом. Кстати, и здесь возможна символика: переполнявшие Лотову жену невыплаканные слезы о малой родине, своей прошлой жизни стали действительно, во всех смыслах, ее сущностью и существом.
Важна и следующая деталь. Бегство праведного Лота происходит ранним утром, на заре («Когда взошла заря, Ангелы начали торопить Лота…»). Не с этим ли связана и точная, характерная для лирики Ахматовой предметная, живописная деталь (свойственная стилевой традиции Державина) — «красные башни родного Содома»? Красные, то есть освященные лучами восходящего солнца и получившие тем самым оттенок красного цвета.
Возможно и вероятно и другое, очень злободневное для времени написания стихотворения, прочтение образа «На красные башни родного Содома, / На площадь…» Соседство начинающих строки слов красные башни и площадь волей-неволей вызывают в памяти уже не древний Содом, а оскверненную первопрестольную Москву с расстрелянными оборонявшими Кремль мальчишками-юнкерами. Лотова жена, таким образом, оглядывается на безвозвратно ушедшую историческую эпоху, любимую, так как именно с ней и ни с какой другой связаны единственные воспоминания детства, юности, молодости, любви.
Отсюда и отделенное от предыдущей части стихотворения его заключительное четверостишие:
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
Взгляд героини стихотворения — образ символический, выражающий не только любовь к своему единственному и потому всегда дорогому прошлому, неразрывно связанному с Родиной, не только любовь к собственно «родному пепелищу», малой родине и Отечеству. Это образ прощания с эпохой и одновременно вечного пребывания с ней (что и утверждается в заключительной части произведения). Образ, совмещающий в себе, что характерно для стиля Ахматовой, черты лирического и эпического, камерного, психологически достоверного и эпохального.
Итак, Ахматова создает, опираясь на образ библейской книги Бытия, свой, литературный, индивидуальный, образ лирической героини и ее исторической эпохи. Ее стихотворение уникально и вместе с тем в ряде своих характерных черт необходимо опирается на источник, Священное Писание, вне которого его внутренняя форма вообще бы не состоялась или была бы принципиально иной. Подчеркнем, что речь не идет о какой-либо «полемике» с библейской книгой или «подмене» ее содержания.
Лотова жена тоскует и любит вовсе не грех (она также, надо полагать, была праведной) и не то, что мы привыкли называть Содомом, а, по слову поэта, «родной Содом». Это еще один образ-символ замечательного ахматовского стихотворения, в котором, вероятно, заключена и часть авторского мировидения, утверждающего любовь, веру и надежду в исполненном греха мире, а потому силу и благодать надмирного.
При воплощении ветхозаветного образа Ахматова в ряде случаев объективно опирается на державинскую стилевую традицию. Это проявляется не только в соединении высокого библейского образа с острой злободневностью, но и в приметах слога: точной предметной детали, символической роли словесной живописи, средствах ритмической и звуковой изобразительности (анафоры, звуковые повторы и т.д.).
В заключение третьей главы подчеркнем, что в серебряный век стиль Державина оказался весьма интенсивно востребованным, причем не только в середине 1910-х — 1920-х годах, когда о поэте писались статьи и проза (Ходасевич). Великий русский поэт XVIII века, на основе традиций его стиля, стал одной из фигур национальной культурной традиции, объединявших представителей различных литературных школ и мировоззрений — А.А. Блока, И.А. Бунина, В.В. Маяковского, В. Хлебникова, А.А. Ахматовой и других. Различные творческие индивидуальности находили с традицией стиля Державина и общие, и неодинаковые точки соприкосновения. Практически все перечисленные авторы объективно опирались на открытия поэта в области словесной живописи (наиболее интенсивно Бунин и футуристы). Для Блока существенными оказались созданные Державиным соотносимые с фольклором символические образы истории России («На взятие Измаила»). Для Бунина и Хлебникова, кроме темы Востока, востребованным стал мотив каменного извания, многократно встречающийся в творчестве Державина, его религиозно-философская трактовка. Синтез искусств — музыкального и мистериального начал, воплощенный в практике и теории («одическое парение») поэта XVIII века, — еще один план сближения стилей Державина и Бунина. Варьируя ветхозаветный образ в стихотворении «Лотова жена», Ахматова объективно опирается на традицию стиля Державина: ярко соединяет библейское и злободневное, пользуется корнесловием и другими специфическими средствами словесно-звуковой изобразительности.
Список литературы
[1] См., напр.: Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6 ч. Ч. V. М., 2003. С. 317—318.
[2] Там же. С. 318.
[3] И, как известно, по-христиански достойно закончившего свою жизнь.
[4] Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6 ч. Ч. V. С. 318.
[5] Там же. С. 63. Имеется в виду стихотворение «Все мы бражники здесь, блудницы…»
[6] Тексты А.А. Ахматовой и комментарии к ним далее цитируются по изданию: Собрание сочинений: В 6 т. М., 1998—2005. В скобках указывается том и номер страницы.
[7] Королева Н.В. Комментарии // Ахматова А.А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. С. 871.
[8] Коваленко С.А. Комментарии // Ахматова А.А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. М., 1998. С. 484.
[9] Королева Н.В. Анна Ахматова. Жизнь поэта // Ахматова А.А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2 (1). М., 1999. С. 391.
[10] Чередниченко М.В. А.С. Пушкин и Г.Р. Державин (К вопросу о преемственности) // Статьи о Пушкине. К 200-летию рождения поэта. М., 1999. С. 95.
[11] См., напр.: Афанасьева Э.М. «Я так молилась: «Утоли…» (Природа молитвенного диалога А. Ахматовой и М. Лермонтова) // Русская литература XX — XXI веков: проблемы теории и методологии изучения.
[12] Королева Н.В. Комментарии // Ахматова А.А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. С. 883.
[13] См. и некоторые современные антологии, связанные с библейской образностью в русской литературе. Например: Ветхий Завет в русской поэзии XVII — XX вв. / Сост. вступ. статья и примеч. Б.Н. Романова. М.; Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996 (Золотая библиотека русской религиозной поэзии). Данное издание, вышедшее по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, включает весь цикл А.А. Ахматовой «Библейские стихи» (С. 325—321). О религиозных чертах поэзии Ахматовой см. там же. С. 56—60.
[14] О психологизме лирики Ахматовой, переосмыслившей достижения русского романа XIX века, см. работы В.М. Жирмунского: Преодолевшие символизм // Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб., 2001. С. 364—405 и др. См. также: Невинская И.Н. «В то время я гостила на земле…» (Поэзия Ахматовой).
[15] Ср.: Мних Р. Сакральная символика в ситуации экфрасиса (стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя») // Экфрасис в русской литературе.