| Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века -Всё будет так. Исхода нет.Умрешь - начнешь опять сначала,И повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.(Курсив мой. - А.Т.) |
Даже в поэтичнейшую картину ночного свидания неожиданно вплетается горькая нота:
| Вновь оснеженные колонны,Елагин мост и два огня.И голос женщины влюбленный.И хруст песка и храп коня.Две тени, слитых в поцелуе,Летят у полости саней.Но не таясь и не ревнуя,Я с этой новой - с пленной - с ней.("На островах") |
Тени любовной пары воспринимаются как преследующее, тягостное воспоминание о том, что все это уже не раз было. И тогда оказывается, что горечью было проникнуто уже первое слово стихотворения: "вновь".
Радостная неожиданность, надежда найти в возлюбленно" идеальные черты, богатство души отравлены непоседой трезвостью:
| Нет, я не первую ласкаюИ в строгой четкости моейУже в покорность не играюИ царств не требую у ней.Нет, с постоянством геометраЯ числю каждый раз без словМосты, часовню, резкость ветра,Безлюдность низких островов.Я чту обряд: легко заправитьМедвежью полость на лету,И, тонкий стан обняв, лукавить,И мчаться в снег и темноту... |
Все так обыденно, так просто, так... безопасно! Нет даже риска в этом приключении, нет борьбы, нет страстей...
| Ведь грудь моя на поединкеНе встретит шпаги жениха...Ведь со свечой в тревоге давнейЕе не ждет у двери мать...Ведь бедный муж за плотной ставнейЕе не станет ревновать... |
Горячая кровь жизни опять обернулась клюквенным соком! "Две тени, слитых в поцелуе", исчезнут с наступлением дня, как призрак любви. Это - как бы одна из пар маскарада в "Балаганчике", на минуту вырвавшаяся на авансцену, чтобы потом опять потонуть "в диком танце масок и обличий".
Однако при этом, как справедливо отметил Анат. Горелов, в стихотворении "На островах" существует "двойственность": наряду с жестоко разоблачительными нотами "оно продолжает отстаивать поэтические ценности".
И весь третий том блоковских стихов, полный огромного трагизма, одновременно заключает в себе поразительные по своему высокому "положительному" нравственному пафосу произведения. Блок имел полное право сказать:
| Пусть душит жизни сон тяжелый,Пусть задыхаюсь в этом сне, -Быть может, юноша веселыйВ грядущем скажет обо мне:Простим угрюмство - разве этоСокрытый двигатель его?Он весь - дитя добра и света,Он весь - свободы торжество!("О, я хочу безумно жить...") |
"Бессмысленным" "восторг живой любви" кажется только духовному мертвецу, персонажу "Плясок смерти", или тому отчаявшемуся и во всем разочаровавшемуся двойнику поэта, от которого он сам отшатывается с гневом и досадой.
Что, как не этот восторг, торжествует во многих лирических шедеврах третьего тома даже тогда, когда жизнь, "страшный мир", сами перипетии реального чувства тому препятствуют! Какой печальной ясностью, благородством, элегической гармонией звучит знаменитое стихотворение "О доблестях, о подвигах, о славе..." с этой поостывшей тревогой за былую спутницу:
| Не знаю, где приют своей гордынеТы, милая, ты, нежная, нашла... |
Недаром уже современная поэту критика говорила о пушкинских нотах его лирики.
Но любовная лирика Блока - особенная, потому что все коллизии личного чувства часто драматизируются еще и потому, что в них неотторжимо вплетаются отголоски надежд, сомнений, разочарований поэта, относящихся к Другим областям жизни.
"Можно издать своп "песни личные" и "песни объективные", - заметил однажды Блок. - То-то забавно делить - сам черт ногу сломит!" (IX, 109)22.
Примечательно в этом смысле следующее стихотворение:
| Разлетясь по всему небосклону,Огнекрасная туча идет.Я пишу в моей келье мадонну,Я пишу - моя дума растет.Вот я вычертил лик ее нежный,Вот под кистью рука расцвела,Вот сияют красой белоснежнойДва небесных, два легких крыла...Огнекрасные отсветы ярчеНа суровом моем полотне...Неотступная дума все жарчеОбнимает, прильнула ко мне... |
Эти "огнекрасные отсветы" составляют характернейшую черту блоковского творчества.
Когда Блок принялся в 1912 году сочинять либретто балета из рыцарских времен, оно, казалось бы, весьма далеко отстояло от "туч" современности.
"Всё так, как будто маленькая капелла дана мне для росписи, - говорилось в письме самого поэта Андрею Белому, - и потому пахнет XIV столетием, весна, миндаль цветет где-то на горах" (VIII, 388).
По мнению Блока, которому трудно давалась в те годы работа над "Возмездием", современная жизнь слишком пестрит в глазах, чтобы ему удалось запечатлеть ее в эпической форме.
Но... "Неотступная дума все жарче обнимает..." И балет переделывается сначала в оперу, а затем в драму "Роза и Крест", причем Блок настойчиво подчеркивает, что это - "не историческая драма": "Вовсе не эпоха, не события французской жизни начала XIII столетия, не стиль-стояли у меня на первом плане..." (IV, 530).
Разгадку мы находим в записных книжках поэта: "Почему же я остановился именно на XIII веке?.. Время - между двух огней, вроде времени от 1906 по 1914 год" (IX, 288).
Эта заметка сразу приводит на память торжествующий голос графа Арчимбаута - владельца замка, где происходит действие пьесы:
| Не бойтесь, рыцари, большеНи вил, ни дубья!Мы вновь - господаЗемель и замков богатых! |
И в современной поэту России среди власть имущих было сильно стремление уверить себя и окружающих, что революция была эпизодом и что народ по-прежнему состоит из верноподданных. Через несколько лет, исследуя состояние правящих сфер перед новой революцией, Блок писал: "...все они неслись в неудержимом водовороте к неминуемой катастрофе" (VI, 196). И как отголосок этого самоослепления современных Блоку "арчимбаутов" возникает в пьесе диалог графа со своим скромным и верным слугой Бертраном на празднике среди наряженных пейзанок:
| Бертран ...Народ волнуется.Граф (указывая на девушек) Вот наш народ!БертранАльби, Каркассон, Валь д'Аран объяты восстаньем...ГрафДовольно! Шуты веселей тебя! Я больше не слушаю! Трубы! |
Блок замечает, что в роду Арчимбаута "вероятно , были настоящие крестоносцы", но он живет "в то время, когда всякая мода на крестовые походы и на всякий героизм-прошла безвозвратно..." (IV, 531). И тут нельзя не вспомнить трезвые размышления поэта о русском дворянстве, чьи "благодатные соки ушли в родную землю безвозвратно".
Жена графа Изора - молодая и страстная женщина - так же тоскует по какому-то неведомому рыцарю-страннику, чью таинственную песню занес в замок жонглер, как некогда Фаина тосковала по жениху.
"Неизвестное приближается, - комментировал Блок смысл своей пьесы, - и приближение его чувствуют бессознательно все" (IV, 536).
Бертран, как было сказано в первоначальных набросках, тяготится "вечным праздником", который царит в замке. Его монолог отвечает настроению тогдашней лирики поэта:
| Как ночь тревожна! Воздух напряжен,Как будто в нем - полет стрелы жужжащей... |
Сопоставим с этим блоковское стихотворение "Как растет тревога к ночи!..":
| Что-то в мире происходит.Утром страшно мне раскрытьЛист газетный. Кто-то хочетПоявиться, кто-то бродит. |
Но, как и в лирике поэта, "объективное" очень часто вступает в сложнейшее переплетение с личным.
Изора - земная женщина, и смутная тревога, звучавшая в поразившей ее песне, "перерабатывается" в ней в бурную жажду любви, страсти. В томительных сновидениях ей мерещится рыцарь, у которого "черная роза... на светлой груди".
Истинный же суровый облик сложившего песню Гаэтана отпугивает ее: на груди у него строгий крест долга.
| Возьми эту розу!Так черна моя кровь, как она!. . . . . . . .Дай страшный твой крестЧерною розой закрыть!.. - |
молит Изора. "Черная кровь" плотской страсти (вспомним название блоковского цикла) кидает ее к красивому пажу, говоруну и трусу Алискану:
| Возлюбленный! Лик твой сияет!Весь ты - страсть и весна!Разве видела прежде тебя я?В первый раз такой красотойЛик твой горит! |
Все странно и горько. Песня, пропетая Гаэтаном, разгневала графа своим тревожным характером:
| Всюду - беда и утраты,Что тебя ждет впереди?Ставь же свой парус косматый,Меть свои крепкие латыЗнаком креста на груди! |
Гаэтан исчезает, Изора в ослеплении простирает объятия навстречу пошлости, а Бертран, смертельно раненный при защите замка, где им помыкали, умирает, охраняя любовное свидание Изоры с Алисканом.
Но в этой смерти, в неизменном служении своей избраннице Бертран прозревает смысл прежде непонятных для него слов песни Гаэтана:
| Сердцу закон непреложный -Радость-Страданье одно! |
И снова здесь звучит тема блоковской лирики:
| О, как далек от тебя, Изора,Тот, феей данный,Тот выцветший крест!. . . . . . . .Тверже стой на страже, Бертран!...Не увянет роза твоя. |
Припомним стихотворение "Россия":