Совсем другое дело, если ты родился в Сибири, вырос в Сибири, работаешь в Сибири. Да все это в одном и том же районе. И только, когда тебе пошел третий десяток, ты переехал в другое место. Это совсем другое дело" ("Белые города").
Вампилов был романтиком не менее любого приезжего, но его романтизм не географического, а социально-исторического толка: "Их детство осталось на дне моря... <...> Над островом сомкнулись зеленые волны Братского моря... Пацаны стали сбегать с уроков, угоняли лодки, бродили по свежим путям, вдыхали запах шпал - излюбленный запах бродяг и неудачников. Дорога еще строилась, а уже замышлялись побеги и путешествия" ("Белые города").
Детство, оставшееся на дне моря, - это завязь, центральный мотив "Прощания с Матерой". Радость обретения будущего Вампилов схватывает в непосредственной и еще, наверное, не до конца осознанной близости с трагедией утраты корней. Для его героев - молодых ребят предместья - предчувствие новой жизни: разлив моря, запах нагретых солнцем теплых шпал - сильнее ощущения потери прошлого, разрыва с почвой, того, что для стариков и старух Матеры станет равнозначным гибели. Самой возможности этого поворота литература в те годы еще не предполагала, но у Вампилова "в свернутом виде", в зачатке он уже присутствует.
Прозе семидесятых годов было свойственно крайнее разведение городских и деревенских начал. Если герой оказывался в процессе перехода из одного жизненного статуса в другой (как, например, герой Шукшина), то этот процесс протекал у него остро драматически и внутренне конфликтно.
Герой Вампилова - человек того самого райцентра, поселка городского типа, который "от деревни отстал, а к городу не пристал" - человек предместья. Ему внятен и "город без окраин" (это - название одного из очерков), и село, и стройка, которая это село сметет. Герой Вампилова - человек предместья - входит в городское бытие легко и свободно, сохраняя всю полноту жизненных ощущений; ни ломать свой внутренний мир, ни чувствовать себя противопоставленным городу ему не приходится.
Вот эта неприуроченность человека к той или иной литературной проблематике, противопоставленность любой господствующей тенденции, хотя бы и в рамках самой тенденции, желание всерьез задуматься над провозглашаемыми ценностями, а следовательно, отнестись к ним скептически, непредвзятый взгляд на человека рождается у Вампилова в прозе, в самых низких рабочих ее жанрах (очерках, публицистических заметках, фельетонах), и представляется одним из важных завоеваний Вампилова как художника. И в то же время художник не существует вне тех проблем, которые ставит, обсуждает, решает для себя его время. Вне их не существует и Вампилов.
Получившая такое широкое хождение мысль о том, что определяющим моментом творчества Вампилова является предместная провинциальная "прописка" его героев и его творчества в целом, вызывает недоумение хотя бы потому, что во времена работы писателя "городской" и "деревенской" прозы ни как литературных феноменов, ни как противопоставленных критико-литературоведческих категорий попросту не существовало.
Вырос Вампилов, как верно заметил Л. Аннинский, не из "почвы", а из молодежной прозы шестидесятых годов, из литературной атмосферы, в которой проблемы города и деревни были иными.
Деревенская тема если и присутствует в литературе шестидесятых, то в совершенно ином обличье: село, как и дальняя стройка, сейнер, шахта, выступает в качестве момента испытания личности молодого человека. В конце пятидесятых годов было введено обязательное распределение для выпускников вузов страны, так что и молодая сельская учительница, и юный деревенский врач были фигурами, продиктованными литературе жизнью.
На одном полюсе литературы в решении этой проблематики стояло легкое, не замутненное рассуждениями исполнение долга, легкое, бесконфликтное врастание молодого специалиста в новую жизненную стихию (или сложное и мучительное переламывание себя), на другом - драматическое расхождение между долгом и чувством, кончавшееся предательством долга.
Интересно и важно отметить, что "положительное" разрешение ситуации имело, как минимум, две вполне актуальные и жизненные поведенческие модели. Одна из них, преобладающая, рассказывала о том, как молодой герой уезжал из города (центра) в далекий край и обретал там цель жизни, веру в себя, личное счастье, - словом, становился человеком по всем статьям. Другая модель, менее распространенная и принадлежавшая, главным образом, лирической исповедальной прозе, состояла в том, что молодой человек, испытав себя в трудностях, проэкспериментировав над собой в пустыне, тундре, тайге, в глухой деревне, преодолев себя, был волен, вернее, получал право выбирать любое решение, и его возвращение в город декларировалось и отстаивалось литературой как незыблемое право выбора.
Так, у В. Аксенова молодой врач ("Самсон и Самсониха"), стиляга и пижон по самоощущению и образу мыслей, направленный в деревню, превозмог все: и отчаянную деревенскую скуку, и странное для горожанина ощущение, что жизнь после работы оканчивается, а не набирает силу; и необходимость знать в лицо и по состоянию здоровья половину жителей деревни, и неизбежность узнать таким образом всех остальных; он вкусил страх ответственности и упоение сложными операциями, приспособился к тихой покорности сельской жизни, наконец, полюбил девушку и сам стал любим. И все это старательное душевное строительство полетело насмарку в тог момент, когда молодой врач получил приглашение на работу в столичный - питерский - исследовательский институт.
Понимание своей скромной, но нужной людям деятельности, тщательно взращенные терпение и смирение мгновенно улетучились перед могучим зовом того, о чем человек мечтал на самом деле - перед жаждой самореализации. Город здесь выступал как особая сфера интенсивной духовной и душевной жизни, работа - как цепь непокоренных и жаждущих покорения вершин. Натура (и в значительной мере натура автора) взяла верх над тщательно взлелеянной в сознании героя (и автора) ценностной установкой.
У раннего Вампилова есть небольшая одноактная пьеса "Дом окнами в поле", опубликованная в журнале "Театр" в 1964 году под рубрикой "Народный театр". Пьеса эта настолько незамысловата и наивна, что похоже, будто автор подхватывает худшие из благодушных вариантов темы "выпускник и село". И вероятно, это действительно так. Но даже худший из общепринятых вариантов у писателя свой - вампиловский.
Добродушный, вялый, флегматичный учитель географии, отработав свои три года в сельской школе, обходит на прощанье односельчан и в последнем доме - доме окнами в поле во время затянувшегося объяснения с хозяйкой - милой одинокой женщиной - задумывается, а стоит ли ему вообще уезжать.
Конечно, основное драматургическое пространство пьесы занимает любовная игра: между героями когда-то вспыхнула искра симпатии, и сейчас, во время прощания, она либо потухнет навсегда, либо разгорится с новой силой. Женщина ведет игру искусно и непреклонно, увалень-учитель охотно ей подчиняется.
Тема человек и долг, горожанин и село присутствует здесь: она жестко обусловлена ситуацией - учитель приезжий, ему надо сделать выбор: уехать или остаться. И это вызывает у героини пьесы особенно ревнивое чувство: ей надо победить не соперницу, а умонастроение, принцип жизнестроительства:
Астафьева. Уезжайте, что вам здесь делать? Кого вам здесь любить, с кем разговаривать?! Отбыли свое - и уезжайте! Уезжайте в свой чудесный город! Он по вас скучает! Давно! И как только он там, горемычный, без вас? Я да же не знаю <...> Вы проспали, все три года спали - и про стыли! И видели во сне огни ваши голубые и проспекты! Что я не знаю! Вы ходите там по мокрым улицам, все молодые, все гордые, и никто не знает, о чем вы думаете А здесь поле и лес, здесь все понятно, и вы - спите И сейчас вы спите.
Однако к своему удивлению автор обнаруживает в ситуации отсутствие острой идейной проблематики: желание героя упасть в расставленные сети прямо пропорционально напору соблазнительницы, а изначально-незыблемые социально-нравственные ценности явно микшируются, отходят на второй план. Вампилов обнаруживает, что проблема сама по себе ничего не значит, вроде бы не существует, и более того, в зависимости от запала участников в ситуации легко меняются ценностные знаки.
Третьяков. Летом в городе душно
Астафьева. Зато - весело!
Третьяков. Летом город пуст
Астафьева. В городе много развлечений!
Третьяков. Ничего нового не придумали
Все то, что для прозы шестидесятых годов обладало совершенно однозначной ценностью, у Вампилова оказалось не абсолютной, а весьма относительной величиной: "дураков полно по ту и по другую сторону порога"
* * *
Вампилов начал не с публицистики, как это обычно бывает, а с беллетристики, с прозы сочной, яркой, на первых порах юмористической. В беллетристике он тяготеет к откровенно гротесковым формам, к острой сюжетике, локальным краскам
Излюбленная фабульная схема Вампилова-прозаика - анекдот, излюбленный прием - парадокс: "Парадокс как точное средство мышления, как самое яркое и краткое выражение сущности нормального обычного", - так определял он сам парадокс в коротеньком эссе об О'Генри, написанном к столетнему юбилею классика, в единственном более или менее развернутом свидетельстве своих литературных пристрастий.
О'Генри для иркутских литераторов был лицом неслучайным, им увлекались не меньше, чем Хемингуэем и Ремарком. Образ бродяжки Сопи кочует по очеркам В. Шугаева и Ю. Скопа.
В ранней своей прозе А. Вампилов действительно наследует поэтику сюжетного парадокса О'Генри. Но подражателем О'Генри его не назовешь: он применяет формы поэтики О'Генри к живому современному материалу в собственных индивидуальных целях.