Вот здесь происходит схождение, сразу оговоримся, некоторое схождение, истории и мифа, потому что последний наполняет историческое событие эмоциональным смыслом. Миф, а в ХХстолетии неомиф, так как он отражает сознание не примитивного, а цивилизованного человека, обладает пластичностью, он открыт для толкований и адаптаций. И хотя миф может быть достаточно многозначен и разнообразно трактуем, он в то же время несомненно обладает глубинной стабильностью значения, потому что через сложную систему кодов тесно связан с культурной памятью цивилизации. К.Леви-Стросс писал, что “мифологическая ценность мифа остаётся сохранённой даже в плохих переводах” 12.
Неомиф, позволяя писателю варьировать сюжет, стиль, состав героев, хронологию, географию и топографию действия, оставляет в неприкосновенности базисное повествование, и чем оно значительнее во всех смыслах, тем дольше этот дискурс существует в культурологическом пространстве. Ещё одним фактором длительности мифа является его созвучие новому контексту и пусть даже отдалённое соответствие другой системе реальности. Французский философ Ж.-Л.Нанси так объясняет активное использование мифа искусством ХХстолетия: “Речь шла, наконец, о том, чтобы ещё раз разыграть всю мощь мифа вне угасших мифологий, подхватить её в правилах иной игры” 13.
В литературе ХХвека миф выходит за конкретно-исторические рамки и представляет метафизические парадигмы бытия. Если вычленить мифологическую основу романа “Франкенштейн”, намеренно не акцентируя всю сложность текста, то можно сказать, что своеобразным повествовательным скелетом является следующее положение: учёный сотворил живое существо из мёртвой материи, и это существо выступило против создателя, превратившись в его мучительное наваждение.
Франкенштейновский сюжет является романтической интерпретацией мифа о Прометее 14, похитившем огонь у богов и спасшем людей от гибели. Многозначность этого мифа, заключённый в нём вызов обусловили многократное обращение к нему английских романтиков, бунтующих против навязываемых норм существования и косности мира. В 1819-м П.Б.Шелли пишет драму “Освобождённый Прометей”, в поэме Д.Г.Байрона “Шильонский узник” (1822) звучит та же тема противостояния человека-борца и тиранов. У П.Б.Шелли деспотия воплощена в образе Бога, у Д.Г.Байрона она имеет несколько иное происхождение, в установлении автократии виновны люди, рвущиеся к власти.
Заметим, что проблема дихотомии тела и духа, христианского осмысления божественного промысла в изобретении Франкенштейна, понятие души у монстра внедрятся в произведение не самой писательницей (только в предисловии к изданию 1831года Мэри Шелли говорит о душе монстра), а значительно более поздними интерпретаторами текста. Таким образом, подобное толкование проблемы связано не с органичным движением романтического романа, а с развёртыванием неомифа, когда светский рассказ начинает рассматриваться в русле христианской культуры.
Исследование вопроса литературного долголетия романа “Франкенштейн” должно быть направлено не только на выяснение того, каким образом изменяется восприятие оригинала читателями разных поколений и эпох в хронологической ретроспекции, и не на констатацию факта, что необходимо восстановить первоначальную версию. Это само по себе является важной и кропотливой работой, потому что даже авторские первое и последующее издания разнятся.
Суть истории функционирования романа “Франкенштейн” заключается в том, что на протяжении почти двухсот лет это произведение бесконечно растаскивалось на цитаты и цитации, оно обрастало невероятным количеством адаптаций, “дописываний”, “перетолкований”, аллюзий, пародий, буффонад, да и просто неверно прочитывалось. Все эти поздние напластования, уходя всё дальше от исходного текста, представляют собой не примитивные дополнения к франкенштейновскому мифу, но сами по себе, оттолкнувшись от первоисточника, являются самостоятельным неомифом ХХвека, потому что дают возможность как нельзя лучше выразить ощущение утраченной цельности в “мире без Бога”.
Роман Мэри Шелли, который современники воспринимали как некий художественный эксперимент, возникший на стыке готической, просветительской и романтической эстетики, мощно пророс в ХХстолетии. Он удивил читателей силой прогностики и обернулся своеобразным предупреждением, а можно сказать, и посланием будущему, которое оно с устрашающей точностью реализовало в зеркальном отражении. Созвучие предположения Мэри Шелли, которое, по мнению писательницы, было категорически запрещено воплощать, цивилизационному контексту уходящего века наиболее выпукло проявилось в его исторической практике 15, неоднократно тяготеющей к энтропии и авторитарным режимам.
Вера в естественное знание, способное, как казалось в начале ХХвека, решить все “проклятые” вопросы человечества и подтвердить идею поступательности прогресса, была развеяна многочисленными войнами, реальной возможностью исчезновения homo sapiens как биологического вида 16. Конец ХХстолетия обострил понимание того, что кардинальное расхождение цивилизации и культуры чревато гибельными результатами. Ж.Бодрийар пишет о чрезвычайной степени отчуждения человека в современном мире, когда почти абсолютное освобождение во многих областях породило неуверенность и растерянность 17.
Возрастающий интерес к гуманитарному знанию подтвердил ещё раз следующую идею: потеря нравственных ориентиров, использование культуры в качестве служанки технологической цивилизации приводит к почти необратимым последствиям. Плата за научно-технические новации, за бесконечные усовершенствования ради новых усовершенствований становится так высока, что она переходит критический уровень и ставит под сомнение существование человечества и самой планеты Земля.
Таким образом, на рубеже ХХ и XXIвеков роман “Франкенштейн” ещё раз актуализируется как памятник литературы и актуализирует один из серьёзнейших вопросов цивилизации вообще— может ли благое намерение учёного указать человечеству путь в рай, или существуют области знания, которые человеку открывать рано в силу его нравственной незрелости. Вызванная к жизни силой авторского воображения фигура Виктора Франкенштейна приобрела удивительную свободу существования, не только породив целую литературную плеяду героев-учёных, но, что более важно, акцентируя проблему гуманистической результативности научного эксперимента.
Примечания
1 LavalleyJ.A. The Stage and Film Children of Frankenstein: A Survey // The Endurance of Frankenstein. Essays on Mary Shelley’s Novel / Ed. by G.Levine and U.C.Knoepflmacher. Berkley, Los Angeles, L., 1979; StokerJ. The Illustrated Frankenstein.Westbridge Books, 1980; Small C. Ariel Like a Harpy. L., 1972.
2 См.:СуроваО.Ю. Перекрёсток Артюра Рембо: жизнь-текст на рубеже столетий // На границах: Зарубежная литература от средневековья до современности.М., 2000.С.141–142.
3 Varma L. The Gothic Flame: Being a History of the Gothic Novel in England.L., 1957.
4 Байрон Д.Г. Дневники, письма.М., 1963.С.165.
5 Sir Walter Scott on Novelists and Fiction.L., 1963.P.163.
6 Blackwood’s Edinburg Magazine. March, 1818, XXII, v.II. P.614. Это высказывание знаменитого романиста дало почву литературоведам-феминисткам для упрёков в принижении Скоттом женского таланта в противовес мужскому.
7 Nowlan A. & Learning W. Frankenstein. The Play.Vancouver, 1976.P.5.
8 О функционировании традиционных сюжетов см.: Нямцу А.Е. Поэтика традиционных сюжетов.Черновцы, 1998.
9 Мэри Шелли принадлежат романы “Франкенштейн, или Современный Прометей” (1818), “Валперга, или Жизнь и приключения Каструччио, принца Лукки” (1823), “Последний человек” (1826), “Приключения Перкина Уорбека” (1830), “Лодор” (1835), “Фолкнер” (1837); повесть “Матильда” (опубликована в 1959); “Прозерпина и Мидас: мифологическая драма” (опубликована в 1922); сборники рассказов, сборники стихотворений, несколько книг путевых очерков.
10 БланшоМ. Взгляд Орфея // БланшоМ. Ожидание забвения.М., 2000. С.11, 12.
11 Freud S. The Theme of the Three Castles // Hidden Patterns / Ed. by L. & E. Manheim.N.Y., 1968; Frye N. Fables of Identity.N.Y., 1963; Kirk G. Myth.Cambridge, 1970; Righter W. Myth and Literature.L., 1975; Slochower H. Mythopoesis.Detroit, 1970; Myth and Symbol / Ed. by N. Frye.Lincoln, 1963; Бирлайн Дж.Ф. Параллельная мифология. М., 1991; Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. М., 1997; МелетинскийЕ.М. Поэтика мифа.М., 1976; ТелегинС.М. Философия мифа. Введение в метод мифореставрации.М., 1994; ТернерВ. Символ и ритуал. М., 1983.
12 Levi-Strauss C. The Structural Study of Myth // Myth: A Symposium / Ed. by A. Sebeok.Bloomington, Lnd., 1958.P.85.
13 Нанси Ж.-Л. В компании Бланшо // Бланшо М. Указ. изд. С.5.
14 Мифы народов мира: В 2 т.М., 1982.Т.2.С.337–340.
15 “Символ активно коррелируется с культурным контекстом, трансформируется под его влиянием и сам его трансформирует. Его инвариантная сущность реализуется в вариантах. Именно в этих изменениях, которым подвергается “вечный смысл” символа в данном культурном контексте, контекст этот ярче всего выявляет свою изменяемость”. См.: ЛотманЮ.М. Символ в системе культуры // Труды по знаковым системам. Вып. XXI. Тарту, 1987. С.12.
16 Вспомним Мари Склодовскую-Кюри, дважды лауреата Нобелевской премии, которая открыла не только радиоактивность, но и принципиальную возможность создания атомного оружия. Всё это было сделано, служа науке и не желая зла человечеству. Таким образом, вопрос о том, насколько учёные продумывают возможные варианты использования изобретения, является одним из самых больных в ХХстолетии.
17 Baudrillard J. La transparence du mal.P., 1990.P. 11.