Однако затем картина весеннего пробуждения природы на обновление Отечества, своей Родины; ”Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и ложилось под тихим дыханием теплого ветерка, все-деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими струнками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени еще низких яровых хлебов, гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы в дымчатых ее волнах.” Но даже в этом радостном пейзаже по-разному показано значение этой весны в жизни героев различных поколений. Если Аркадий рад “чудесному-сегодняшнему дню”, то Николаю Петровичу лишь вспоминаются стихи Александра Сергеевича Пушкина, которые, хотя и прерваны на страницах романа Евгением Базаровым, раскрывают его душевное состояние и настроение:
“Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Какое… “
(“Евгений Онегин”, гл.VII)
Николай Петрович Кирсанов-романтик по своему душевному складу. Через природу он приобщается к гармоническому единению со вселенским миром. Ночью в саду, когда на небе “роились и перемешивались звезды”, он любил отдаваться “горестной и отрадной игре одиноких дум”. Именно в эти минуты в его душевном состоянии была своя прелесть тихой элегической грусти, светлой приподнятости над обыденным, каждодневным потоком:” Он ходил много, почти до усталости, а тревога в нем, какая-то ищущая, неопределенная, печальная тревога, все не унималось у него, у сорокачетырехлетнего человека, агронома и хозяина, навертывались слезы, беспричинные слезы”. Все его мысли устремлены в прошлое, поэтому единственной дорогой для потерявшего “исторического зрения” Николая Петровича становится, дорога воспоминаний. Вообще сквозь все повествование проходит образ дороги. Пейзаж передает ощущение простора, не замкнутости пространства. Не случайно герой так много путешествует. Гораздо чаще мы видим их в саду, аллее, дороге…- на лоне природы, нежели в ограниченном пространстве дома. И это приводит к широкомасштабности проблематики в романе; такой целостный и разносторонний образ России, показанный в “пейзажных зарисовках”, полнее раскрывает общечеловеческое в героях.
Усадьба Николая Петровича словно его двойник. “Когда Николай Петрович размежевался со своими крестьянами, ему пришлось отвести под новую усадьбу десятины четыре совершенно ровного и голого поля. Он построил дом, службу и ферму, разбил сад, выкопал пруд и два колодца; но молодые деревца плохо принимались, в пруде воды набралось очень мало, и колодцы оказались солоноватого вкуса. Одна только беседка из сиреней и акации порядочно разрослась; в ней иногда пили чай и обедали.” Николаю Петровичу не удается претворить в жизнь хорошие задумки. Несостоятельность его как владельца имения контрастирует с его человечностью. Тургенев симпатизирует ему, и беседка, “разросшаяся” и благоухающая, есть символ его чистой души.
“Интересно, что Базаров прибегает к сравнению окружающих с миром природы чаще, чем другие персонажи романа. Это, видимо, является отпечатком присущего ему профессионализма. И все-таки эти сравнения иногда звучат в устах Базарова иначе, чем в авторской речи. Прибегая к метафоре, Базаров определяет, как ему кажется, внутреннюю сущность человека или явления. Автор же придает порой многомерное, символическое значение “природным” и пейзажным деталям.
Обратимся, к одному базаровскому тексту, от которого жизнь также заставляет его отказаться. На первых парах для Базарова “люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.” Для начала заметим, что у Тургенева между деревьями заметна существенная разница. Так же, как и птицы, деревья отражают иерархию персонажей романа. Мотив дерева в русской литературе вообще наделен весьма разнообразными функциями. Иерархическая характеристика деревьев и персонажей в романе Тургенева опирается скорее не на мифологическую символику, а на непосредственную ассоциативность. Похоже, что любимое дерево Базарова-осина. Приехав в имение Кирсановых, Базаров отправляется “в небольшое болотце, около которого есть осиновая роща, за лягушками.” Осина-этои есть прообраз, двойник его жизни. Одинокий, гордый, озлобленный, до удивления похож он на это дерево. “Впрочем, в бедноватой растительности Марьина сказывается приземленность хозяина имения Николая Кирсанова, так и общая с Базаровым обреченность “живого мертвеца”, одинокого хозяина Бобыльего хутора Павла Петровича.”
Все герои романа проверяются отношением к природе. Базаров отрицает природу как источник эстетического наслаждения. Воспринимая ее материалистически (“природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник”), он отрицает взаимосвязь природы и человека. И слово “небо”, написанное у Тургенева в кавычках и подразумевающее собой высшее начало, горький мир, Бога, не существует для Базарова, потому его и не может принять великий эстет Тургенев. Деятельное, хозяйское отношение к природе оборачивается вопиющей односторонностью, когда законы, действующие на низших природных уровнях, абсолютизируются и превращаются в некую отмычку, с помощью которой Базаров легко разделывается со всеми загадками бытия. Нет любви, а есть лишь физиологическое влечение, нет ни какой красоты в природе, а есть лишь вечный круговорот химических процессов единого вещества. Отрицая романтическое отношение к природе, как к Храму, Базаров попадает в рабство к низшим стихийным силам природной “мастерской”. Он завидует муравью, который в качестве насекомого миеет право “не признавать чувство сострадания, не то что наш брат, самоломанный.” В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Базаров склонен считать слабостью, отрицаемой естественными законами природы.
Но кроме правды физиологических законов, есть правда человеческой, одухотворенной природности. И если человек хочет быть “работником”, он должен считаться с тем, что природа на высших уровнях-“Храм”, а не только “мастерская”. А склонность того же Николая Петровича к мечтательности-не гниль и не чепуха. Мечты-не простая забава, а естественная потребность человека, одно из могучих проявлений творческой силы его духа.
“ В XI главе Тургенев как бы ставит под сомнение целесообразность базаровского отрицания природы: “Николай Петрович потупил голову и провел рукой по лицу.” “Но отвергать поэзию ? – подумал он опять,- не сочувствовать художеству, природе…?” И он посмотрел кругом, как бы желая понять, как можно не сочувствовать природе.” Все эти размышления Николая Петровича навеяны предшествующим разговором с Базаровым. Стоило Николаю Петровичу лишь воскресить в своей памяти базаровское отрицание природы, как Тургенев тотчас же со всем мастерством, на какое только он был способен, представил читателю чудесную, поэтическую картину природы: “Уже вечерело; солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, лежавшую в полверсте от сада: тень от нее без конца тянулась через неподвижные поля. Мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль самой рощи; он весь был ясно виден, весь, до заплаты на плече, даром что ехал в тени; приятно-отчетливо мелькали ноги лошадки. Солнечные лучи с своей забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. Ласточки летали высоко; ветер совсем замер; запоздалые пчелы лениво и сонливо жужжали в цветах сирени; мошки толклись столбом над одинокою, далеко протянутою веткою.”
После такого в высшей мере художественного, эмоционального описания природы, преисполненного поэзии и жизни, невольно задумываешься над тем, прав ли Базаров в своем отрицании природы или не прав? И когда Николай Петрович подумал: “Как хорошо, боже мой!… и любимые стихи пришли было ему на уста…”, симпатия читателя с ним, а не с Базаровым. Мы привели из них одно, которое в данном случае выполняет определенную полемическую функцию: если природа так прекрасна, то какой смысл в отрицании ее Базаровым? Это легка и тонкая проверка целесообразности базаровского отрицания представляется нам своеобразной поэтической разведкой писателя, определенным намеком на будущие испытания, которые предстоят герою в основной интриге романа.