Подобные метафорические ориентации отнюдь не произвольны – они опираются на наш физический и культурный опыт. Хотя полярные оппозиции «верх - низ», «внутри – снаружи» и т.п. имеют физическую природу, основанные на них ориентационные метафоры могут варьировать от культуры к культуре. Например, в одних культурах будущее находится впереди нас, а в других – позади нас.
Степень, в какой конкретные ориентационные метафоры пропитывают наш язык, иллюстрирует особенности представления мира в наших когнитивных типологиях. Например, метафоры, использующие направление «вверх – вниз» (например, хорошее – вверху, плохое – внизу; радость – вверху, печаль – внизу) гораздо более распространены, чем метафоры «вперед – назад» (например, будущее – впереди, прошлое – позади), но и они в свою очередь распространены более, чем метафоры «левое – правое» (например, хорошее – справа, плохое – слева). С объективистской позиции каждое пространственное измерение должно обладать одной и той же описательной силой. Но с субъективной позиции мы замечаем, что малая распространенность метафор «левое – правое» связана с общей симметрией человеческого тела в этих направлениях. Поскольку левое и правое направления настолько топологически похожи, в эгоцентрической модели мира это измерение используется гораздо меньше. Но такого рода симметрия отсутствует в направлениях «вперед - назад» и «вверх - вниз».
Пространственные ориентационные шкалы типа «верх - низ», «внутри – снаружи», «центр - периферия» составляют богатую основу для осмысления понятий в ориентационных терминах. Однако опыт восприятия физических объектов и вещества человеком составляет другую основу для осмысления понятий, выходящую за пределы простой ориентации [1, с.27].
Осмысление нашего опыта в терминах объектов и веществ позволяет нам вычленять некоторые части нашего опыта и трактовать их как дискретные сущности или вещества некоторого единого типа. Это дает нам возможность ссылаться на них, объединять в категории, классифицировать и определять их количество, тем самым мы можем рассуждать о них.
Если объекты недискретны или не обладают четкими контурами, например, горы, перекрестки, живые изгороди и т.д., мы все же зачисляем их в соответствующие категории. Подобный способ трактовки явлений физического мира необходим для удовлетворения определенных целей – установления местоположения гор, назначения встреч на перекрестках улиц и т.д. Такие цели требуют от нас наложения искусственных границ на физические явления для придания им дискретности, каковой обладаем мы сами как физические объекты, ограниченные некоторой поверхностью.
Подобно тому, как данные человеческого опыта по пространственной ориентации порождают ориентационные метафоры, данные нашего опыта, связанные с физическими объектами (в особенности с нашим собственным телом), составляют основу для онтологических метафор, т.е. способов трактовки событий, действий, эмоций, идей и т.п. как предметов и веществ.
Как и в случае ориентационных метафор, носители языка даже не замечают метафоричности выражений. Это отчасти объясняется тем, что онтологические метафоры, подобно ориентационным, имеют крайне узкий диапазон использования – способ обозначения явления, его количественную характеристику и т.п.
Существуют разные типы онтологических метафор, которые различаются в зависимости от типов целей [1, с.29]. Например, метафоры, связанные с вместилищами, обозначают как правило ограниченные пространства.
Мы представляем собой физические существа, ограниченные в определенном пространстве и отделенные от остального мира поверхностью нашей кожи и воспринимаем остальной мир как находящийся вне нас. Каждый из нас есть вместилище, ограниченное поверхностью тела и наделенное способностью ориентации типа «внутри - извне». Эту ориентацию мы мысленно переносим на другие физические объекты, ограниченные поверхностями. И тем самым рассматриваем их как вместилища, обладающие внутренним пространством и отделенные от внешнего мира.
К явным вместилищам относятся комнаты и дома. Переходить из комнаты в комнату – значит перемещаться из одного вместилища в другое, т.е. переходить из одной комнаты внутрь другой.
Мы налагаем эту ориентацию на окружающую нас естественную среду. Например, лесная поляна воспринимается нами как замкнутое пространство, и можем мыслить себя внутри поляны (на поляне) или вне поляны, в лесу или вне леса. Лесная поляна действительно имеет нечто, что мы можем воспринимать как естественную границу, а именно нечеткую область, в которой идут на убыль деревья и начинается нечеткое пространство. Но даже там, где нет естественной физической границы, которую можно было бы воспринимать как замыкающую пространство некоторого вместилища, мы налагаем свои искусственные границы, отделяя территорию с ее собственным искусственным пространством и ограничивающей поверхностью, будь то стена, забор или некоторая воображаемая линия или плоскость. Немногие человеческие инстинкты имеют более базисную природу, чем чувство пространства. Ограничение некоторой территории, наложение границы вокруг нее представляет собой акт количественной характеристики. Ограниченные объекты, будь то люди, камни или территории, обладают размерами. Исходя из этого, их можно характеризовать по количеству образующей их или содержащейся в них субстанции.
Делая вывод, мне хотелось бы еще раз уточнить, что метафора работает на категориальном сдвиге, т.к. источник метафоры - ошибка в таксонимии объектов (Н.Д. Арутюнова). Метафора – когнитивное явление, относящееся к универсальным гносеологическим механизмам и к области представления знаний на концептуальном уровне. Метафоры как языковые выражения становятся возможными именно потому, что существуют метафоры в концептуальной системе человека. Эти когнитивные метафоры задают аналоги и ассоциации между сложившимися концептуальными категориями, порождая более частные языковые метафоры. Универсальный характер следует понимать как наличие этого механизма в сознании любого человека, независимо от языка, на котором он говорит.
Метафоризация основана на человеческой способности соизмерять, ассоциировать и такое соизмерение происходит в соответствии с соответственно человеческим масштабом знаний и представлений.
ВЫВОДЫ
Расширение контактов между людьми, принадлежащим к различным национальным культурам, создало необходимость рассматривать язык в культурологическом аспекте. Ученые лингвострановедческого направления (Н.Г. Комлев, О.С. Ахманова, Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров, Т.Д. Томахин) впервые определили важную роль "фоновых" знаний, то есть глубинного, скрытого смысла слова.
В рамках новой науки – когнитивной лингвистики – «фоновые» знания приобрели более широкую интерпретацию. На первый план было выдвинуто понятие концепта как мыслительной единицы, структурирующей наше сознание (Е.С. Кубрякова, Н.Н. Болдырев, Н.И. Жинкин, А.А. Залевская). Таким образом, различия в национальных картинах мира можно объяснить существованием общенациональных концептов, которые вербализуясь в речи создают особую систему языка той или иной культуры.
Американский ученый-лингвист Джордж Лакофф по-своему интерпретирует существование концептов, представляя их в виде концептуальных метафор. Иными словами, вся понятийная система человека упорядочивается и определяется метафорически.
Вышеупомянутые теории послужили базой для собственных исследований в области лингвистики.
Глава 2. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ МЕТАФОРЫ В НОВЕЛЛАХ
КАФКИ
2.1. Метафора в художественном произведении
Не существует, наверное, ни одного художественного произведения, в котором писатель не прибегал бы к метафоре.
Метафора – это орудие и плод поэтической мысли. Она органически связана с поэтическим видением мира. Поэтическое творчество того или иного автора нередко определяется через характерные для него метафоры, и поэты принимают и понимают такие определения.
Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который она на самом деле входит, и утверждает включенность его в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании. Метафора не только и не столько сокращенное сравнение, как ее квалифицировали со времен Аристотеля, сколько сокращенное противопоставление. Она сначала утверждает полное тождество, а затем его отрицает, сохраняя утверждение в силе только у определенной части объекта. На очень ранних стадиях развития мышления словесное выражение метафоры обнажало эту двоякую операцию. Когда ведический поэт хочет сказать "твердый как скала", он выражается так: Saparvatonaacyutas (лат. illefirmusnonrupes), "твердый, но не скала". В герое есть некоторое духовное свойство, которое в соединении с другими духовными свойствами создает целостный и вполне конкретный образ. Мы можем вместе с ведическим поэтом сравнить его со скалой. Твердость скалы нам хорошо знакома и привычна; в этом понятии мы находим нечто общее с духовным свойством героя, сплавляя героя и скалу, а вслед за этим, оставив у героя признак твердости, изымаем из его образа все прочие свойства скалы.
В то время как философы используют метафору, чтобы донести до читателя свои мысли, с помощью метафоры упрощая их и связывая с действительностью, с повседневностью, знакомой ему. Писатели, поэты используют метафору с той целью, чтобы создать подтекст. Это придает произведению всеобщность, независимость от конкретной эпохи и позволяет читать и осмыслять его многим поколениям читателей.