Орловский государственный университет
Кафедра истории русской литературы XI-XIX вв.
Женские образы в житийных повестях XVII века («Повесть о Марфе и Марии», «Повесть об Ульянии Лазаревской»)
Дипломная работа студентки 5 курса Журавлевой И.
Научный руководитель – доктор филол.наук, профессор Антонова М.В.
Содержание
Введение. 3
Глава 1. Эволюция житий и особенности образования агиографического жанра на русской почве. 5
§1. Композиционный житийный канон. 6
§2. Жанровый житийный канон и типы сборников. 10
§3. Очерк развития древнерусских житий. 13
1-й этап. 13
2-й этап. 16
3-й этап. 21
4-й этап. 24
§4. Некоторые направления эволюции агиографического жанра. 26
Глава II. Критико-библиографический обзор исследований «Повести об Ульянии Лазаревской» и «Повести о Марфе и Марии». 31
§1. Палеографический обзор текстов. 31
§2. Изучение исторической основы повестей. 35
§3. Изучение художественной специфики повестей и образов героинь 38
Глава III. Святость и праведность Ульянии Лазаревской и сестер Марфы и Марии. 46
§1. Ульяния Лазаревская как святая. 46
§2. Сестры Марфа и Мария как праведницы.. 54
§3. Отражение христианских представлений о роли женщины в семье в «Повести об Ульянии Осорьиной» и «Повести о Марфе и Марии». 59
Выводы.. 67
Библиография. 69
Образ женщины в произведениях древнерусской литературы встречается не столь часто. В соответствии с принципами создания человеческого характера в средневековье персонаж мог быть показан либо с положительной, либо только с отрицательной стороны. Героини древней книжности не стали исключением. С одной стороны, на страницах поучений, слов и посланий мы находим собирательный образ «злой жены» – сварливой и некрасивой (как у Даниила Заточника в XIII веке) или блудницы и любодеицы (как у митрополита Даниила в XVI веке). С другой стороны, русскими книжниками созданы высокие идеальные характеры женщин: это мудрая княгиня Ольга, поэтичная Ярославна, святая Феврония. В роду замечательных женских образов средневековой русской литературы стоят Ульяния Лазаревская и сестры Марфы и Мария, которые стали героинями произведений, написанных в первой половине XVII века.
Объектом данной квалификационной работы являются образы женщин в легендарно-агиографических произведениях – «Повести об Ульянии Лазаревской» и «Повести о Марфе и Марии».
Цели и задачи работы состоят в следующем:
- представить общий очерк развития житийного жанра в древнерусской книжности, чтобы понять механизм формирования легендарно-агиографической повести;
- дать обзор доступной исследовательской литературы о произведениях и сделать выводы о степени изученности женских образов в них;
- рассмотреть черты, определяющие святость и праведность героинь;
- проанализировать, как в образах героинь реализуются представления православия о женщине-христианке.
Поставленные цели и задачи являются новыми в изучении образов Ульянии Осорьиной и сестер Марфы и Марии. Этот аспект обращения к персонажу древнерусской литературы вообще представляется актуальным на современном этапе развития национальной духовности, когда стало возможным изучение православных основ отечественной культуры и литературы.
Работа состоит из введения, 3 глав и заключения. Список изученной литературы состоит из 19 наименований.
Глава 1. Эволюция житий и особенности образования агиографического жанра на русской почве
Житие как жанр средневековой литературы представляет собой сюжетное повествование о человеке, которого церковь за его подвиги возвела в степень “святого”. В основе жития лежала биография героя, чаще всего исторического лица, известного самому автору лично или по рассказам его современников. Целью жития было прославить героя, сделать его образцом для последователей и почитателей. Необходимая идеализация реального персонажа вела к обязательному нарушению жизненных пропорций, к отрыву его от земного и плотского, превращению в божество. “Чем дальше отдалялся житийный автор по времени от своего героя, тем фантастичнее становился образ последнего”.[1] “Житие не биография, а назидательный панегирик в рамках биографии, как и образ святого в житии не портрет, а икона”[2]. Живые лица и поучительные типы, биографическая рамка и назидательный панегирик в ней, портрет и икона — это необычное сочетание отражает самое существо житийного художественного способа изображения. Это же сочетание поясняет и тот факт, что более реальными и жизненными были древние жития, близкие по времени написания к эпохе жизни и деятельности своего героя.
Необходимо подчеркнуть важность житийного жанра, поскольку именно в нем на протяжении всего средневековья рассказывалось о человеке. Герой жития, независимо от его богатства или бедности, от социального положения и учености, воспринимался любым читателем как себе подобный. Читатель мог видеть себя в этом герое, мог ему завидовать, брать с него пример, вдохновляться его подвигами. Судьба человека и более того — попытки заглянуть в его внутренний мир, поэтизация духовного подвига не могли не привлекать к этому виду литературы сердца и умы. Это было единственное в средние века повествование о человеческой судьбе. Если “в рамках летописания складывались основы историзма русской литературы и ее патриотического понимания героики воинского и гражданского подвига, то с равным правом можно сказать, что в русле агиографической традиции формировался интерес русской литературы к внутреннему миру человека, ее нравственный оптимизм, ее доверие, а отсюда и высокая требовательность к человеку как существу по самой своей природе “духовному”, альтруистическому и нравственно ответственному”.[3]
§1. Композиционный житийный канон
В византийской литературе жития сформировались на основе традиции античного исторического жизнеописания, эллинистического романа и похвальной надгробной речи. Пообъему излагаемого биографического материала, как правило, выделяют два вида жития :
1) биографическое (биос),
2) мученическое (мартириос).
Биос дает описание жизни христианского подвижника от рождения до смерти, мартириос рассказывает только о мученической смерти святого. Последняя форма - более древняя, связана с гонениями на первых христиан. В основе этого типа житий лежат “протоколы” допросов христиан, поэтому они как бы документированы. Полная биография не берется, рассказывается только о мучениях святого.
Житие вместе с историческими хрониками и литургическими гимнами долгое время было ведущим жанром в византийской литературе. Зачастую житийный материал настолько отходил от необходимого восхваления идеального героя, что смыкался с апокрифической литературой. Уже к Х в. в Византии нарастает ощущение необходимости упорядочить жанровые рамки и состав житийных повестей. Нормализация и своеобразное подведение итогов было осуществлено Симеоном Метафрастом (X в.), составившим огромный сборник житий святых, расположенных помесячно, отредактированных и исправленных им. В монументальном труде Метафраста был отработан ставший столь популярным впоследствии, житийный канон: трехчленность, вводное самоунижение агиографа, обращение к богу и святым за помощью, многочисленные цитаты и параллели из священных книг. За обязательным вступлением следовало столь же обязательное по канону описание рождения героя от благоверных родителей, учение, уход из дома, первые духовные подвиги и т. д. Отработан и канонизирован был также и высокий риторический стиль житийного повествования и нравоучительно-идеализирующий характер сюжета.
Основной репертуар русских нормативных житий писался этому обязательному канону. Всякое житие должно было иметь, как уже было сказано, вступление, изложение и заключение. Вступление начиналось с обращения к читателям-“мучениколюбцам”, с призывом прославить святого. Часто во вступлении авторы перечисляли причины, по которым отважились приступить к описанию жизни святого, несмотря на свою греховность и неученость. Это именно то традиционное самоуничижение, которое стало постоянным приемом не только в жанре жития. Потом следовало перечисление источников, по которым писалось житие, а затем шли многочисленные цитаты из святых книг, библейские параллели, сравнения с апостолами, другими святыми и подвижниками. Эти общие, абстрактные пассажи, описательные моменты зачастую повторялись без изменений во многих житиях, создавая необходимую, по мнению агиографа, пышную рамку, прославляющий ореол. Отступления от канона в этой части шли по линии почти полного сокращения абстрактного, описательного, неопределенного. Нередко от всей первой части оставалось одно традиционное, а иногда и искреннее, сомнение автора в своих силах, замечание о грешности, недостойности.
Основной текст открывался рассказом о рождении святого от праведных родителей: “рожен от отца благочестива и нищелюбца, паче ж кротка” в “Повести о житии Александра Невского”, “сын некоего христолюбца” в “Житии Стефана Пермского”. Далее следовало описание прилежного усвоения будущим святым церковной грамоты, раннее послушание и первые подвиги: “И егда же бысть 6 лет отроча и даша и в первое учение и научился всей грамоте и церковьному устроению, яко ж и мало время поучивъся и премудр бысть” (“Житье святаго человека Божия Алексия”).
К идеализированному образу святого относилась и красивая внешность, вызывавшая многие соблазны и искушения. С самого начала герой предназначен для свершения больших дел, что проявляется уже в необыкновенной, религиозной одаренности ребенка, в раннем аскетизме, доброте, терпении, бескрайней набожности. “И бысть отрок доброразумичен зело, успеваше же разумом душевным, и верстою телеси и благостию” —о Стефане Пермском. “Но возраст его паче иных человек, а глас его, яко труба в народе, а лице его, яко лице Иосифа, иже бе поставил его егупетски царь втораго царя во Египте. Сила же бе ему часть бе от силы Самсоня, и премудрость бе ему Соломоня” — об Александре Невском.