Вторая редакция “Тараса Бульбы” создавалась одновременно с работой Гоголя над первым томом “Мёртвых душ”, т. е. в период наибольшей идейно-художественной зрелости писателя. Эта редакция стала глубже по своей идее, своему демократическому пафосу, совершеннее в художественном отношении.
Чрезвычайно характерна эволюция, которую претерпела повесть. Во второй редакции она значительно расширилась в своём объёме, став почти в два раза больше. Вместо девяти глав в первой редакции - двенадцать глав во второй. Появились новые персонажи, конфликты, ситуации. Существенно обогатился историко-бытовой фон повести, были введены новые подробности в описании Сечи, сражений, заново написана сцена выбора кошевого, намного расширена картина осады Дубно и т. п.
Самое же главное в другом. В первой, “миргородской”, редакции “Тараса Бульбы” движение украинского казачества против польской шляхты ещё не было осмыслено в масштабе общенародной освободительной борьбы. Именно это обстоятельство побудило Гоголя к коренной переработке всего произведения. В то время как в “миргородской” редакции “многие струны исторической жизни Малороссии” остались, по словам Белинского, “нетронутыми”, в новой редакции автор исчерпал “всю жизнь исторической Малороссии”. Ярче и полнее раскрывается здесь тема народно-освободительного движения, и повесть в ещё большей мере приобретает характер народно-героической эпопеи.
Подлинно эпический размах приобрели во второй редакции батальные сцены.
Вышколенному, но разобщённому воинству польской шляхты, в котором каждый отвечает только за себя, Гоголь противопоставляет сомкнутый, железный, проникнутый единым порывом строй запорожцев. Внимание писателя почти не фиксируется на том, как сражается тот или иной казак. Гоголь неизменно подчёркивает слитность, общность, мощь всей Запорожской рати: “Без всякого теоретического понятия о регулярности, они шли с изумительною регулярностию, как будто бы происходившею от того, что сердца их и страсти были в один такт единством всеобщей мысли. Ни один не отделяется; нигде не разрывалась эта масса”. То было зрелище, продолжает Гоголь, которое могло быть достойно передано лишь кистью живописца. Французский инженер, воевавший на стороне врагов Сечи, “бросил фитиль, которым готовился зажигать пушки, и, позабывшись, бил в ладони, крича громко: “Браво, месье запороги!”.
Этот яркий, о несколько театральный эпизод претерпел затем существенную эволюцию. Он развёртывается в большую батальную картину, эпическую по своей широте. В первой редакции французский инженер, о котором сказано, что он “был истинный в душе артист”, восхищается красотой казацкого строя, который в едином порыве несётся на пули врага. Во второй редакции подробно изображается уже самый бой, а иноземный инженер дивится не строю казаков, а их “невиданной тактике” и при этом произносит уже совсем иную фразу: “Вот бравые молодцы-запорожцы! Вот как нужно биться и другим в других землях!”.
Подвергается серьёзной переработке образ Тараса Бульбы: он становиться социально более выразительным и психологически цельным. Если в “миргородской” редакции он перессорился со своими товарищами из-за неравного дележа добычи - деталь, явно противоречившая героическому характеру Тараса Бульбы, - то в окончательном тесте повести он “перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов”. Подобное усиление идейно акцента мы находим и в ряде других случаев. Например, в “миргородской” редакции: “Вообще он был большой охотник до набегов и бунтов”. В окончательной же редакции 1842 года мы читаем: “Неугомонный вечно, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в сёла, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма”. Таким образом, из “охотника до набегов и бунтов” Тарас Бульба превращается в “законного” защитника угнетённого народа. Усиливается патриотическое звучание образа. Именно во второй редакции Тарас произносит свою речь о том, “что такое есть наше товарищество”.
Некоторые важные изменения претерпевает и образ Андрия. Он приобретает ощутимо большую психологическую определённость. Гоголю удаётся преодолеть прежде присущую образу Андрия известную схематичность и однолинейность. Внутренний мир его переживаний становится более ёмким, сложным. Его любовь к полячке теперь не только глубже мотивируется, но и получается, но и получает более яркую эмоциональную лирическую окраску.
Словом, во второй редакции повесть превращается в широкое лирико-эпическое полотно, ставшее, по выражению Белинского, “бесконечно прекраснее”.
В работе над окончательным тестом “Тараса Бульбы” Гоголь несомненно учёл художественный опыт исторической прозы Пушкина. Именно во второй редакции повесть приобрела ту реалистическую полноту и завершённость поэтической формы, которая отличает это великое произведение русской классической литературы.
“Тарас Бульба” не первое произведение Гоголя, в котором он обратился к изображению национально-освободительной борьбы украинского народа. Достаточно вспомнить повесть “Страшная месть”. Почти одновременно, но несколько в ином художественном плане пытался решить Гоголь занимавшую его историческую тему в незавершённом романе “Гетьман”, над которым работал в начале 30-х годов. Дошедшие до нас отрывки романа дают возможность судить о широте, но вместе с тем и об известной противоречивости гоголевского замысла. Реалистические тенденции в изображении крупных исторических событий, а также некоторых вымышленных персонажей неожиданно столкнулись здесь с приёмами старой, романтической школы, и произведение начинало утрачивать внутреннюю художественную цельность. Вероятно, почувствовав это, Гоголь потерял интерес к роману и оставил его незавершённым. Нот опыт, который писатель приобрёл в процессе работы над “Страшной местью” и “Гетьманом”, не прошёл для него даром.
В статье “О преподавании всеобщей истории”, написанной почти одновременно с началом работы над “Тарасом Бульбой”, есть несколько строк, существенных для понимания этой повести. “Всё, что ни является в истории: народы, события - должны быть непременно живы и как бы находиться перед глазами слушателей или читателей, чтоб каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски, чтобы народ со всеми своими подвигами и влиянием на мир проносился ярко, в таком же точно виде и костюме, в каком был он в минувшие времена. Для того нужно собрать не многие черты, но такие, которые бы высказывали много, черты самые оригинальные, самые редкие, какие только имел изображаемый народ.” Хотя Гоголь не касается здесь специфических задач, стоящих перед автором исторического романа, но цитированные строки помогают многое понять не только о теоретических взглядах Гоголя на историю, но и в его художественно-историческом методе. То новое, что содержалось а повести “Тарас Бульба” и отличало её от предшествующих произведений Гоголя на историческую тему, было прежде всего связано с учётом “живых”, “самых редких” чёрт народа, своеобразие его национального характера.
Новаторское значение “Тараса Бульбы” состояло в том, что главной силой исторических событий выступал в нём народ. Пушкин и Гоголь впервые в нашей отечественной литературе подошли к изображению народных масс как главной движущей силы исторического процесса, и это стало величайшим завоеванием русского реализма, и в частности русского исторического романа XIX века.
В центре “Тараса Бульбы” - героический образ народа, борющегося за свою свободу и независимость. Никогда ещё в русской литературе так полно и ярко не изображались размах и раздолье народной жизни. Каждый из героев повести, сколь бы он ни был индивидуален и своеобразен, чувствует себя составной частью народной жизни. В беспредельной слиянности личных интересов человека с интересами общенародными - идейный пафос этого произведения.
Подлинно эпического размаха достигает изображение Гоголем Запорожской Сечи - этого гнезда, “откуда вылетают все те гордые и крепкие как львы!.. откуда разливаются воля и казачество на всю Украину”. Созданный художником поэтический образ Сечи неотделим от ярких могучих характеров, её населяющих.
С сочувствием и симпатией рисует Гоголь картину общественного устройства Сечи с характерной для неё атмосферой демократии и своеволия, суровой дисциплины и анархии, с её “немногосложною управой” и системой, в которой “юношество воспитывалось и образовывалось... опытом”. Весь бытовой и нравственный уклад Сечи содействовал воспитанию в людях высоких моральных качеств. Отношения между кошевым и казаками основаны на принципах гуманности и справедливости. Власть кошевого отнюдь не влечёт за собой необходимости слепого повиновения ему. Он не столько хозяин общества, сколько его слуга. Он руководит казаками на войне, но обязан выполнять все их требования в мирное время. Любой из запорожцев мог быть избранным в кошевые атаманы, и каждый атаман в любой момент мог быть смещён.
Узнав от гонца о набеге врагов на Сечь, казаки собрались на совет: “Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою”.
Запорожская Сечь в изображении Гоголя - это царство свободы и равенства, это вольная республика, в которой живут люди широкого размаха души, абсолютно свободные и равные, где воспитываются сильные, мужественные характеры, для которых нет ничего выше, чем интересы народа, чем свобода и независимость отчизны.
Конечно, в этой патриархальной демократии есть свои слабости. Гоголь не мог не видеть присущую казакам отсталость, относительно невысокий уровень их культуры, а также власть рутины, проникавшей а различные сферы их быта и общественной жизни. Всё это не могло не свидетельствовать об известной ограниченности “странной республики” и заложенных в ней серьёзных противоречий, исторически ускоривших её гибель. Будучи верным правде жизни, Гоголь ничего этого не скрывает. Он далёк от идеализации Сечи. Прославляя бессмертные подвиги запорожцев, писатель вместе с тем не приукрашивает их, не скрывает того ,что удаль в них сочеталась с беспечностью и разгулом, ратные подвиги - с жестокостью. Таково было время, таковы были правы. “Дыбом воздвигнулся бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы”, - пишет Гоголь. Но пафос его изображения - всё-таки в другом. Запорожское казачество для Гоголя - это пример справедливого и здорового общественного устройства, основанного на принципах человечности и братства. Своей идейной устремлённостью повесть вступала в резкий контраст с теми нормами общественной морали, которые насаждала современная писателю официальная Россия. Историческая проблематика повести приобретала чрезвычайно злободневное звучание.