Связь между частями внутри цикла определена, по нашему мнению, тематическими соответствиями и лейтмотивом, который проходит сквозь все произведение.
На основе прочитанного нами был сделан вывод, что противопоставление между Альгабалем и народом выражается в цикле мотив “пищи”. Так сам Альгабаль питается “хлебом небесным”, в то время как народ ест обычный “хлеб из зерна”. Здесь идет противопоставление двух значений одного символа - хлеба. Хлеб в более общем, духовно возвышенном смысле противопоставляется обычному, “материальному” хлебу, потому что одним им человек жить не может. Согласно старомессопотамскому мифу небесный бог Ан(у) владеет “хлебом и водой жизни”, поэтому только умерший или святой, входя в царство смерти может попробовать эти хлеб и воду. Хлеб стал символом превращения и перехода в другую, “лучшую” жизнь. Таким образом противопоставление духовного и материального хлеба ещё раз подчеркивает божественность и духовность личности Альгабаля, и частично объясняет непонимание между ним и народом.
Он истощает себя священными обязанностями, но у него нет покоя, поскольку от спасительного сна его будит “флейтист с Нила”. Флейта - это магический символ, поскольку её звуки влекут в другой мир или наоборот зовут из него обратно. Здесь герой лишен желанного спокойствия и возвращается благодаря этим звукам в мир, который ему ненавистен и где его не понимают ( таким образом, подчеркивается основной мотив произведения - непонимание между властителем и народом, между “массой” и личностью).
Алгабаль тем не менее завидует народу, несмотря на то, что страдает от их жестокости, по достаточно простым причинам: народ сыт простым (ржаным) хлебом, у него есть развлечения от рутины ( фехтовальные состязания / Fechterspiele) и он может быть довольным, удовлетворенным своим бытием. Два стихотворения, которые следуют друг за другом в цикле, “На шелковом ложе” (“Auf dem seidenen lager”) и “Так говорил я лишь в мои самые тяжелые дни” (“So sprach ich nur in meinen schwersten Tagen”), описывают связь мотива отношений народа и государя, где, несмотря на то, что правитель обладает властью над народом, он несчастлив и неудовлетворен своим бытием и завидует простым людям, которые в малом обретают счастье.
Похоже в цикле отражен мотив “соревнования” в стихотворениях “годы и мнимая вина” (“Jahren und vermeinte schulden”) [ “Algabal”, S. 80] и следующим. Альгабаль “конкурирует” с гермами ( столбами, украшенными чьим-либо бюстом, а изначально бюстом бога Гермеса, откуда и пошло название), произведениями искусства. Он считает себя равноценным им, поскольку сам является “произведением искусства” и живет в искусно созданном мире.
В следующем стихотворении [ “Algabal”, S. 81] в поисках земного счастья Альгабаль сочетается браком с весталкой, так как она выигрывает по сравнению с другими жрицами. Она “прекраснейшая из чреды сестер...” (“die schoenste aus der scgwestern zug”). Как жрица она стоит с Альгабалем на одной ступени, но обладая естественной, а не искусственно созданной красотой, сочетая в себе естественность и человечность, она не может конкурировать с Альгабалем. И Альгабаль отталкивает её, потому что знает, что ему не суждено быть с ней счастливым (“mit ihr kein glueck [...] werde”), поскольку считает весталку не равной себе. Здесь главный герой пытается обрести простое человеческое счастье, но терзаемый сомнениями и мыслями о собственном величии, отвергает возможность чувств между неравными, и , первый делая шаг к разрыву, обрекает себя сознательно на одиночество и непонимание.
Целостность цикла имеет особое значение, и, несмотря на то, что в нем не существует так называемой нити повествования, целостность передается читателю посредством совокупности картин и впечатлений. Посредством символичности и красочности языка автор обнаруживает скрытый духовный и смысловой слой цикла, который и создает у читателя впечатление таинственности, красоты и магической притягательности произведения. Несмотря на кажущуюся историчность повествования, такое впечатление создается благодаря возникающей атмосфере произведения, центральным фигурам повествования.
Передача впечатлений лежит прежде всего на языковом уровне. Содержание отражается в очень экономном оформлении синтаксиса. В стихотворении “Кубок на полу” (“Becher am boden”) [ “Algabal”, S. 69] ( Приложение № 3) состояние опьянения передается посредством перечисления картин, тогда как сказуемые отсутствуют. Это создает у читателя собственное чувство опьянения, поскольку человек в таком состоянии обычно теряет логику происходящего и окружающий мир предстает перед ним в виде отдельных отрывков, картин, которые сменяют друг друга в хаотичной последовательности. Так автору удалось с помощью одного языка и синтаксиса передать реальные ощущения и вызвать у читателя восприятие и понимание состояния центрального персонажа. Незаконченное вопросительное предложение: “ob denn der wolken-deuter mich beluege \ und ich durch opfer und durch adlerfluege?” [ “Algabal”, S. 84] способствует созданию у читателя представления о сомнениях Альгабаля, о страхе, который мешает ему закончить предложение, назвать вслух “мнимую вину”( “vermeinte[n] schulden”) [ “Algabal”, S. 80], он предпочитает молча размышлять об этом.
Отдельные элементы цикла соотнесены друг с другом достаточно вариативно. Это подтверждает, что целостность произведения создается лишь варьирующимися впечатлениями, которые сосредоточены вокруг единого “центра” - Альгабаля. Принцип варьирования применим в данном случае не только в упомянутым выше мотивам и отдельным стихотворениям цикла, но и к его членению на следующие части: “Нижнее царство” (“Unterreich”), “Дни” (“Tagen”) , “Воспоминания” (“Andenken”) и изолированное заключительное стихотворение “Взгляд с птичьего полета” (“Vogelschau”). Таким образом для читателя создается четыре плоскости рассмотрения, возможность мысленно представить себе вариации взгляда на искусственный мир Альгабаля.
В части “Нижнее царство” читатель знакомится с государством, в этой части оно достаточно подробно описывается. “Дни” представляют ситуации из жизни правителя, которые он в большинстве своем комментирует через лирическое Я. О жизни (поскольку он умирает в конце, не поддавшись соблазну “еще остаться в живых” (“noch im leben zu verbleiben”) и о нижнем царстве он резюмирует в “Воспоминаниях”, где в первую очередь рассказывается о ситуациях, которые не были упомянуты в “Днях”, хотя некоторые аспекты соотносятся друг с другом благодаря лейтмотиву.
Особую роль играют в цикле цвета. Их символическое значение становится ясным из связи с текстом и повторений. В стихотворении “Зал желтой пижмы и солнца” (“saal des gelben gleisses und der sonne”) [ “Algabal”, S. 61] в части “Нижнее царство” находится символ власти Альгабаля - “жгуче яркая корона мира” (“die stechend grelle weltenkrone”) [ “Algabal”, S. 61], корона солнца. Солнце для Альгабаля это еще и религиозный символ, поскольку он является священником бога солнца. В части “Дни” “желтые мертвые” (“gelbe[n] tote[n]” Rosen) [ “Algabal”, S. 69] розы посылаются как приносящие смерть поцелуи манов[1] от Альгабаля. Два связанных аллитерацией глагола “liebkosen” и “laben” характеризуют не-желтые розы. Желтые розы следовательно убивают всех присутствующих гостей. Желтый цвет и мотив солнца символизируют в цикле власть и авторитет Альгабаля.
Цикл состоит несомненно из связанных соображений, которые предстают в произведении в повторяющихся мотивах. Эти мотивы формально скрепляют воедино не только отдельные стихотворения цикла, но и содержат в себе определенные высказывания. Дальше нам хотелось бы привести исследование значения мотивов власти и смерти в их значении для “искусственного мира”, который автор пытался создать и о котором пытался рассказать читателю в произведении. Исследуемые мотивы выступают в различных ролях и связях между собой.
Сначала власть Альгабаля кажется происходит из чистой жестокости. и объясняется возможно завистью, когда он хочет, чтобы “в народе умирали и стонали” (“will dass man im volke stirbt und stoehnt”) [ “Algabal”, S. 71] и бить “их прутами до смерти” ( “sie mit ruten bis aufs blut”) [ ebd.], потому что они могли высмеивать его. Об этом говорится так: “и каждый смеявшийся будь на крест прибитым” (“und jeder lacher sei ans kreuz geschlagen”) [ebd.]. Все , что является состязаниями по фехтованию для народа, для Альгабаля жестокость, так как он не совсем уж от них отличается. При более точном рассмотрении смерть изображается не как смерть сама по себе, но эстетизируется автором, отражая таинственность и мистику произведения.
В стихотворении “Зал желтой пижмы и солнца” [ “Algabal”, S. 61] особенное внимание уделяется описанию великолепия, окружающего Альгабаля, которое было получено силой. Это подтверждают строки “трон из яркого желтого шелка [...] часто кровью был обагрен” (“thron aus grellen gelben seidenstoff [...] oft von blute troff”) [ “Algabal”, S. 61]. Яркий желтый трон соответствует “короне мира” (“weltenkrone”) Альгабаля, как символу власти над миром, несмотря на то, что достался он ему силой.
Мотивы жестокости и власти сплетаются воедино в описании смерти брата Альгабаля, когда его мать настраивает брата против него. Она хочет, чтобы Альгабаль был выведен из борьбы за трон. Сцена смерти полна здесь высочайшей эстетики, когда на “мраморной лестнице / покоится посредине труп без головы” (“marmortreppe \ einleichnam ohne haupt inmitten ruht”) [ “Algabal”, S. 68] и Альгабаль снимает с мертвого брата и надевает на себя пурпурную мантию, не испытывая никакого сочувствия к убитому. По нашему мнению, пурпурный плащ в этой сцене нужно понимать как античный символ власти, знак правителя, поскольку Альгабаль выиграл борьбу за престолонаследие. Тот факт, что брат должен был умереть, мало огорчает Альгабаля, важным для него является лишь обладание пурпурной мантией, и то, что он остается правителем и может сохранить свое искусственное государство.
Еще одна картина эстетизированной смерти появляется в самом начале “Дней”, когда “Людер”[2] (“Lyder”) [ “Algabal”, S. 66] убивает себя из-за того, что он помешал императору при утреннем кормлении голубей. Эта причина не имеет смысла, что объясняется из всего стихотворения. Начинается оно с описания красивой, умиротворенной сцены кормления голубей, которая служит здесь исходной ситуацией. Далее людер выходит “тихо [...] из-за колонн” (“leis [...] aus den saeulen”) [ “Algabal”, S. 69] и не может быть, что он в действительности сильно помешал императору, потому что голуби по-настоящему пугаются и в страхе вспархивают лишь, когда он убивает сам себя. Такое самообречение не имело смысла, поскольку в общем никакого проступка здесь и не было. Смерть людера служит только эстетическим целям. Альгабаль наслаждается зрелищем. Картина усилена еще и цветовым контрастом, где говорится о “красной луже на зеленом полу” (“rote lache auf dem gruenen [boden]”). Эстетизация смерти слуги достигает своей наивысшей точки, когда Альгабаль решает выгравировать его имя на “вечернем бокале вина” (“abendlichen weinpokal”), считая такие действия великолепием и красотой. Это само по себе кажется жутким “еще в этот самый день” (“noch am selben tag”) и будет напоминать и далее об этом самоубийстве, но Альгабаль находит в этом удовольствие. Жестокость и смерть идут в цикле рука об руку с красотой, и это выражается в сценах описания смерти посредством символики и контрастности цветов.