Смекни!
smekni.com

Из комментария к «Лёгкому дыханию» И.А.Бунина (стр. 1 из 2)

Олег Лекманов

I. “Мороз и солнце”

Л.С.Выготский, а вслед за ним А.К.Жолковский показали, что в одном из самых совершенных бунинских рассказов “Лёгкое дыхание” сознательно размывается мелодраматическая фабула, и это провоцирует читателя обращать более пристальное внимание на внефабульные, “свободные” мотивы текста 1.

Среди самых значимых для рассказа Бунина внефабульных элементов — расширяющие смысловое поле “Лёгкого дыхания” реминисценции из произведений бунинских предшественников, в первую очередь — поэтов русского “золотого века”.

В работе Жолковского высказывается правдоподобное предположение о том, что имя влюблённого в героиню рассказа “гимназиста Шеншина, упоминаемое лишь однажды, подсказывает, в контексте других отсылок к Фету, литературный источник заглавия рассказа — стихотворение “Шёпот, робкое дыханье...”” 2.

В нашей первой заметке речь пойдёт о начальных предложениях следующего после “фетовского” абзаца рассказа Бунина: “Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой” 3.

Кажется совершенно очевидным, что хрестоматийная формула “мороз и солнце”, употреблённая в процитированном абзаце “Лёгкого дыхания”, отсылает читателя к знаменитым строкам пушкинского “Зимнего утра”:

Мороз и солнце; день чудесный!

Ещё ты дремлешь, друг прелестный, —

Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры,

Звездою севера явись!

В стихотворении Пушкина легко отыскать и некоторые другие ключевые мотивы приведённого абзаца рассказа Бунина. Так, упоминание о “высоком ельнике снежного гимназического сада” в какой-то мере соотносится с пушкинской строкой “И ель сквозь иней зеленеет”, а бунинское описание “скользящей на катке толпы” заставляет вспомнить о пушкинской строке “Скользя по утреннему снегу”. В свою очередь, целый ряд вещных образов “Зимнего утра” напрашивается на сопоставление с соответствующими мотивами “Лёгкого дыхания”. В частности, строки Пушкина “Вся комната янтарным блеском // Озарена. Весёлым треском // Трещит затопленная печь”, по-видимому, отразились в описании кабинета гимназической начальницы героини бунинского рассказа: “Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки” (283).

Главное же сходство между стихотворением и рассказом заключается в том, что облик пушкинской “красавицы”, столь зависимой от внешних, “погодных” обстоятельств (“Вечор, ты помнишь, вьюга злилась // <...> И ты печальная сидела”), без сомнения послужил для Бунина одним из образцов при создании портрета Оли Мещерской, которая, напомним, “в пятнадцать лет” “уже слыла красавицей” (282) и которая тоже жадно отдавалась потоку “внешней” жизни 4.

II. Алексей Михайлович Малютин

Ещё одна “лишняя” подробность, встречающаяся в рассказе Бунина, — это портрет императора НиколаяII, о котором дважды упоминается в кульминационной сцене “Лёгкого дыхания” (разговор Оли Мещерской со своей гимназической начальницей): “Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом (здесь и далее курсив в цитатах везде мой. — О.Л.) <...> Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет <...> Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно молчала” (283).

У героини рассказа “не столько конфликт с начальницей, сколько роман” с “молодым царём”, остроумно замечает по поводу процитированного фрагмента “Лёгкого дыхания” А.К.Жолковский 5. Это замечание способно пролить совершенно неожиданный свет на имя, отчество и фамилию совратителя Оли Мещерской, о котором впервые заходит речь в финале эпизода с начальницей. “Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом — знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне” (284).

Имя и отчество брата начальницы — Алексей Михайлович — знаменательно совпадает с именем и отчеством державного предка того самого “молодого царя”, чей портрет “очень нравился” девушке; а его фамилия — Малютин — провоцирует читателя вспомнить о любимце царя Ивана Грозного Малюте Скуратове. Тем более что эпизод совращения Оли Мещерской знаменательно перекликается с хрестоматийно известным фрагментом лермонтовской “Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова”. Сравним: “Я закрыла лицо шёлковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок” (285). И:

Мои ноженьки подкосилися,

Шёлковой фатой я закрылася.

И он сильно схватил меня за руки

И сказал мне так тихим шёпотом:

“Что пужаешься, красная красавица?

Я не вор какой, душегуб лесной,

Я слуга царя, царя грозного,

Прозываюся Кирибеевичем,

А из славной семьи из Малютиной...”

Испугалась я пуще прежнего;

Закружилась моя бедная головушка.

И он стал меня цаловать-ласкать...

(Ради полноты картины укажем в скобках, что среди материалов, опубликованных в сорок четвёртом номере московского журнала “Рампа и жизнь” за 1912год к 25-летию литературной деятельности Бунина, был и шарж на писателя, выполненный известным художником-карикатуристом Иваном Андреевичем Малютиным.)

Какие цели преследовал Бунин, по-царски оделяя третьестепенного персонажа своего рассказа? На этот вопрос мы попытаемся ответить в нашей второй заметке.

Прежде всего следует вспомнить, что Иван Грозный, чьи [зло]деяния как бы персонифицировались в фигуру Малюты Скуратова, и “тишайший” царь Алексей Михайлович всегда противопоставлялись друг другу в народном сознании и в сознании историков как добрый царь и царь-злодей. Примеры здесь и далее мы будем приводить, в первую очередь, из работ Николая Ивановича Костомaрова, чьими трудами Бунин, как известно, живо интересовался — в заметке “Памяти Т.Г.Шевченко” (1891) писатель цитировал костомаровскую “Автобиографию” 6. В своём знаменитом труде “Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей” Костомаров писал: “Алексей Михайлович стремился к тому же идеалу, как и Грозный царь, и, подобно последнему, был <...> напуган в юности народными бунтами; но разница между тем и другим была та, что Иван, одарённый такою же, как и Алексей, склонностью к образности и нарядности, к зрелищам, к торжествам, к упоению собственным величием, был от природы злого, а царь Алексей — доброго сердца” 7.

Ещё определённее высказывался на интересующую нас тему В.О.Ключевский: “В царе Алексее нет и тени самонадеянности, того щекотливого и мучительного, обидчивого властолюбия, которым страдал Грозный” 8.

Соответственно, совершенно по-разному проявляли себя два русских царя и в отношениях с женщинами. “Чистота нравов его была безупречна: самый заклятый враг не смел бы заподозрить его в распущенности: он был примерный семьянин” (667). Так Костомаров характеризует семейную жизнь Алексея Михайловича. А вот что историк пишет об Иване Грозном: “...поступки его показывают состояние души, близкое к умопомешательству. Вероятно, такой перемене в его организме содействовала и его развратная жизнь, неумеренность во всех чувственных наслаждениях, которым он предавался в этот период своего царствования” (375).

По-видимому, имеет смысл процитировать ещё один отрывок из повествования Костомарова, описывающий, как опричники во главе с Малютой Скуратовым завершают гнусное дело, начатое царём: “Узнаёт, например, царь, что у какого-нибудь знатного или незнатного человека есть красивая жена, прикажет своим опричникам силой похитить её в собственном доме и привезти к нему. Поигравши некоторое время со своей жертвой, он отдавал её на поругание опричникам” (379). Страницу спустя Костомаров снова заводит разговор о развратности опричников и царя: “По приказанию царя, опричники хватали жён опальных людей, насиловали их, некоторых приводили к царю <...> Тогда многие женщины от стыда сами лишали себя жизни” (380).

Последняя из приведённых цитат прямо перекликается с тем фрагментом из дневника Оли Мещерской, где сосед и друг отца девочки буквально на глазах читателя превращается из благостного Алексея Михайловича в омерзительного Малюту Скуратова.

“Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать” (285). Такими словами начинается в дневнике Оли описание визита Алексея Михайловича в имение Мещерских. Далее следует портрет гостя, многие черты которого явственно перекликаются с изображением царя Алексея Михайловича в книге Костомарова: “Ему пятьдесят шесть лет, но он ещё очень красив и всегда хорошо одет <...> и глаза совсем молодые, чёрные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная” (285). Ср. у Костомарова: “Царь Алексей Михайлович имел наружность довольно привлекательную: белый, румяный, с красивою окладистою бородою, хотя с низким лбом, крепкого телосложения и с кротким выражением глаз” (666) 9.

Завершается страничка из дневника Оли Мещерской, как мы уже отмечали, почти прямой цитатой из костомаровского описания оргий опричников: “Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!..” (285).

Станем ли мы в заключение этой заметки прибегать к рискованным историческим обобщениям, сопоставляя судьбу Оли Мещерской с судьбой самой России, отданной в безраздельную власть царям и правителям всех мастей (навязчивая тема позднего Бунина)? Нет, не станем. Отметим только, что если бы героиня бунинского рассказа не была столь “шаловлива и беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама” (282), и лучше учила историю, она, наверное, сумела бы правильно понять подсказку, которую скрывала в себе страшная фамилия человека с “тишайшим” именем и отчеством.