.
В 1147 г., как об этом сообщает Суздальская летопись, князь Юрий Долгорукий нназначил своему союзнику, черниговскому князю Святославу, втречу "на Москве".
Это было превое упоминание о Москве, и с него ведёт счёт годам наша столица. Удобное географическое положение Москвы у пересечения водных торговых путей, развитие ремёсел и земледелия, приток населения из дркгих земель постепенно превращают небольшую деревянную крепость в центр Русского государства. С XIV в. сюда перемещается светская и духовная власть, здесь сосредоточиваются письменность и культура Старой Руси.
Занимая выгодное географическое положение, Москва оказалась на стыке двух основных русских наречий - северного (окающего) и южного (акающего). Первоначально говор Москвы был смешанным, однако с голами здесь всё увереннее утверждалось акающее произношение - типичная и устойчивая черта будущего русского литературного языка. Это благоприятная особенность московского произношения не осталась незамеченной. "Московское наречие, - писал М. В. Ломоносов, - не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается, а особливо выговор буквы о, как а, много приятнее".
Общепризнанно, что русский национальный язык сложился на основе говора Москвы.
Период становления Москвы как столицы Русского государства был весьма важным и для развития русского литературного языка. Мы уже упоминали о том, что после принятия христианства в Древней Руси образовались как бы два языка: церковнославянский (сложившийся на основе старославянского) и древнерусский - исконный язык восточных славян. Церковнославянский язык использовали при богослужениях, при написании церковных книг, он не во всём был понятен простому люду. Недаром автор русской грамматики, вышедшей за рубежом в XVII в., Генрих Лудольф так характеризует применение этих языков: "Точно так же никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и наоборот, - в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка: Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски".
На деле же, конечно, происходило непрерывное смешение церковнославянских и древнерусских особенностей языка. Например, ещё в "Слове о полку Игореве" мы встречаем и церковнославянизмы (храбрый, глава, град, злато, Владимир, брань, вран, древо), и русизмы (хоробрый, голова, Володимер, боронь, болото). В различных по жанру памятниках древнерусской поры церковнославянизмы и русизмы были представлены в разных пропорциях. В богослужебных книгах, естественно, преобладали церковнославянизмы; наоборот, договоры, летописи, грамоты, "Русская правда" (свод законов древней поры) имели в своей основе восточнославянский элементы.
Русский язык постепенно осваивал церковнославянскую лексику, используя как её важное стилистическое средство. Церковнославянизмы стали применяться в книжном, высоком стиле. Так, для разговорной, бытовой речи привычно было употребление исконно русского варианта ворота, церковнославянское же слово врата (отсюда наше современное - вратарь; первоначально оно значило: "привратник, сторож у церковных ворот") обычно встречалось в книжных выражениях и названиях: врата храма, царские врата, врата премудрости. Вспомним у Пушкина: "Твой щит на вратах Цареграда:" Впоследствии некоторые церковнославянизмы и русизмы получили тонкие смысловые оттенки, сохраняющие информацию об их различном происхождении и сфере применения. Возьмём для примера русское слово борода и церковнославянское брада. В "Словаре:" Ожегова (1972) последнее снабжено пометой (стар.) - старинное. А вот что писал в ХIХ в. об этих словах профессор П. А. Плетнёв, вспоминая о своей лекции в Петербургском университете: "Я изъяснил, что нет в языке слов равнозначащих совершенно, потому что с лексиконным значением в голову приходит с каждым словом идея века, народа, местности, жизни. Всё это удалось мне выяснить простым примером - борода и брада. Первое так и рисует читателю Русь в виде её мужика, купца или попа. Второе каждого из нас переносит во времена патриархов: в жизнь восточных народов и проч., оттого только, что это слово врезалось в память из церковных книг".
Но вернёмся в Московскую Русь. Выше уже говорилось, что церковнославянский язык сыграл большую роль в культурной и языковой жизни Руси, но исторически, как считают специалисты, он был обречён на отмирание. К XV в. церковнославянский язык сильно обрусел, многие демократические черты восточнославянской речи стали просачиваться даже в богослужебные книги.
Но XV в. принёс новое испытание русскому языку. В это время началась насильственная реставрация церковнославянского языка, искусственная архаизация письменной речи. Язык того времени, как образно заметил замечательный русский учёный, выдающийся лингвист академик А. А. Шахматов, "стал облекаться в ветхие ризы". Этот возврат к старому, византийскому наследию имел, конечно, глубокие общественно-политические и идеологические корни.
В XV в. турки захватили Сербию и Болгарию, пал Константинополь (так называемый второй Рим). Вот тогда и появилась теория, что Москва - это третий (и последний!) Рим. Усиление монархии требовало опоры в авторитете церкви. Церковники же, рассматривая живой, народный язык как проявление еретических взглядов, насильственно культивировали архаическую речь, возрождая и насаждая древние образцы письменности.
В этот период так называемого "второго южнославянского влияния" происходит правка церковных книг по греческим образцам, восстанавливаются буквы (кси, пси, фита и др.), не обозначающие даже звуков живой русской речи, свято чтутся традиции церковного произношения, изобретаются высокопарные, неестественные слова, усложняется синтаксис письменного языка. Пристрастие к "плетению словес", к предложениям, содержащим по десять причастных оборотов и нередко по 150 слов, было не случайным. Придавая письменному языку божественный, мистический характер, служители культа стремились сделать его недоступным для непосвящённых, оторвать его от влияния народной речи.
Вот, например, какие искусственные сложные эпитеты были в ходу во времена "плетения (или, как ещё говорили, "извития") словес": пение красногласное, колокола светлошумные и доброгласные, море многомутное, слава треблаженная, взор огнезарный, ангел солнцезарный, орел небопарный и т. п. Пышность замысловатых эпитетов и нарочитая запутанность синтаксиса служили у проповедников определённой цели - вызвать у слушателей благоговейное удивление и раболепное преклонение перед "величественными" словами церкви.
Но не все, конечно, во времена Московской Руси писали таким архаизированным церковнославянским языком. С "плетением словес" вступали в конкуренцию деловой стиль договорных и правовых грамот, разговорно-бытовая лексика челобитных и других светских памятников старины.
Простым, конкретным языком отличается написанный в XVI в. "Домострой", содержащий свод правил домашней жизни горожанина. Вот, например, какое наставление даётся в "Домострое" относительно поведения жены, хозяйки дома: "Да сам, чадо, что твориши, того жену учи: Умела бы сама и печи, и варити, и всякую домашнюю порядню умела, а всякое женьское рукоделье знала:". А вот совет о ведении хозяйства: "И блюда, и братены, и ковши, и лошки по лавке не валялися бы где, устроено быти в чистом месте лежало бы опрокинуто ниц:".
Смешение церковнославянских элементов и московского просторечия весьма характерно для посланий Ивана Грозного к Курбскому. Вот, например, торжественные, возвышенные слова: "Ты же, тела ради, душу погубил еси, и славы ради мимотекущия, нетленную славу презрел еси." Но задетый за живое возражениями изменника, в порыве гневных чувств Иван Грозный нередко сбивался на просторечие: ":таких собак везде казнят".
Живое и страстное слово протопопа Аввакума звучало в тёмные, страшные года раскола. Больше половины жизни провёл в тюрьмах и ссылках этот ревнитель старинного благочестия, упрямый борец за мирскую правду, Протопоп Аввакум был одним из идеологов старообрядческого движения против реформ патриарха Никона, стремящегося к установлению беспредельной власти официальной православной церкви. "Священство выше царства" провозглашал патриарх Никон, возвращая русские церковные обряды к греческим образцам. Это при нём, Никоне, было строго указано креститься тремя перстами, а никак не двумя. Низшее духовенство, поддержанное движением крестьян, стрельцов, казаков, бедных посадских людей, восстало против вселенских притязаний надменного патриарха, против ломки привычных русских обрядов.
Отстаивая старую веру, неистовый протопоп Аввакум обвинял в ереси патриарха Никона, гневно обличал царскую власть, даже самого царя. Мученицкая жизнь Аввакума завершилась мученицким концом. Преданный анафеме, он был заключён в Пустозёрский острог и вместе с тремя своими "соузниками" и собратьями по борьбе сожжён в срубе 14 апреля 1682 г.
Но сочинения писателя-протопопа не забыты историей. "Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и "Жития" его, - замечал М. Горький, - остаётся непревзойдённым образцом пламенной и страстной речи бойца".
Аввакум был не только "расколоучителем", идейным вождём старообрядческого движения. Он решительно порвал с принятой тогда манерой пышного "плетения словес", ухищрениями юго-западной риторики. Его, так сказать, языковая программа изложена в смелом обращении к самому царю Алексею Михайловичу: "А ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори свои природным языком, не унижай ево и в церкви и в дому". Оберегая простую, бесхитростную речь, Аввакум признавался: ":люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красити".