Отношение к корове у Есенина порой доходило до курьеза. После возвращения с А.Дункан из заграничной поездки поэт признавался тому же И.Грузинову: "Как только мы приехали в Париж, я стал просить Изадору купить мне корову. Я решил верхом на корове прокатиться по улицам Парижа. Вот был бы смех! Вот было бы публики! Но пока я собирался это сделать, какой-то негр опередил меня. всех удивил: прокатился на корове по улицам Парижа. Вот неудача! Плакать можно, Ваня!" (30; 1, 355).
С не меньшей нежностью относился Есенин и к лошадям. Известен случай (воспоминание Вс. Рождественского), когда группа московских писателей, вернувшись ночью из Ленинграда, потеряла из виду Есенина. "А где же Есенин?"- спросил кто-то. И тут все увидели, как несколько в стороне он стоял перед клячей уныло спящего на козлах извозчика и, стащив тугую перчатку, задумчиво трепал ее челку. Он говорил что-то шепотом, чуть наклоняясь к настороженно поднятому лошадиному уху" (30; 2, 116). После такого факта, думается, нет никакой неискренности или ложной позы в строчках из стихотворения "Исповедь хулигана":
И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.
В известном стихотворении "Я обманывать себя не стану" поэт опять признавался читателю:
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе,-
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
С особой любовью относился Есенин к собаке, и ее образ занял в творчестве поэта большое место:
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку...
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук...
Сравнить с собакой для Есенина значило - похвалить. Однажды он сказал художнику Рыженко:
- У тебя, Илюша, прямо собачья любовь к природе!
- Почему же собачья?- удивлялся художник.
- Да как тебе сказать... Мне кажется, что по-настоящему любят и понимают природу только животные... И еще растения... Ты тоже, по-моему, не человек, а большая, умная и добрая собака... И если тебя ласково погладить, ты растрогаешься и заплачешь собачьими слезами...
Последнее словосочетание невольно вызывает ассоциации с "Песнью о собаке" (1915) с ее пронзительно-щемящей концовкой: "Покатились глаза собачьи Золотыми звездами в снег". В этом стихотворении, как уже отмечалось в практике лучших учителей литературы, усилена работа глаголов: "златятся рогожи в ряд" (поэт каждого заставляет ощутить торжественность происходящего), "ласкала", "струился снежок подталый"; и на фоне этих трогательно-нежных слов грубо-просторечный глагол "поклал", усиливающий угрюмую непреклонность, страшную жестокость в действиях хозяина. Передавая силу материнского чувства, поэт сопровождает глаголы деепричастными оборотами: "до ночи она их ласкала, причесывая языком", "по сугробам она бежала, поспевая (!) за ним бежать", "плелась обратно, слизывая пот с боков",- а вот действия хозяина лишены деепричастий: человек оскорбляет, убивает, не задумываясь, его действия уточнены местоимением "всех" ("семерых всех поклал") и повторяющимся наречием "долго, долго" ("и так долго, долго дрожала воды не замерзшей гладь"). И ужас от свершившегося усиливается двумя метафорами: "звонко глядела" (в исступленной надежде беззвучно кричащая, стонущая материнская душа) и "глухо... покатились глаза собачьи" (надежды больше нет!)..." (23; 102). В данном случае "глаза собачьи" представляются метонимией и прочитываются как "слезы собачьи". Л.Л.Бельская, в чьей книге "Песенное слово" дан прекрасный анализ "Песни о собаке", считает: "Эмоциональная сила заключительных строк создается не патетическими возгласами, а страшным в своей выразительности гиперболическим образом собачьих глаз, вытекших от горя". Поэт делает "нечеловеческую" боль достоянием человеческой души. Литературовед утверждает:
Есенин "открыл новую поэтическую "область", включив в границы поэзии все многообразие животного мира - не только давно опоэтизированных лебедей и журавлей, собак да коней, но всякую "живность", причем и в нарочито приземленной форме - кобели и суки, лошаденки и кобылы. Объединив в своем художественном мире живую и неживую природу, поэт так определил природную окраску и сострадательную тональность своих стихов: "Звериных стихов моих грусть Я кормил резедой и мятой" (1; 40-45).
Способность сострадать всему живому прозвучала и в более позднем стихотворении Есенина - "Песня о хлебе" (1921):
Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл - страдания людей!
Режет серп тяжелые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Путь к признанию
Переехав к отцу в Москву, Есенин мечтает о поэтическом поприще, но отец настаивал, чтобы сын занялся более надежным, чем писание стихов, делом. "Была великая распря!- делился Есенин с другом Г.Панфиловым в письме от 16 июня 1913 г.- Отец все у меня отнял, т.к. я до сих пор еще с ним не примирился. Я, конечно, не стал с ним скандалить, отдал ему все, но сам остался в безвыходном положении. Особенно душило меня безденежье, но я все-таки твердо вынес удар роковой судьбы, ни к кому не обращался и ни перед кем не заискивал..." (10; 2, 308)
Ситуация усугублялась тем, что редакции газет и журналов, куда Есенин направлял свои стихи, не торопились с их публикацией. А у юного поэта к тому времени уже была семья, родился сын. Работа в типографии Сытина, куда он устроился подчитчиком, отнимала очень много времени: с восьми утра до семи вечера ежедневно. Некогда было заниматься стихами. Но когда "накатывало", не выходя на работу, он писал по несколько дней подряд. "Настроение было угнетенное,- вспоминала об этом времени Анна Изряднова, "не венчанная" жена Есенина.- Он поэт, и никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать" (30; 1, 144). Только в начале 1914 г. в детском журнале "Мирок" было помещено знакомое всем нам с детства стихотворение "Береза". Вслед за ним появилось еще несколько: "Пороша", "Поет зима - аукает", "С добрым утром!", "Село"... В том же 1914-м стихи Есенина печатаются и в других детских журналах "Проталинка", "Доброе утро" и в газетах "Путь правды", "Новь". Есенин в приподнятом настроении сообщает Г.Панфилову: "Распечатался я во всю Ивановскую. Редактора принимают без просмотра и псевдоним мой "Аристон" сняли..." (10; 2, 319).
Дарование его крепло так быстро, что очень скоро он ощутил потребность непосредственного контакта с большой литературой. "Славу надо брать за рога... Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет",- решает Есенин и отправляется в город на Неве без денег, без рекомендательных писем и даже не запасясь заранее какими-либо адресами.
Позже Есенин так вспоминал о своей поездке: "Ну, сошел я на Николаевском вокзале с сундучком за спиной, стою на площади и не знаю, куда идти дальше, - город незнакомый. А тут еще такая толпа, извозчики, трамваи - растерялся совсем. Вижу, широкая улица, и конца ей нет: Невский. Ладно, побрел потихонечку. А народ шумит, толкается, и все мой сундучок ругают. Остановил я прохожего, спрашиваю: "Где здесь живет Александр Александрович Блок?". "- Не знаю,- отвечает,- а кто он такой буде?" Ну, я не стал ему объяснять, пошел дальше. Раза два еще спросил - и все неудача. Прохожу мост с конями и вижу - книжная лавка. Вот, думаю здесь уж наверно знают. И что же ты думаешь: действительно, раздобылся там верным адресом... Тронулся я в путь, а идти далеко... Но иду и иду. Блока повидать - первое дело. Все остальное - потом..." (30; 2, 118).
Блока он действительно нашел, представился и показал стихи. Позднее Есенин писал в автобиографии: "Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта".
Александр Александрович принял сердечное участие в судьбе Есенина. Он выслушал его, просмотрел стихи, отобрал несколько и, зная, что у начинающего поэта в Петрограде нет ни друзей, ни знакомых, и ему даже негде остановиться, направил его с рекомендательными письмами к Мурашову и Городецкому. В тот же день Блок сделал краткую запись в дневнике: "Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык..." А Есенин 24 апреля 1915 г. писал Н.Клюеву: "Стихи у меня в Питере пошли успешно. Из 60 принято 51. Взяли "Северные записки", "Русская мысль", "Ежемесячный журнал" и др."
Имя Есенина замелькало на страницах литературных журналов, он вызвал интерес у читающей публики и вошел в моду. В скором времени владелец крупного книгоиздательства Н.Н.Михайлов предложил издать сборник стихов Есенина - "Радуница" (1916), который дважды переиздавался с дополнениями в 1918 и 1921 г.г. Радуница (допустимо двойное ударение) - весенний языческий праздник у восточных славян, связанный с поминанием предков.
"Литературная летопись не отмечала более быстрого и легкого вхождения в литературу. Всеобщее признание свершилось буквально в какие-нибудь несколько недель",- констатировал успех Есенина Рюрик Ивнев (30; 1, 325). А в рецензии на первый сборник стихов Есенина было сказано: "На всем его сборнике лежит прежде всего печать подкупающей юной непосредственности. Он поет свои звонкие песни легко, просто, как поет жаворонок. Усталый, пресыщенный горожанин, слушая их, приобщается к забытому аромату полей, бодрому запаху черной, разрыхленной земли, к неведомой ему трудовой крестьянской жизни, и чем-то радостно-новым начинает биться умудренное всякими исканиями и искусами вялое сердце. У Сергея Есенина есть, несомненно, будущее" (13; 16).