Просто поразительно, как звукоoбразная вспышка второго двустишия уравновешивает хуже, чем кафкианский, кошмар последующего.
А ведь кроме зрительно-образной стороны, эти контрасты звучности отвечают точной психологической нюансировке, сопровождающей многие и многие стихи поэта. Иногда мы встречаем у Тюрка стихотворение, выражающее одно цельное переживание - но куда более характерны для его поэзии драматические сопоставления бытия. Не в этой ли соразмерности боли и радости, грубой силы и нежности, свежести воспоминаний и теперешней усталости кроется разгадка парадоксальной гармонии, ощущающейся даже в очень мрачных стихах?
Как уже говорилось, Тюрк достаточно осторожно пользовался новшествами поэтической техники ХХ века. Зато он порой прибегал к строфам, обычно считающимися достоянием поэзии прежних эпох. Мы не раз встретим у него терцины, триолеты, рондо, один раз он взял форму газели. Особо хочется сказать о его сонетах.
Почти необъяснимо, каким образом такая простая строфическая уловка, как повторение рифм первого катрена во втором, может дать столь значительный содержательный эффект. Вторично пройдя по тому же кругу рифм, стих разгоняется, словно камень в праще, и, вырываясь из этой петли в секстине, стремительно набирает грозную высоту и силу...
Надо сказать, сонет обрусел небезоговорочно; совершенные русские сонеты по-прежнему нечасты, и многие превосходные мастера сторонились этой коварной формы.
А Гюнтеру Тюрку удалось дать несколько прекрасных сонетов. Причём и здесь он сумел найти собственный стиль: порой его стих в секстине не "вылетает" из оков октавы с естественной силой, а как бы "выпадает" из них в полном изнеможении. Художественное впечатление, производимое таким "выпадением", трудно с чем-либо сравнить...
Я притуплённо-равнодушный весь.
Во мне теперь одна моя усталость.
Мне б отдохнуть. - Хотя бы только малость!
Я, никому не видный, лягу здесь.
Что мне теперь людская злоба, спесь? -
Прошла обида. Боль ещё осталась.
Но и она проходит ( эка жалость!).
О, если б сон смежил мне веки днесь!
Кончается навек мой хмурый день.
Пробилась вспышка солнечного света,
Но и её перекрывает тень.
Ну что ж, всё хорошо. Претензий нету.
Жизнь - благо, да. И Бог, конечно, благ.
Но только мне уже не надо благ.
Впечатление изнеможения подчёркивается тавтологической рифмой в концовке сонета. Но и без этого "показательного" приёма Тюрк достигал того же эффекта. Приводимый ниже сонет "Согреет солнце зимний небосклон..." был бы, пожалуй, полностью традиционен (да и по теме он по длинной цепи предшественников восходит к Книге Экклезиаста!) и мог бы показаться просто очень чистым по исполнению упражнением - если бы не эта неподражаемая особенность!
Что же касается рифмы в целом, то и здесь поэт проявляет мудрую осмотрительность. Его рифмовка подстать всему остальному, хотя и здесь есть достопримечательности.
Например, разностопная рифма:
Зачем, не знаю, но пусть хотя бы
Совсем бесцельно смеются, плачут
Слова, как листья в бездомный октябрь,
Не зная сами того, что значат.
Я слышу шёпот, я чую звоны,
В объятьях тёмной безгласной сферы
Всю зиму снится цветущий газон
Среди лазури без дна, без меры...
Рифма-эхо в рефрене стихотворения "Море":
Море!
Волны и пена, и страшные штормы и шквалы.
Скалы!
Дикие кручи в мерцающем призрачном свете.
Ветер!
Всюду, везде в неоглядно-широком просторе -
Море! Море!
Глагольная рифма, углублённая предпоследней ударной стопой ("Снегурочка"):
Там, где хмурые сосны сурово молчат,
Там, где филины стонут и совы кричат...
...Он, по-моему, тем возмутился,
Что ходить я совсем разучился...
И, вероятно, самостоятельно открытый приём: рифма на переносе - в приводимом ниже стихотворении "Так больно томило..." или в концовке стихотворения "К осени":
А тебя соблазняют богатствами Креза.
Жизнь отдать обещают. Иди!
Будь счастливой, пока не зареза-
ли - пока не полили дожди...
Примеры можно умножать и далее, но вернёмся к основной теме. Ибо поэзия Гюнтера Тюрка - это не только сотни превосходных стихотворений. Это поразительный опыт в российской литературе ХХ века - пусть не осевой, периферийный (хотя, если условно выделять в русской поэзии пушкинскую и лермонтовскую линии, то именно к последней и принадлежит Тюрк) - но он и по существу есть опыт преодоления временных, стилевых и даже национальных ограничений.
И всё же не это главное.
Для человека, проведшего юность в заботах о хлебе насущном, зрелость - в тюрьмах да лагерях, а последние годы - в ссылке, как для христианина был готовый рецепт прощения и приятия собственной судьбы, как она есть. И во многих замечательных стихотворениях Тюрк выразил именно это, христианское, видение мира и отношение к выпавшим на его долю испытаниям. Но можно было явить и новый рецепт. Тюрк о нём не мог знать. Да и мы впервые узнали о подобном не так давно, когда открылись миру жизнь и творчество Даниила Андреева:
Ты осуждён. Молчи. Неумолимый рок
Тебя не первого втолкнул в сырой острог.
Дверь замурована, но под покровом тьмы
Нащупай лестницу - не ввысь, но вглубь тюрьмы.
Сквозь толщу мокрых стен, сквозь крепостной редут
На берег ветреный ступени приведут.
Там волны вольные, - отчаль же! правь! спеши!
И кто найдёт тебя в морях твоей души?
Гюнтер Тюрк дал свою версию этого выхода. Менее мистичную и потому общечеловечески даже более значимую. Его поэтический дар требовал своего осуществления - невзирая? - нет, даже взирая на ту жизнь, что была. Крестьянство? - подходит! Тюрьма и лагеря? - что же, пусть! Ссылка? - ещё проще!.. Любая жизнь вокруг, какой бы она ни была, служила ему рабочим материалом для стихов. Стихов о вечной жизни и близкой смерти, о первой любви и зрелой горечи, о трудном счастье и грозной судьбе. О детях, подрастающих и умерших. О близких, оказавшихся так далеко...
Музыка должна высекать огонь из души человека, - сказал Бетховен. Жизнь, чтобы высечь из неё огонь поэзии, готова на удар о камень. Кто знает, останься Гюнтер Тюрк московским интеллигентом, окажись его жизнь длиннее и благополучнее, мы сейчас числили бы его во вторых рядах советских авторов середины века.
И не было бы этого имени в ином масштабе - в литературе века, без эпитетов и уточнений. Или (по выражению О. Орт) в российской поэзии Железного Века.