Можно еще долго говорить про отношения между Яркевичем и русской литературой, но нам гораздо более интересен герой текстов Яркевича - обретший голос читатель. В этом смысле Яркевич действительно определенная точка в развитии взаимоотношениях между писателем - книгой - читателем. При этом ошибкой было бы считать, что тексты Яркевича снижают классику, лишают ее пафоса; тексты Яркевича дают право читателю подняться до данных текстов. И как результат, уравниваются не только писатель и читатель, но и равным языку текста признается речь читателя.
И сразу замечательный парадокс: язык читателя - по определению - язык живого человека, изначально более богатый и живой по сравнению с языком художественной литературы; однако если смотреть на речь читателя с позиции потребителя классической русской литературы, она не может вызвать иной реакции, кроме протеста и отвращения. Тем самым Яркевич моделирует ситуацию, когда читатель классической литературы отказывается от жизни, от общения с другим читателем, предпочитая выдуманный, иллюзорный мир литературы (сравни с М. Фраем - "поза зародыша"). В рассказах Яркевича как бы присутствует два читателя - читатель Яркевича и читатель-классик (читатель классической литературы); сталкивая этих персонажей, Яркевич рисует портрет читателя-классика, жителя "виртуальных миров", проводящего жизнь вдалеке от всего живого (в том числе и от живых писателей: "и никто меня не любит - ни мужчина, ни женщина, и нет никому от меня никакой радости - ни мужчине, ни женщине, и надежды у меня никакой не осталось - и все лишь потому, что я не Солж"). Русская литература - в рассказах Яркевича воспитывает лжецов, лицемеров, предателей, неряшливых, неопрятных, пошлых людей. В рассказах дается портрет русской интеллигенции: "привела своего сутенера, милого, тонкого, стеснительного человека. Такие люди, как правило, являются столпами русской интеллигенции, воплощая все лучшее и святое, что в ней есть". Приводит Яркевич и тот факт, что большинство нынешних авторов русских детективов и женских романов закончили филологические факультеты, т. е. это опять-таки люди, воспитанные на русской и зарубежной классике.
Особое негодование у Яркевича вызывает писатель. Причем не конкретный писатель, а писатель вообще. Это лжец, который обманывает людей, уводит их от реальности, кормит выдумками про светлое будущее или прошлое: "Русские писатели уже практически очистили мир от зла, поэтому американские писатели вынуждены разыскивать его в самых тайных закоулках чуть ли не с лупой". Такие "русские писатели приносят людям одни только несчастья. Встретить русского писателя на улице, увидеть его по телевизору или в газетах - плохая примета. Русского писателя даже и по радио слышать страшно! Может быть испорчен день. Может быть и год. Может быть испорчена вся жизнь". Жизнь целых поколений, одураченных и обманутых. И еще раз повторим, нет конкретных "плохих" писателей. Писатель по Яркевичу - это уже плохо (в отличие от читателя, читатель может быть хорошим): "Так получилось, что я - писатель. Получилось так плохо. Совсем плохо. Я сам… не рад, что я - писатель! Но так получилось. Конечно же, могло получиться как-то и лучше, но вот получилось так, как получилось".
Таким образом, анализируя нынешнюю читательскую аудиторию и культурную ситуацию, Яркевич почти слово в слово повторяет слова наиболее чтимого современного прозаика М. Павича: "чтение, вообще говоря, является весьма сомнительным способом времяпрепровождения…потому что то, что последует дальше, касается только их и значит гораздо больше любого чтения. Я вижу, как они раскладывают свой обед на крышке стоящего на улице почтового ящика и как едят, сидя в обнимку на своих велосипедах".".
Дело тут не в том, что Яркевичу неприятна или тем более - ненавистна литература (не стоит забывать, что Яркевич - писатель, и писатель талантливый, оригинальный); критике подвергаются те результаты, "плоды", которые принесла русская литературная ситуация. Когда хочется спрятаться, и перечитывать только детские сказки, не обезображенные пока ни социальным подтекстом, ни фрейдизмом, ни культурными символами и параллелями, ни - школьной программой.
Только детские книжки читать!
Нет, буквально - не "Аду" с "Улиссом"
А, к примеру, "Волшебную зиму
В Муми-доме"…
А если б ещё и писать!..
(Т. Кибиров - Нотации)
И еще - Яркевич не выносит приговора литературе, да ее (литературу) Яркевичем и не испугаешь. Приговор литературе выносит читатель, чье мнение замещает собой и сюжетную канву рассказов, и персонажей, а под час и образную систему произведений Яркевичва. Это ему, читателю, принадлежат следующие слова: "Русская литература - это мир темных страстей и полового безразличия". "У русской литературы все болит, дурной взгляд и постоянная перхоть, вот беда!" "У русской литературы за душой три прочитанных книжки, одна из которых - букварь, а две других она скорее всего придумала". "Русская литература - это униженные и оскорбленные бесы в мертвом доме, мертвые души в подземелье, и сумасшедшие подростки во тьме, и преступление на дне, а наказание в котловане".
Но есть и обратный процесс, есть приговор, который, по мнению Яркевича, вынесла и русская литература. Читателю. Таким образом "культурный диалог" между русской литературой и читателем достигает предельного равенства и завершенности: "Русская литература ожесточилась, спряталась, до читателя ей дела нет, от одиночества совсем уже озверела, а если и появится случайный читатель, то для него у русской литературы за пазухой всегда припрятаны газовый баллончик, анонимный пасквиль, кастет и противотанковый еж".