Тема “восковой персоны” отчётливо слышна и в последнем памятнике Петру работы М.Шемякина в Петропавловской крепости – странном на первый взгляд, но перестающем быть таковым при сравнении с “персоной”. “Перед нами снова “восковая персона” – но пережившая трёхсотлетний процесс магической трансформации, как бы насильственно протащенная сквозь искажающую перспективу истории” (В.Кривулин. “Царь и сфинкс”).
Шемякинскийцарьпучеглазоитупо
смотрелнаплодыуспокоенныхрук.
Какмелкоголовон,
затянутыйтуго.
Идробьвыбивалеголевыйкаблук.
Чтобронза? Чтоплоть? Чтомертво? Чтоживое?
Чтосдвинулосьсместавночнойтишине?
Каконнепохожнатого,
надНевою,
босого, врубахеночной, наконе!
(Е.Поляков. “Петербург”)
“Если растреллиевский кесарь являл образ победителя в зените незыблемой славы, а фальконетов – имперского преобразователя, революционного самодержца, исполненного вулканической энергией, то третьего мы видим в поражении” (Д.Бобышев. “Медный сидень”). Как и всякий памятник Петру в Петербурге, шемякинский Пётр мгновенно мифологизировался. Безусловно, он гораздо большее, чем просто памятник, – перед нами воплощённая идея, символ, знак. Этот Пётр, вернувшийся весной 1991 года на то место, откуда когда-то начинался город, дисгармоничен, весь соткан из противоречий, он отражает современное восприятие истории и жизни вообще.
Таким образом, культурным сознанием конца XXвека Пётр–Медный Всадник воспринимается как многоплановый, неоднозначный образ. Он по-прежнему взнуздывает реку и державу (“Признание в любви, или Начало произведения” А.Сопровского); он предтеча страшного, кровавого XX века (“В тот час, когда в загаженных парадных...” Г.Марка). Наряду с этими вполне традиционными взглядами в 60-е годы появляется новый аспект темы. Современное восприятие Петра строится на противопоставлении Петра и Ленина в их отношении к городу и города к ним, и выводы поэтов зачастую весьма пессимистичны:
Этотгород, нынестарый,
надненовоюНевой,
сталкакой-толишнейтарой,
слишкомпышнойдлянего.
Крестикрепостьбезпобеды,
идворец, гденетцаря,
всадникзлой, Евгенийбедный,
броневик, – всёбылозря.
(Д.Бобышев. “Силы и Престолы”)
Парадиз разрушен, город замусорен и пуст (буквальное эхо пророчества “Петербургу быть пусту”):
Вэтидникажется,
чтояпростоумру
вэтомпустомихолодномгороде,
средидворцовсвыбитымистёклами
ирухнувшимиперекрытиями,
вгороде, гдесредисмёрзшихсякустов
“чудотворныйстроитель”,
грозновзирающийнаруиныСанкт-Петербурга
своимислепымибронзовымиглазами.
(О.Вендик. “Ленинград”)
Все реплики, касающиеся Медного Всадника как культурного феномена, сконцентрированы в стихотворении Г.Марка:
Духкровоточитизнутри,
извлажнойтемиподворотен,
какбудтосБогомнапари
сейградпоставленнаболоте,
помановениюруки,
поодномуцарёвуслову...
НовсёжпрестолПетраСвятого –
наберегахдругойреки.
Спор о Петре–Медном Всаднике вообще не может быть завершён, потому что “невозможен выбор между апологией Петра и оправданием Евгения”. Как верно было замечено, этот длящийся спор “важнее открывающихся истин” 5. Поэтому по-прежнему актуален пушкинский вопрос: “Куда ты скачешь, гордый конь?..” – и как отзвук – вопрос современного поэта: “Куда устремлены Петра потомки?” (Н.Гандельсман. “Там на Неве дом”).
Список литературы
1. ОсповатА.Л., Тименчик Р.Д. Печальну повесть сохранить... (Об авторе и читателях “Медного Всадника”.) М., 1985. С.135.
2. Сохраняем орфографию и пунктуацию поэта.
3.ВолковС. Разговоры с Иосифом Бродским. М., 1998. С.296.
4. НемировскийИ.В. Библейская тема в “Медном Всаднике” // Русская литература. 1990. №3. С.3.
5.ОсповатА.Л., ТименчикР.Д. Указ. соч. С.149.