Дарья Чистякова
От гимназиста до рыцаря
ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ, что Александр Блок родился в уже распавшейся семье. Много позже, когда его обвиняли в излишней нервозности и буйности, он отвечал: «Должно же мне хоть что-то остаться от отца…» Потом его мать все-таки вышла замуж второй раз — за гвардейского офицера Франца Кублицкого-Пиоттух.
С одиннадцати лет Сашура (так дома называли Блока) стал ходить в гимназию. Когда в первый же день родные расспрашивали, что больше всего поразило его в гимназии, Блок ответил коротко: «Люди».
Гораздо лучше Сашура чувствовал себя в Шахматове — родовом имении его деда Андрея Бекетова, куда его возили каждое лето и где все было мило и прелестно.
Петербургские вёсны с трескающимся льдом и сырым ветром. Шахматовские просторы с терпкими ягодами и багровыми закатами. Так незаметно шла Сашурина жизнь, и, казалось, детство его никогда не кончится…
В конце февраля 1897 года тетка Блока записала в своем дневнике: «Сашура росту очень большого, но дитя. Увлекается верховой ездой и театром. Возмужал, но женщинами не интересуется». Все верно, но уже через полгода…
Через полгода Сашура с матерью и теткой поехал на курорт в Южную Германию и сразу же завязал ни к чему не обязывающее знакомство. Это была красивая темноволосая дама с точеным профилем, чистыми синими глазами и протяжным голосом. Ей было тридцать семь лет, она явно искала развлечений, звали ее Ксенией Садовской. Мать шутила, тетка злилась, а Сашура…
Внешне все выглядело до неприличия пошло. «Ее комната, чай по вечерам, туманы под ольхой, и я полощу рот туалетной водой…» — вспоминал потом Блок. Однажды он непонятным образом остался у Садовской на ночь…
Через месяц они расстались. Сашура бросился писать стихи, Садовская — письма. Как выяснилось позже, для нее, умудренной опытом кокетки, годившейся Блоку в матери, этот бурный роман оказался единственным сильным чувством, растянувшимся на двадцать лет. Почему на двадцать, ведь Блок написал ей последнее, невероятно холодное письмо еще в 1901 году?
…В Гражданскую войну потерявшая детей, состояние и похоронившая мужа, Ксения Садовская приехала в Одессу сумасшедшей нищей старухой и попала в больницу. Врач, пользовавший Садовскую, очень любил поэзию и сразу заметил, что посвящение «К.М.С.» в цикле Блока «Через двенадцать лет» полностью совпадает с инициалами его пациентки. Выяснилось, что неизлечимо больная, полубезумная женщина и есть та синеокая богиня, о которой писал Блок. О посвященных ей бессмертных стихах она услышала впервые…
Спустя несколько лет она умерла. И тогда оказалось, что, потеряв решительно все, старуха сберегла единственное — пачку писем, полученных больше четверти века назад от какого-то влюбленного гимназиста. В подоле юбки было зашито двенадцать писем, перевязанных крест-накрест алой лентой.
Появление прекрасной дамы
…БЛОК бредил театром уже давно, и к 1898 году его стараниями учредили «Частный Шахматовский театр». Сашура декламировал Пушкина, Жуковского, Тютчева, модного тогда Апухтина и был чертовски хорош собой: со строгим, будто матовым лицом, с шапкой роскошных пепельных кудрей, безупречно статный и изысканно вежливый…
Именно таким, в мягкой шляпе и лакированных сапогах, Александр Блок в безоблачный июньский день впервые приехал в гости в соседнее с Шахматовым имение Боблово. Усадьба принадлежала великому ученому Дмитрию Менделееву, с которым был особенно дружен дед Блока.
Люба, единственная дочь Менделеева, вышла встречать гостя в розовой блузке — шестнадцатилетняя, румяная, золотоволосая, строгая. Через двадцать с лишним лет, перед самой смертью, Блок напишет: «Розовая девушка, лепестки яблони». Встреча на дощатой веранде бобловского имения определила всю дальнейшую жизнь и его, и ее — потому что с того дня судьбы этих двоих были связаны нераздельно.
…Конечно, речь сразу зашла о театре. Люба оказалась завзятой театралкой и тоже мечтала о сцене. В срочном порядке было решено приняться за новую постановку — шекспировского «Гамлета». Под театр отвели просторный сенной сарай, Гамлета играл Блок, Офелию — Люба…
Тот спектакль прошел один-единственный раз на грубо сколоченной сцене, перед сотней человек, и было это в позапрошлом веке. Но между Гамлетом и Офелией тогда пробежало нечто, чего не предполагалось по Шекспиру, и чему потом будет посвящен не один цикл блистательных стихов Александра Блока.
…А потом лето кончилось. Она доучивалась в гимназии, он ходил в университет. Виделись мало, он был — весь порыв и ожидание, она — холодна и недоверчива. Лето 1899-го прошло спокойно: на столетие со дня рождения Пушкина играли сцены из «Бориса Годунова» и «Каменного гостя». Блок снова томился и выжидал, Люба казалась безразличной. На следующее лето к спектаклям Блок охладел, а вернувшись в Петербург, перестал бывать у Менделеевых. Неизвестно, стало бы что-нибудь дальше с этими странными, нервозными и недосказанными отношениями, если бы не…
На Пасху 1901 года Сашура получил в подарок от матери книгу стихов Владимира Соловьева… и погиб. Соловьев — философ, публицист, богослов, один из первых «чистых символистов», писал о том, что земная жизнь — всего лишь искаженное подобие мира «высшей» реальности. И пробудить человечество к истинной жизни может только Вечная Женственность, она же Мировая Душа. Впечатлительный, тонко чувствующий Блок сразу определил суровую Любу в носительницы той самой Вечной Женственности — и в Прекрасные Дамы заодно.
С тех пор бойкая, экзальтированная, кокетливая Люба Менделеева прекратила свое существование — во всяком случае, для Блока. Ближайшие десять лет он даже не будет воспринимать ее, такую живую и такую земную, как простую женщину. Отныне она — Прекрасная Дама, которой можно только поклоняться и боготворить.
Пройдет еще два года, полных мятыми горячечными письмами, тайными объяснениями, мучительными встречами и еще более мучительными расставаниями, Блок наконец-то женится на своей Прекрасной Даме… и поймет, что все эти годы поклонялся слишком идеальной женщине…
Мечта на троих
…А ПОКА в Шахматове готовились пышно праздновать свадьбу. За пару дней до венчания Блок делает странные и многозначительные записи в дневнике: «Запрещенность всегда должна оставаться и в браке… Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет… Все-таки, как ни силюсь, никак не представляется некоторое, хотя знаю, что ничего, кроме хорошего, не будет…» Чуть позже горький и парадоксальный смысл этих записей станет ясен, и Люба действительно «поймет, в чем дело» — но будет уже слишком поздно.
На торжество званы многие, в том числе и новый друг Сашуры Боря Бугаев, начинающий писать в большие журналы под псевдонимом Андрей Белый. Блок очень хотел представить Белого семье, но тот приехать не смог. Впрочем, через некоторое время он приедет в Шахматово, потом умчится за Блоками в Петербург, на следующее лето опять приедет погостить в Шахматово, потом снова будет захаживать в петербургскую квартиру Блоков…
На первый взгляд все просто — у Сашуры и Андрея Белого большая и искренняя дружба. Они называют друг друга «брат», пишут письма с обращениями на «Ты» обязательно с большой буквы, читают и почитают творчество друг друга… Но помимо дружбы было что-то еще, что-то неуловимое и не понятное даже самим «братьям». Позже это «что-то» оказалось любовью не друг к другу, а к одной женщине, которую теперь звали Люба Блок.
Мучительная неразбериха в отношениях двух гениальных мужчин и одной обыкновенной женщины продолжалась три года. В том, что это была именно неразбериха, виноваты все. И Блок, постоянно уходивший от внятного объяснения с женой и с другом. И Люба, которая так и не смогла твердо выбрать кого-то одного. И Андрей Белый, который за три года ухитрился довести себя до патологии и заразил своей истерикой всех остальных.
…Все началось в июне 1905-го, когда Белый, поскандалив с Блоком, уехал из Шахматова и оставил молодой хозяйке записку с признанием. Люба не придала этому никакого значения и в тот же вечер, смеясь, рассказала о записке мужу. Конечно, ей не могла не льстить любовь человека, которого все вокруг, и муж тоже, считают выдающимся. К тому же она давно устала быть Прекрасной Дамой, со всеми вытекающими мистическими и философскими смыслами. И тут ее наконец просто полюбили — не как Идеал, а как молодую привлекательную женщину. Это само по себе дорогого стоит.
Дальше — письма, поскольку видеть друг друга они не в состоянии. Блок иронично дает Белому понять, что знает о его увлечении Любой, Белый уклоняется от ответа и вежливо хамит Блоку, Люба заступается за Сашуру, Белый хочет увести ее от мужа и нагнетает такие страсти, каких Люба и от своего Сашуры не видела…
Постепенно Белый впадает в помешательство: Люба снится ему каждую ночь — золотоволосая, статная. Поскольку писать нельзя — общероссийская почтовая забастовка, — он срывается и в начале зимы приезжает в Петербург…
Табу на любовь
…ВСЕ здесь, конечно, имеет свои причины. Неспроста Андрей Белый позволил себе увлечься женой друга, неспроста Люба позволила себе поощрить это увлечение, неспроста Блок позволил этим двоим то, что они сами себе позволили… Причина вроде объяснима и в то же время безумна.
Когда под знаком Гамлета и Офелии начался их роман длиной в жизнь, Люба, разумная и волевая девушка, писала Сашуре: «Для меня цель и смысл жизни, все — ты». Она была готова принять любые условия Блока, оправдать любые его «странности» — до поры до времени.
«Понимаешь, моя любовь к тебе совершенно необыкновенна, — пылко объяснял Сашура невесте. — А значит, в ней не может быть ничего обыкновенного! Понимаешь? Ни-че-го!»
А Люба ждала как раз самого обыкновенного и пыталась сделать их и так сложные отношения хоть немного попроще.
«Не убив дракона похоти, не выведешь Евридику из Ада…» — невнятно пробурчал Блок и, перехватив непонимающий взгляд Любы, добавил: — Это из Соловьева, не обращай внимания. Всему свое время».