Ряд героев «Слова» был в той или иной мере связан с юго-западной Русью. Первым следует упомянуть Ярослава Владимировича Галицкого, названного в «Слове» Осмомыслом. Этот князь приходился тестем Игорю, был отцом Ефросиньи Ярославны. Есть в «Слове» обращения и к другим юго-западным князьям.
Реальную возможность для сравнительного анализа двух памятников открывает мотив единения князей-братьев. Идея братской любви была опоэтизирована автором «Слова». Хотя два главных участника похода 1185 г., Игорь и Всеволод, пренебрегают понятием «братства» в системе феодальных отношений, решаясь на сепаратные действия, тем не менее их взаимная преданность соответствует идеалу того времени. Столь же убедительный пример братских отношений между князьями демонстрирует Галицкая летопись. Даниил и Василько Романовичи на протяжении всего повествования упоминаются вместе. Иногда братья действуют даже в разных землях, но летописец и в этом случая ставит их имена рядом. Непременно фиксируются и факты редких разлучений Романовичей (например, «гонящим же има разлучистася, потом же видев брата добре борющася» – Ср. с разлучением Святославичей в «Слове»: «Ту ся брата разлучиста»).
Еще одним из моментов, сближающих Галицкую летопись и «Слово», является половецкая тема. Галичанин приводит в начале своего труда половецкую легенду о ханах, побежденных предком Даниила Романовича – Владимиром Мономахом. Один из ханов, по имени Отрок, бежал со своими людьми за Кавказские гора «во обезы» (вероятно, имеются в виду абхазы). Второй хан, Сырчан, остался кочевать у Дона. Его люди вынуждены были бедствовать и питались рыбой. Так с точки зрения степняков выглядел триумф русского князя Владимира Мономаха. После смерти могущественного противника, вынудившего половцев влачить столь жалкое существование, хан Сырчан послал к «обезам» своего певца по имени Орь. Посланец должен был передать сородичам радостную весть и приглашение вернуться в родные степи. Сырчан так напутствовал Оря : «Володимеръ умерлъ есть. А воротися, брате, поиди в землю свою. Молви же ему моя словеса, пой же ему песни половецкия. Оже ти не всхочет (если же не захочет вернуться), дай ему поухати зелья, именем евшанъ (то есть, «дай ему понюхать траву полынь»)». Орь выполнил ханское повеление, однако Отрок не захотел слушать степные песни, отказался он и возвращаться на родину. Тогда певец дал Отроку понюхать степную траву «евшан». И когда живущий в благополучии и довольстве Отрок понюхал ветку полыни, он заплакал и произнес: «Да луче есть на своеи земле костью лечи, и не ли на чюже славну быти». После чего вернулся в свои земли. Показательно, что галицкий летописец, приведя эту поэтичную легенду, счел необходимым сообщить: «От него родившюс Кончаку, иже снесе Сулу пешь ходя, котел нося на плечеву».
Летописная легенда о траве «евшане» послужила основой для стихотворения А.Н.Майкова «Емшан» (1874 г.). За несколько лет до написания этого стихотворения поэт осуществил перевод «Слова о полку Игореве».
Галицкая летопись – важный этап в вызревании и развитии средневекового историзма древнерусской литературы. Здесь с особой силой проявилась документальность как неотъемлемое свойство летописания, обусловленное самой его природой.
Волынская летопись, завершающая собой Ипатьевский свод, несколько меньше Галицкой по объему. Доля воинских описаний в ней значительно скромнее. Внимание ее создателей привлекали другие традиционные темы: свадьбы и кончины князей, необычные природные явления, политическая жизнь юго-запада Руси. Волынские книжники придерживались в своей работе иных образцов, нежели «биограф» Даниила Романовича. Эта летопись по своему литературному строю явно тяготеет к традициям киевского летописания XII в. Предпочтение отдается устоявшимся приемам повествования. Ко времени завершения летописи Киев давно уже потерял прежнее значение в жизни Руси, трагические события 1240 г. завершили этот исторический процесс. Однако прежнее отношение к Киеву как к «образцу», в том числе и в деле летописания, сохранялось еще достаточно долго. После смерти Даниила Романовича правители Волынской земли приобрели больший вес в делах юго-западной Руси. Возможно, книжники Владимира-Волынского, помимо выражения местных политических устремлений, хотели представить себя преемниками, продолжателями киевской литературы вообще, и летописания в частности.
На страницах Галицкой летописи Романовичи представали перед читателем неразлучной парой, но первым всегда назывался Даниил. Теперь «акцент» делается на фигуре князя Василько, а после его кончины внимание и симпатии летописца всецело отданы его сыну Владимиру Васильковичу. Летопись открывается рассказом о свадьбе. Василько отдает свою дочь Ольгу за Андрея Черниговского: «Бяшеть же тогда брат Васильков Данило князь» (ср. в Галицкой летописи: «Данило со братом Васильком»). Во время свадебного пира приходит известие о наступлении татар. Далее сообщается о встрече Василька с нойоном Бурундаем. Татары рассержены на Даниила. «Данилови же убоявшуся побеже в Ляхы, а из Ляхов побеже во Угры». Никогда раньше мы не встречали изображения такого испуга и смятения прославленного воина. Так проявились иные идейные ориентиры волынского книжника.
Вторая половина XIII в. – эпоха, когда русские князья, оказавшись в зависимом положении, вынуждены были участвовать в татарских набегах на окрестные земли, неволей становиться пособниками своих же собственных врагов. Один из таких кровавых походов был осуществлен в польские пределы. О трагедии польского города Сандомира повествует «Повесть о Сандомирском взятии», вошедшая в состав Волынской летописи под 1261 г.
В центре повести – подвиг безымянного ляха, павшего на городской стене. После четырех дней беспрестанного обстрела из «пороков» (стенобитных машин), татарам удалось сбить «заборола». Под прикрытием лучников они начали штурмовать стены. В этот момент и «створи дело памяти достойно» один из защитников крепости. Штурм возглавляли два татарина «с хоруговью». Они первыми взобрались на стену и пошли по ней, «секучи и бодучи». Двигаясь с двух сторон стены, они не находили себе достойных соперников. В скоротечной стычке с ними и проявил мужество «некто же от Ляховъ, не боярин, ни доброго роду, но прост сыи человекъ». Этот воин простого звания лишен надежного доспеха («за одним мятлем»), грозного вооружения. Нет у него даже щита, а в руках обыкновенная сулица. Волынский летописец нашел удивительное сравнение для передачи состояния безымянного героя. Он бросается в схватку, «защитився отчаяньем, акы твердымъ щитом». Отважный лях убил одного из врагов, но тут же сам пал от руки второго татарского воина, предательски напавшего сзади.
Героический подвиг обреченного смельчака с легким метательным копьем в руках воспринимается метафорически. Этот поединок знаменует неравную борьбу с могучей силой, армией, имеющей не только численное, но и техническое превосходство. При всем разнообразии героев русских летописей среди них весьма редко появлялся человек, занимавший низовое положение в феодальной иерархии. Пожалуй, только восходящие к фольклору сюжеты «Повести временных лет» дают подобные примеры. Так героика воинских повествований XIII в. окрашивается в трагические тона, усиливается понимание жертвенности ратного подвига, а всеобщность страданий (всем жителям Сандомира от мала до велика суждено принять страшную смерть – «не оста отъ нихъ ни одинъ») как бы уравнивает бойцов.
Особого внимания, безусловно, заслуживает яркий в литературном отношении фрагмент Волынской летописи, повествующий о последних годах жизни и кончине князя Владимира Васильковича. Бездетный князь, завещавший свои земли двоюродному брату, долгое время безропотно переносил жестокие страдания. Болезнь, ставшая причиной его смерти, потрясала современников. Кроткий страдалец избегал военных экспедиций, умело вел политику с татарами, отказывался участвовать в их набегах против соседей. Об этом человеке летописец говорит как о праведнике, сравнивая его с Иовом многострадальным. Похвала Владимиру Васильковичу отличается не только подробностью и объемом, она позволяет достаточно полно судить о характере конкретного человека. Здесь по-иному расставлены акценты, изменен традиционный порядок перечисления свойств личности князя. Но, что еще более важно, Волынская летопись донесла до нас сложный повествовательный комплекс, соединивший в себе многие достижения предшествующего летописания и всей древнерусской литературы.
Некрологическая похвала соединила в себе реальные черты человека и более отвлеченные добродетели: «Сии же благоверный князь Володимерь возрастомь бе высок, плечима велик, лицемь красен (то есть красив), волосы имея желты, кудрявы, бороду стригыи, рукы же имея красны и ногы, речь же бяшеть в нем толъста (то есть «говорил басом»),…глаголаше ясно от книг, зане бысть философ велик и ловечь (охотник) хитр, хоробр, крепок, смирен, не злобив, правдив, не мьздоимець, не лжив, татьбы ненавидяше, питья же не пи от воздраста своего, любовь же имеяше ко всим…».
Летописец не случайно отметил книжную образованность Владимира Васильковича. Волынский правитель может быть по праву отнесен к числу наиболее мудрых князей, просветленных верой и любовью к книгам. Перечисление книг, которые переписал сам Владимир или заказал искусным писцам, занимает достойное место в посмертной похвале. Война, охота, строительная деятельность – вот обычные, часто освещаемые сферы деятельности древнерусских князей. Здесь оценка дается еще и книжной деятельности «философа», равного по своим познаниям представителям духовенства. Вот книжные вклады и дарения, которыми ознаменован духовный путь Владимира Васильковича: в церкви Благовещения, построенной городе Каменец «положи» Евангелие-апракос, окованное серебром, Апостол-апракос и Паремийник; в городе Бельске снабдил церковь книгами; во Владимире Волынском, «списав», дал церкви «святой Богородици» Евангелие-апракос ; для «своего» ( то есть ктиторского) монастыря святых Апостолов князь, «сам списавъ», дал Евангелие-апракрс и Апостол; Перемышльской епископии было поднесено Евангелие, окованное серебром и жемчугом («сам же съписал бяше»); в Черниговскую епископию было отослано Евангелие, писанное золотом и украшенное серебром, жемчугом и финифтью.