Действие второй главки - пересечение границы потустороннего мира - сосредоточено почти целиком в лодке на середине Днепра. Возникновение реки-границы по всей видимости восходит к фольклору (на наличие такого элемента в волшебной сказке указывет Пропп [3], возводя его к первобытным (родовым) верованиям). Днепр появляется в повести чрезвычайно часто и никогда вне связи с основной пространственной оппозицией. Это граница, препятствие, которое необходимо преодолеть, чтоб попасть из одного в другой мир. Пересекается Днепр всегда в соответствии с обрядовыми представлениями: на дубе, лодке, которая либо чёрная сама по себе, либо чернеет на водной поверхности5). Почти всегда в момент пересечения светит месяц - "солнце мёртвых" (недаром только его свет греет кладбище, где не растёт даже трава). Часто герои потупляют очи в "сонную воду". Неслучайно и постоянное подчёркивание нахождения на середине этой реки "без меры в ширину". Именно отсюда окружающий мир виден не так, как всегда: и "горы те - не горы", "те леса - не леса", "те луга - не луга" - а всё это "косматая голова лесного деда". Отсюда возвращающийся из неинфернального Киева Данила видит территории инфернальные - свой хутор (т.к. колдун сейчас там (ср. пункты 8;11)), чёрный замок, кладбище, где "ни калина не растёт", "ни трава не зеленеет". Т.е. Днепр сам по себе территория нейтральная ("ему ни до кого нет дела"): он отражает (ибо он - "голубая зеркальная дорога") леса, луга, горы этого мира, как бы выявляя их сущность в том мире, но сама река ничья, и поэтому несёт на те же луга, леса, горы "жалобу в Чёрное море". Днепр - граница не только горизонтальная, но и вертикальная: он обладает инфернальной глубиной, где "тони отец - не подам руки ему". Сюда же относится и угроза Данилы Катерине "если ты (выпустила отца - ЮР) - утоплю на самой середине Днепра"; и выбегающие из днепровских волн погубившие свои души девы; и слова Катерины: "Днепр, холодный Днепр будет мне могилой"; и то, что река "глотает, как мух, людей". Одним словом, Днепр, при каждом своём очередном появлении в тексте сводит вместе два мира, сам не принадлежа ни к одному из них, а наоборот, как бы охватывая весь мир: "звёзды горят и светят над миром и все разом отдаются в Днепре", "всех их держит Днепр в тёмном лоне своём".
После рассмотрения полюса положительного (Киева) и границы двух миров (Днепра) целесообразно взглянуть на полюс отрицательный - Карпатские горы. Мотивация инфернальности этого места приводится в легендарной части. Именно на этих высоких, вознесшихся к звёздам горах, в которых расположен вход в тот мир - провал, где "сколько от земли до неба, столько до дна того провала", произошло ужаснейшее, по мнению Андрея Белого [4], преступление для Гоголя - преступление против побратима, брата, рода. И свершится не менее ужасная месть за него, которая сама по себе - такое же преступления против рода. И кару тут будут нести оба побратима. Место это страшно до такой степени, что уже просто сходство с ним ландшафта возле хутора пана Данилы придаёт последнему черты инфернальности. Тут стоит заметить, что эти черты непостоянны, а непостоянство можно объяснить в свою очередь большей близостью хутора к положительному полюсу - Киеву. И горы Карпатские, в отличие от гор около хутора, относятся целиком к демоническому миру - и вершины и подошвы. Не то на хуторе (см. пункт 11).
Не то на хуторе, ибо здесь очень важен колдун как организатор пространства. Где он появляется, там (если это в его власти (ср. пункты 7; 8)) появляется и демонические топические элементы (как заметил Белый, отец-колдун с самого начала подан Гоголем при помощи отрицательных частиц "не" и "ни", т.е. он выполняет функцию отрицания неинфернального мира).
Если вершина горы в тексте изначально менее инфернальна, чем подошва (кроме Карпат, где, как на отрицательном полюсе, инфернально абсолютно всё; в Киеве же - на положительном полюсе - у гор совсем нет подошв), то в целом более демоническая лощина между гор, где расположен хутор, и, соответственно, менее демонические вершины этих гор, меняются местами только благодарю нахождения колдуна наверху, откуда ему и удаётся убить Данилу: "мушкет гремит - и колдун пропал за горою". Т.е. колдун как носитель демонического начала влияет на то ограниченное пространство, в котором находится, в большей или меньшей степени, но в любой ситуации. Более подробно это будет рассмотрено ниже при анализе топоса дома и строения вообще.
Здание в тексте повести - это не просто деталь художественного пространства. Значение этого топического элемента возростает во много раз, если взглянуть на него с точки зрения мифопоэтики. Вообще каждое здание можно тут спозиционировать как ведущее своё происхождение из области родового обряда. Единственная необходимая здесь оговорка: функции и использование этого элемента настолько же отличаются у Гоголя от обряда, насколько, зачастую, отличаются от обряда функции и использование его в волшебной сказке, на что указывет Пропп [3]. Рассмотрим их по порядку.
Первое здание, возникающе в тексте - дом есаула Горобца. Это тип здания, защищённый от представителей иного мира чем-либо связанным с религией православием. Таковой защитой в доме есаула являются две иконы. "Никакая нечистая сила, - пишет Гоголь, - не посмеет прикоснуться к тому, у кого они в дому." Ещё два здания подобного типа представлены в повести. Это келья схимника в монастыре и подвал, откуда был выпущен Катериной колдун, и стены которого строил святой схимник (антиинфернальное место, из окна которого виден демонический замок колдуна на другом берегу Днепра-границы). Но связи с православием оказывается явно недостаточно для полной защиты от нечистой силы: из подвала колдун бежит, в келье происходит убийство схимника и в именно в доме есаула происходит убийство сына Катерины.
Далее появляются хоромы пана Данилы. Этот тип такого дома, из которого в волшебной сказке обычно отлучаются родители и где происходит нарушение запрета детьми. В "Страшной мести" происходит нечто связанное с этим сказочным мотивом, а именно запирание в доме во избежание несчастья, проникновения нечистой силы (Катерина просит, несмотря на охраняющих её старуху и казаков, чтобы Данило запер дверь на ключ, который он должен взять с собой). Но колдун и тут оказывается сильней: он вызывает к себе душу спящей Катерины, так что все предосторожности оказываются бесполезными. Характерно для светлицы Данилы и явное преобладание дуба как основы интерьера (дубовые полки с трофеями убитых врагов; дубовые лавки, на которых спят муж с женой). Дуб в тексте - явный символ смерти (что соотносимо с обрядовыми представлениями). Вспомним, хотя бы, дуб на котором переплывают Днепр герои, возвращаясь со свадьбы сына есаула, и дуб, по которому взбирается Данила, чтоб заглянуть в окно замка колдуна - в обоих случаях тут имеет место факт перехода в тот мир. Так что спящие на дубовых лавках Данило и Катерина уже с самого начала как бы заочно приговорены к смерти. Некоторое сходство светлицы можно усмотреть и с "мужским домом": одна общая комната, где живут десять молодцов, старуха (пожилые женщины имели доступ в подобные дома), Катерина (образ соответствующий сестрице волшебной сказки, что не мешает ей быть в обряде женой кого-либо из обитателей "мужского дома") и сам Данила.
Следующий тип здания - замок колдуна. Это определённо инфернальная территория, хотя бы уже потому, что находится на мысе, выдающемся в днепровские воды, а следовательно почти со всех сторон окружена границей с иным миром. Когда Данило со Стецьком подходят к замку, по видимому именно с той стороны, где нет реки-границы, они находят, что "ни ворот, ни дверей не видно", "со двора верно есть ход, но как войти туда?" Т.е. для того, чтобы найти вход, нужно обязательно пересечь границу с потусторонним миром. Тут само собой напрашивается сравнение с избушкой на курьих ножках, которая обычно стоит к лесу передом, а к Ивану задом (тем более, что именно тут отец-колдун занимается колдовством), с той лишь разницей, что никакие магические слова не развернут замок. Узнать, что происходит в замке, оказывается возможным только через окошко на самом верху, а попасть к этому окошку - только взобравшись на дуб (см. выше). Но именно такой способ попадания возможен в "мужской дом", где проводят некоторое время мужчины после инициации. Снова частичное совпадения с обрядом. Однако замок колдуна, пожалуй, не имеет больше ничего общего с "мужским домом", да и сходство с избушкой на курьих ножках почти исчерпывается наличием входа со стороны потустороннего мира (плюс, однако, ещё демонический интерьер). Но для Гоголя характерно именно такое использование фольклорных мотивов - своя функциональность и мотивация часто не имеет ничего общего с предполагаемым нами источником заимствования. Это подтверждает и недопустимое в фольклоре смешение двух упомянутых выше мотивов в одном типе колдовского замка.
В дальнейшем повествовании дважды появляется подвал. Первый, в котором содержится колдун, был уже упомянут выше. Стоит лишь добавить, что тут, также как и в замке, появляются элементы, связанные с обрядом инициации: размышляя о будущей казни, автор допускает возможность для колдуна быть сваренным живым и возможность сдирания с него кожи (и то, и другое - неотъемлемые части обрядовой церемонии временной смерти и воскресения). Второй подвал - тот, в котором старуха прячет Катерину от гнева Данилы. Он имеет параллели с подвалом, куда прячут в волшебной сказке сестрицу от гнева семи богатырей и т.п. Характерно то, что выход из этого подвала - прямо в демонические территории: "передо мною шумит Днепр, за мною горы" - говорит Катерина, сразу после того, как старуха выпускает её на волю.