Текст стихотворения, посвященного Эрелю Пардо, попал к Шем-Тову Леви из рук Арика Айнштейна. Арик стал тем ребенком, который получил свое имя от Халфи. Он тоже был сыном коллеги, актера театра «Охэл» Яакова Айнштейна. Родители назвали своего единственного сына Арье, но русское ухо Авраама Халфи требовало чего-то уменьшительно-ласкательного, и так Арье стали звать Арик. Арик Айнштейн вспоминает:
- Отец рассказывал, что, когда я родился, Авраам Халфи принес им поздравление со словами: «Двора и Яаков, браво!» Мол, молодцы, ребята, провели успешную операцию.
Этих двоих артистов связывает странными, почти мистическими узами песня «Адам ээмин» («Человек поверил»). В чем же мистика? В датах. Знаменательно, отмечает Арик Айнштейн, что стихотворение «Человек поверил», открывающее первый печатный сборник стихов Халфи, было создано за год до рождения певца, в 1938 году. А затем эта песня, музыку к которой написал Шем-Тов Леви, вошла в один из последних по времени создания альбомов Айнштейна «Есть во мне любовь», вышедший в свет в 1992 году.
«Адам ээмин» («Человек поверил»)
Поверил он тихому шепоту ночи,
Звезде посылает задумчивый взгляд.
И, дом покидая, увидеть хочет,
Как звезды с заоблачной выси слетят.
Сонным дыханьем ветер травы колышет,
Глядишь, ближе дальняя стала мечта.
Вознес благодарность он чуду, и слышит:
Моленье о мире пророчат уста.
Без страха он жаждет в стихе раствориться,
И крылья раскинул над ним небосвод.
Однако в душе человеку все мнится –
Как светлая смерть, звезда упадет.
И вот он поверил молчанию ночи,
Услышал, как пела небесная твердь.
И, дом покидая, видит воочию,
Что схожи, как сестры, звезда и смерть.
Счетчик Гейгера
Авраам Халфи никогда не оставался равнодушным к страданиям, выпавшим на долю евреев. Особенно угнетали его судьбы детей. В стихотворении «Йона ба-халони» («Голубка за моим окном») сопрягаются две темы, к которым он часто обращается в своей поэзии: дети и небеса. В нем Халфи ведет прямой диалог с высшими сферами. Музыка к этому стихотворению, которую написал Йони Рехтер, напоминает своим аккомпанементом и импульсивностью балладу Шуберта «Лесной царь» с ее неотвратимым ритмом скачки. Здесь – это биение крыл голубки или, возможно, учащенный пульс, биение сердца. В присущей ему лаконичной манере Халфи рисует жестокость окружающего мира, где нет места жалости, и вопросы остаются без ответа. И в этом стихотворении также присутствует характерный для Халфи богоборческий мотив.
Друзья называли его "счетчиком Гейгера" для определения уровня страданий человека и общества: любое проявление жестокости он воспринимал как личное несчастье. В повседневной жизни это был простодушный, наивный, совершенно бескорыстный человек, безгранично доверявший людям, готовый в любой момент ринуться на помощь ближнему, снять с себя последнюю рубашку. Живя в буржуазном, благополучном центре северного Тель-Авива, он часто отправлялся пешком в Яффо, потому что там скорей можно было найти нищего и оделить его деньгами. Если в городе случалось несчастье и несправедливость (мужчина избил женщину, осиротел ребенок, кто-то остался без крова), Халфи немедленно мчался на помощь. То, что для других было простой газетной информацией, для него становилось поводом для переживания. Каждая газетная заметка с информацией о катастрофах поражала его в самое сердце. Он воистину испытывал физические мучения, читая о голоде в Африке, о жертвах войн. Советская диктатура вызывала в нем чувство протеста, он был подавлен, узнавая о событиях, происходящих на его бывшей родине. У него была идея-фикс, к которой он без конца возвращался в беседах: «Как жаль, что у евреев нет монастырей. Я бы заперся в келье и читал бы, читал без конца. Или прогуливался бы по саду – в монастырях ведь большие сады – размышляя о том, что происходит в мире». После его смерти стали появляться люди, рассказывавшие о том, как им помог этот невероятно скромный человек, старавшийся всегда держаться в тени. Как-то раз Халфи, живший на съемных квартирах, получил ордер на государственное жилье. В этот момент кто-то из его знакомых посетовал, что ему с семьей негде жить. «Так вот же, у меня есть квартира, используй мой ордер!»
Два стихотворения из сборника «Против звезд и праха»
***
Без человека ночь тяжка,
С людьми нерадостно и днем.
Восходит звездная река
И тает меркнущим огнем.
***
Стал город бездною без дна
Во мраке бродит тень тоски.
С людьми так тяжко среди дня;
Ночь отпускает им грехи.
Вспоминает театральная художница Женя Бергер, муж которой, Йегуда Габай, был актером, а затем администратором Камерного театра:
- С Авраамом Халфи мы по-настоящему дружили, он был замечательный товарищ, несмотря на свой сложный характер. В тот день мы ждали его к обеду, но он не пришел. Вечером мы узнали, что он внезапно умер от сердечного приступа.
Выписка из медицинского заключения гласила: «Авраам Халфи скончался оттого, что его сердце не выдержало и разорвалось». И это не поэтическая метафора, это подлинный текст документа.
Несмотря на мягкость своего характера, Авраам Халфи умел по-настоящему гневаться и выражать свою ярость не только в стихах. Часто причиной для ссоры становилось равнодушие кого-либо из знакомых к творящимся вокруг жестокости и насилию. Слышу печаль в голосе Гилы Альмагор: «Слава Б-гу, что Авраам Халфи не дожил до нашего времени, иначе бы он еще раз умер, видя те мерзости, которые происходят в нашем безумном мире».
Поэт без малейшего притворства
Первый сборник стихов Авраама Халфи в Эрец-Исраэль был издан в 1939 году под названием «Ми завит ле-завит» («Из угла в угол»). Он был встречен с большим интересом, и так Халфи вошел в семью израильских поэтов. Но в этой семье он был «анфан терибль», «непослушное дитя». Он создавал поэзию, начисто лишенную патетики, риторики. За 50 лет творчества он фактически ни разу не обращался к глобальным темам, занимавшим умы поэтов – его современников, избегал торжественной символики, чурался патриотической парадности. Авраам Халфи любил парадоксы, был склонен к печальным шуткам, вовсю иронизировал над собой, уподобляя себя «цирку, где и клоун, и лошадь грустят». Подражать ему невозможно. Авраам Халфи, воспитанный на русской поэзии, превыше всех в ней ставил Есенина. Он даже включил в первую книжку своих стихов знаменитую есенинскую строку: «Все пройдет, как с белых яблонь дым». Не избежал он и влияния Блока, а также футуристов – Хлебникова, Маяковского.
Авраам Халфи замечательно использовал звуковое и словарное богатство иврита, очень многие его стихи построены на игре слов, аллитерациях, внутренних рифмах. Эта черта его поэтического языка проявляется и в названиях. Так, второй сборник, вышедший в 1951 году, носит название «Ширей ха-ани – хе-ани», что приблизительно можно перевести как «Стихи моего «я» – «бедняка». Стихи Авраама Халфи насыщены ассоциациями, почерпнутыми из ТАНАХа, Книги книг. Ряд стихотворений третьего сборника, «Ке алмоним ба-гешем» («Как безымянные под дождем»), посвящен павшим в Войне за независимость Израиля, только без патетики, присущей поэтам – его современникам. В книге «Эйн паним ха-холхим ликрати» («Безликий, что идет мне навстречу») звучат богоборческие мотивы. В этой борьбе, которая занимала его всю жизнь, нет и не может быть ни победителя, ни побежденного.
В 70-е годы выходят в свет «Ширим» (Стихи»), «Бе цель коль маком» («В тени любого места»), «Ме ашпот ярим» («Из праха вознесет»), «Яшан ве гам хадаш» («И старый, и новый», название это использовал Арик Айнштейн в одном из своих первых альбомов), «(Ширим мин ха-зман хе-хашух» («Стихи обездоленного (или темного) времени»). Во многих стихотворениях этого периода отчетливо звучат ностальгические нотки: «Став йехуди» («Еврейская осень»), «Цаар лах» («Ты грустишь»).
«Цаар лах» («Ты грустишь»), музыка Йони Рехтера
Ты грустишь, и грустен я, об этом поведали взоры.
Жду, подруга, на исходе дня, тебя в ресторане у моря.
Давай поболтаем о том и о сем: погода, здоровье, цветочки.
Но прежде с Адама и Евы начнем, от них перейдем к ангелочкам.
Про ангелов скучно тебе – не беда, к Адаму и Еве вернемся тогда.
Халфи печатается в журнале новой поэзии «Ликрат» («Навстречу»). Он стремится к полнейшей речевой естественности, его язык становится лаконичным, краткости, разговорной афористичности. По словам Рахель Халфи, «Важной для него поэтической темой, к которой он постоянно обращался, были небеса. Он ощущал свою постоянную близость к небесам, стремился в небо, которое было ему домом». С небесами он ведет диалог, небеса – вотчина Халфи, но не потому, что это вотчина Бога, совсем напротив. Просто на небесах ему легко дышится. Пространство небес притягивает его. Так возникают у него афористические стихотворения. Одно из них «Халом иквотеха» («Мечтая следом за Тобой»), которое положил на музыку Ицхак Клептер:
Искал я тебя, блуждая напрасно,
Искал я тебя – Ты сокрыт в облаках.
Нектар твоих уст вкусить жаждал я страстно,
И грезились райские кущи в мечтах.
Я знаю, от нас далеко Ты сокрылся,
А нам повелел в слепоте умирать.
Взлелеять наш мир, словно сад, Ты стремился,
И сверху цветов аромат обонять.
Но кто же Ты? Кто Ты есть?
Что Ты скрываешь?
Меняешь обличья, и несть им числа.
Откройся мне, я в Твоем царстве блуждаю,