В основу "Корсунской легенды", видимо, принадлежащей перу грека корсунца, помимо народно-поэтических мотивов о добывании молодцом невесты, легли исторические факты, засвидетельствованные и византийскими и арабскими источниками: поход Владимира на Корсунь, взятие им города и женитьба на греческой царевне. Но всё это превратилось в литературное сказание, "слившее, как писал Шахматов, в одно разновременные события, придавшее единство тому, что на самом деле такого единства не имело. И обработка этого всё же в существенных чертах своих исторического сказания уклонилась в сторону легенды и былины".
К княжению Владимира приурочены следующие две легенды, из которых одна повествует о победе русского юноши над печенегом, а другая - о белогородском киселе. В первой легенде рассказывается о том, что при встрече Владимира с печенегами, по предложению печенежского князя, решено было прибегнуть к единоборству русского с печенегом; если победит русский, то не будет войны три года, если же победит печенег, то будет война в течение трёх лет. Долго не находился охотник с русской стороны, но, наконец, к Владимиру пришёл старик, сказавший, что у него есть сын, который во время ссоры с ним разорвал крепкую кожу руками. Юношу подвергли испытанию: на него напустили раздразнённого горячим железом сильного быка, и юноша, схватив рукой бежавшего быка за бок, вырвал у него кожу с мясом. Тогда Владимир решил, что нашёлся противник печенегу, и на следующий день состоялось единоборство. Печенег был велик ростом и страшен и стал смеяться над своим противником, потому что тот был роста среднего. Но русский схватил пе-ченега, удавил его руками до смерти и ударил им о землю. Печенеги с криком побежали, а русские погнались за ними, избивая их. На месте поединка Владимир заложил город и назвал его Переяславль, "зане перея славу отрок тъ". Наградив победителя и отца его, Владимир с победой и великой славой вернулся в Киев. В этом предании отразился, прежде всего, распространённый эпический мотив победы над великаном, в частности использованный в Библии (Давид и Голиаф); подобный мотив встречается также в другом рассказе ПВЛ о том, как Мстислав зарезал касожского князя Редедю.
В рассказе о белогородском киселе подчёркивается глупость печенегов. На Белгород нападают печенеги. Владимир не может помочь ему, так как находится в Новгороде и имеет слишком мало воинов. Измученные белогородцы готовы сдаться печенегам, но один старик решил одурачить врагов. Он велит принести хотя бы по горсти овса или пшеницы или отрубей, из этих продуктов сделать кисель и, выкопав колодец, опустить туда кадку с киселём. В другой колодец он велит поставить кадку с мёдом, разбавленным водой, а затем зовёт печенегов посмотреть, что делается в осаждённом городе. Печенежских посланцев, пришедших в город, белогородцы уверили, что сколько бы осада ни продолжалась, они её выдержат, потому что их кормит сама земля. Удивлённые посланцы отведали сами киселя и мёду, а затем отнесли того и другого в корчаге своим князьям, и печенеги, убедившись в неисчерпаемости съестных припасов у белогородцев, ушли восвояси.
Приведёнными примерами далеко не исчерпываются случаи использования летописью народно-поэтических преданий, бытовавших в форме преимущественно эпических сказаний и лирических песен, создававшихся певцами-поэтами вроде того Бояна, о котором упоминает "Слово о полку Игореве". В последующем повествовании "Повести временных лет" поэтические народные предания встречаются реже, ибо речь в ней идет уже не о событиях давно прошедшей старины, а о делах совсем недавних или же современных летописцу.
После смерти Владимира в 1015 г. между его сыновьями разгорелась междоусобная борьба. Святополк - сын Ярополка и пленницы-монашки, которую Владимир, погубив брата, сделал своей женой, убил своих сводных братьев Бориса и Глеба. В летописи читается краткий рассказ о судьбе князей-мучеников, о борьбе Ярослава Владимировича со Святополком, завершившейся военным поражением последнего и страшным божественным возмездием. Когда разбитый в бою Святополк обратился в бегство, на него "нападе" бес, "и раслабеша кости его, не можаше седети на кони". Святополку кажется, что за ним следует по пятам погоня, он торопит своих дружинников, которые несут его на носилках. "Гоним божьим гневом", Святополк умирает в "пустыни" (в глухом, незаселенном месте) между Польшей и Чехией, и от могилы его, по словам летописи, "исходит... смрад зол". При этом летописец подчеркивает, что страшная смерть Святополка, прозванного Окаянным, должна послужить предостережением русским князьям, должна уберечь их от возобновления братоубийственных раздоров. Эта мысль повторяется в летописи не раз: и в рассказе о смерти Ярослава, и в описании распрей среди его сыновей в 70-х гг. XI в., и в рассказе об ослеплении теребовльского князя Василька его братьями по крови - Давидом и Святополком II Изяславичем.
В 1037 г. в летописи рассказывается о строительной деятельности Ярослава (в частности, о закладке знаменитого Софийского собора в Киеве, крепостных стен с Золотыми воротами и т. д.) и прославляется его книголюбие: князь "книгам прилежа и почитая e (их) часто в нощи и в дне". По его приказу многочисленные писцы переводили книги с греческого "на словеньское (т. е. русское) письмо". Важное значение имеет помещенное в статье 1054 г. предсмертное завещание Ярослава, призывавшего своих сыновей жить в мире, беречь землю "отець своих и дед своих", которую они обрели "трудом своим ве-ликим", подчиняться старшему в роде - киевскому князю.
Погодные записи в "Повести временных лет" чередуются с рассказами и сообщениями, которые иной раз лишь косвенно связаны с политической историей Руси. Еще в эпоху Ярослава, во всяком случае, в конце его княжения, русское летописание переходит от киевской митрополии, где оно зародилось, к Киево-Печерскому монастырю, ставшему центром древнерусской духовной культуры и образованности. Его авторитет в глазах летописца был весьма высок. Говоря об обители, он писал: "Мнози бо монастыри от цесарь и от бояр и от богатьства поставлени, но не суть таци, каци суть поставлени слезами, пощеньем, молитвою, бденьем", потому и подвижники монастыря "сияют и по смерти, яко светила". Соответственно, в летописи истории этой обители уделено достаточно много места. Так, в статье 1051 г. содержится пространный рассказ об основании Киево-Печерского монастыря; в статье 1074 г. рассказывается о кончине игумена этого монастыря Феодосия, приводятся эпизоды подвижнической жизни в монастыре самого Феодосия и других иноков; в статье 1091 г. описывается перенесение мощей Феодосия и приводится похвала святому. Немало места в ПВЛ уделено и деятельности связанных с Киево-Печерским монастырем князей - прежде всего Ярославичей: Изяслава (1054-173), Святослава (1073-1078), Всеволода (1078-1098) и их сыновей.
Нередко описания исторических событий в летописи сопровождаются публици-стическими размышлениями. Так, в статье 1068 г. в связи с половецким нашествием на Русь летописец рассуждает о причинах бедствий Русской земли и объясняет "нахождение иноплеменников" божественной карой за прегрешения. В статье 1071 г. читается рассказ о возглавленном волхвами восстании в Ростовской земле; летописец рассуждает при этом о кознях бесов и приводит еще два рассказа, тематически связанные с предыдущим: о новгородце, гадавшем у кудесника, и о появлении волхва в Новгороде.
В 1093 г. русские князья потерпели поражение от половцев. Это событие явилось поводом для новых рассуждений летописца о том, почему Бог "наказывает Русскую землю", почему "плач по всем улицам упространися". Драматично описание страданий русских пленников, которые, будучи угоны на чужбину, бредут "печални, мучими, зимою оцепляеми (страдая от холода), в алчи, и в жажи, и в беде" и со слезами говорят друг другу: "Аз бех сего города", "Яз сея вси (села)...".
В статье 1097 г. мы находим подробную повесть о трагической судьбе Василька Теребовльского. Вероятно, она была написана специально для летописи и полностью включена в ее состав. Она отличается натурализмом и драматизмом описаний конкретных ситуаций и положений, а также психологизмом изображения характеров. После междоусобных войн, зачинщиком и непременным участником которых был Олег Святославич ("Слово о полку Игореве" именует его Олегом Гориславличем), князья собираются в 1097 г. в Любече на съезд. Здесь они решают жить в мире и дружбе, держать владения отца и не посягать на чужие уделы. Однако сразу же после съезда было свершено новое злодеяние: волынский князь Давид Игоревич убедил киевского князя Святополка Изяславича в том, что против них злоумышляет теребовльский князь Василько. Святополк и Давид заманивают Василька в Киев, пленяют его и выкалывают ему глаза. Сцена ослепления Василька воспроизведена в "Повести" с потрясающей силой. Схваченный и закованный по приказанию Святополка, ничего не подозревавший Василько был отвезен в Белгород, находившийся в десяти километрах от Киева. Там ввели его в обыкновенную избу. "И седящю ему, - рассказывает Василий, - узре Василко торчина остряща ножь, и разуме, яко хотят и слепити, възпи к Богу плачем великим и стенаньем. И се влезоша послании Святополком и Давыдомь Сновид Изечевичь, конюх Святополчь, и Дьмитр, конюх Давыдов, и почаста простирати ковер, и простерша яста Василка и хотяща и поврещи; и боряшется с нима крепко, и не можаста его поврещи. И се влезше друзии повергоша и, и связаша и, снемше доску с печи, и възложиша на перси его. И седоста обаполы Сновид Изечевичь и Дмитр, и не можаста удержати. И приступиста ина два и сняста другую доску с печи, и седоста, и удавиша и рамяно, яко переем троскотати. И приступи торчин именем Беренди, овчюх Святополчь, держа ножь и хотя ударити в око, и грешися ока и перереза ему лице, и есть рана та на Василке и ныне. И посем удари и в око, и изя зеницю, и посем в другое око, и изя другую зеницю. И том часе бысть яко и мертв. И вземше и на ковре взложиша на кола яко мертва, повезоша и Володимерю. И бысть везому ему сташа с ним, перешедше мост Звиженьскый, на торговищи, и сволокоша с него сорочку, кроваву сущю, и вдаша попадьи опрати. Попадья же оправши взложи на нь, онем обедующим, и плакатися нача попадья, яко мертву сущю оному. И очюти плачь, и рече: "Кде се есмь?" Они же рекоша ему: "В Звиждени городе". И впроси воды, они же даша ему, и испи воды, и вступи во нь душа, и упомянуся, и пощюпа сорочкы и рече: "Чему есте сняли с мене? Да бых в той сорочке кроваве смерть приял и стал пред богомь". Совершенное преступление потрясло всех князей: Владимир Мономах, по сло-вам летописца, сетовал, что такого зла не было на Руси "ни при дедех наших, ни при отцих наших".