Тарасов Ф. Б.
Ф.М. Достоевский занимает уникальное место в мировой культуре как писатель-философ, в творчестве которого раскрывались фундаментальные проблемы и основополагающие противоречия человеческого бытия. Еще в 1846 г. В.Г. Белинский, хотя и не оценивший в полной мере глубокое новаторство "Двойника", пророчески писал, что Достоевскому суждено сыграть в отечественной словесности уникальную роль. С течением времени эта роль постоянно возрастала не только в "нашей литературе", и многие выдающиеся писатели ХХ века в России и на Западе с большим или меньшим основанием причисляли себя к его ученикам. Достоевский оказал значительное влияние на становление и проблематику русского религиозно-философского ренессанса, и почти все крупнейшие русские мыслители считали своим долгом писать книги о нем. Популярные европейские и англо-американские философские и эстетические течения стремились представить Достоевского как своего предтечу или единомышленника, несмотря на то, что его творчество на самом деле шире и глубже их мировоззренческих установок и идейных предпосылок. Он обладал непревзойденной способностью через изображение конкретных единичных событий обыденной жизни "перерыть" в своих романах весь сложный комплекс идеологических, социальных и нравственных вопросов текущего времени и одновременно увидеть в них вечное содержание, сфокусировать прошлое, настоящее и будущее человечества. Еще одну сторону художественных открытий писателя подчеркнул М.М. Бахтин: "Достоевский сделал дух, то есть последнюю смысловую позицию личности, предметом эстетического созерцания… Он продвинул эстетическое видение вглубь, в новые глубинные пласты, но не в глубь бессознательного, а в глубь - высоту сознания" (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с. 313). Именно сосредоточенность на "последней смысловой позиции" личности и "глубинных пластах" сознания превращает Достоевского в своеобразного стратегического мыслителя, рассматривавшего основополагающие проекты развития мира "с Богом" и "без Бога", в сопряжении главных признаков величия и ничтожества в драматической мистерии человеческого существования. Причем сама методология его мышления, тесно связанная с проницающим и конкретным исследованием основных начал человеческой природы и их неоднозначным преломлением в тех или иных тенденциях, явлениях, поступках, общественном новаторстве, давала ему возможность не только предсказывать трагические катаклизмы ХХ века с его войнами, революциями и, говоря словами А.И. Герцена, "Чингисханами с телеграфами", но и сегодня служить своеобразным пробным камнем для проверки всяких модных рассудочных утопий и односторонний идеологий. Способность раскрыть подлинную иерархию действительно главных и второстепенных для личности проблем и разглядеть сокровенную связь тайных движений души и корневых побуждений воли человека с результатами его внешней деятельности, умение распознать иллюзии относительности ценностей и социальных условностей, миражи всевозможных репутаций и лукавой пропаганды, границы и тупики сциентизма, тонкий яд рационализма и нигилизм здравого смысла позволяют писателю и впредь оставаться авторитетнейшим участником в диалоге идей современного мира.
Из истории изучения творчества Ф.М. Достоевского
Глубинное своеобразие религиозно-философской проблематики и художественный методологии Достоевского еще при его жизни встречало непонимание со стороны критиков, исследователей и читателей. "Преступление и наказание" или "Бесы" нередко оценивались как тенденциозные произведения, направленные против разночинной молодежи и передовых идей, а в "Братьях Карамазовых" находилось чрезмерное обилие "лампадного масла" и "психиатрической истерики", "эпилептически судорожное" восприятие действительности. Многим казалась безрассудной и неприемлемой критика Достоевским всего "прогрессивного" (права, социализма, товарно-денежных отношений, технических "чудес" и т.п.). "Жесток талант" (Н.К. Михайловский", "больные люди" (П.Н. Ткачев) - подобные определения писателя и его персонажей нередко можно было встретить на страницах журналов и газет. И даже И.С. Тургенев сравнивал Достоевского с маркизом де Садом, любителем "развратной неги", "изысканных мук и страданий", как бы прокладывая русло для последующего неправомерного отождествления автора и его героев.
После кончины писателя наметилось стремление к адекватному и систематическому изложению основ его мировоззрения и творчества, прежде всего в "Трех речах в память Достоевского" (1883) В.С. Соловьева. В конце XIX и начале ХХ вв. философская, историософская и нравственная проблематика его романов привлекла к себе пристальный интерес крупных русских мыслителей (В.В. Розанов, Д.С. Мережковский, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, Вяч.И. Иванов, Н.А. Бердяев, Л.С. Шестов и др.), для многих из которых творчество Достоевского стало важной вехой на пути "от марксизма к идеализму" и создавало методологическую основу для собственных построений. В трудах представителей религиозно-философского ренессанса его произведения обретали присущие им духовное измерение и метафизическую глубину и вместе с тем порою подвергались субъективизированным интерпретациям, подверстывались под собственные теоретические установки и практические задачи "нового религиозного сознания" (Н.А. Бердяев), "третьего завета" (Д.С. Мережковский), "второго измерения мышления"(Л.И. Шестов) и т.п.
Значительную роль в постижении творчества Достоевского сыграла впервые опубликованная в 1929 г. книга М.М. Бахтина "Проблемы поэтики Достоевского", в которой подчеркивалась принципиальная незавершенность и диалогическая открытость художественного мира писателя, множественность неслиянных "голосов" и точек зрения в его произведениях. Однако было бы неправомерно вслед за автором "Проблем поэтики Достоевского" заключать, будто все идеологические позиции одинаково авторитетны в произведениях писателя, что кругозоры героев, например, Ивана Карамазова или великого инквизитора, Алеши Карамазова или Зосимы, несмотря на подчас противоположные нравственные доминанты, равноправны и находятся в одной плоскости диалогического сосуществования. Признавая правду того же Ивана и великого инквизитора, давая абсолютную свободу их "голосам", сам автор оказывается на стороне Зосимы и Алеши, о чем свидетельствует как замысел "Братьев Карамазовых", так и его реальное воплощение. Именно христианская модель мира и человека, ничуть не умаляя пафоса полноправной и суверенной личности, ее самосознания и свободы и обусловливает особую, не совпадающую с сюжетно-композиционной, завершенность и целостность произведений Достоевского, своеобразие неповторимого сочетания авторской "монологичности" с романной "полифонией". Сам Бахтин прямо говорил об этом, отметив вынужденные и принципиальные пробелы в диалогической концепции и признаваясь, что в своей книге он "оторвал форму от главного. Прямо не мог говорить о главных вопросах… о том, чем мучился Достоевский всю жизнь - существованием Божиим" (Новое литературное обозрение, 1993, №2, с. 71 - 72).
О тех или иных мировоззренческих, философских, идеологических, тематических, эстетических аспектах "главных вопросов" заходит речь в трудах представителей Русского Зарубежья (В.В. Зеньковского, Г.В. Флоровского, Н.С. Арсеньева, З.А. Штейнберга, К.В. Мочульского, Р.В. Плетнева, А.Л. Бема, А.Л. Зандера, Г.А. Мейера, Ф.А. Степуна, С.А. Левицкого, митрополита Антония Храповицкого, В.В. Вейдле и др.), а также ряда иностранных авторов (Р. Гуардини, Р. Лаута, Дж. Паччини, Л. Аллена и др.). Вместе с тем господствовавшие в европейском и американском литературоведении тенденции, совпадавшие со сменой идеологических веяний и философской моды, заставляли, как правило, их выразителей в достоевсковедении игнорировать, "сокращать" подобные вопросы, а иногда и превратно истолковывать их. Достоевский нередко провозглашался предшественником модернизма, глашатаем своеволия и бунта, апологетом индивидуализма и сильной личности. Экзистенциалисты считали его, наряду с Кьеркегором и Ницше, своим родоначальником, а фрейдисты и структуралисты подвергали его творчество произвольным и усеченным интерпретациям, обусловленным своеобразием их методологии. При этом одни герои ("подпольный" человек, Раскольников, Ставрогин, Иван Карамазов) выводились на передний план за счет других (Мышкин, Макар Долгорукий, Зосима, Алеша Карамазов). Односторонних оценок не избежали и такие крупные писатели, как Т. Манн, Г. Гессе, А. Камю, С. Моэм и др.
Большое значение для изучения разных сторон творчества Достоевского имели опубликованные в 20-е годы сборники под редакцией А.С. Долинина и Н.Л. Бродского ("Достоевский. Статьи и материалы", "Творческий путь Достоевского"), в которых были напечатаны ценные работы Н.О. Лосского, Л.П. Карсавина, И.И. Лапшина, Э.Л. Радлова, С. А. Аскольдова, А.С. Долинина, В.Л. Комаровича, Б.М. Энгельгардта и др. Однако в отечественном достоевсковедении послеоктябрьского времени стали существенно сказываться общеидеологические установки, смена которых так же, как и за рубежом (только, разумеется, на свой лад), влияла на изменение точек зрения и ракурсов в исследовательских работах. Это изменение целесообразно проследить на примере оценок одного из самых, если так можно выразиться, горячих романов писателя ("Бесы"), идейный замысел и художественное воплощение которого искажались (порою до неузнаваемости) в неадекватных подходах. Христианский взгляд на человека и творимую им действительность, лежащий в основе историософских пророчеств "Бесов", долго не просто игнорировался, но подвергался превратной критике, что искажало все пропорции в эстетической перспективе произведения. Пользуясь уместной здесь аналогией, можно сказать, что сложилась такая противоестественная ситуация, как если бы отец и сын Верховенские или даже капитан Лебядкин взялись бы оценивать соответственно метафизический смысл и духовное значение наставничества старца Тихона, исканий Ставрогина, юродивости Хромоножки. Писателя часто учили и сейчас еще по инерции подспудно упрекают в "ошибках", "предвзятостях", "противоречиях", "реакционности", "религиозности" и т.д. и т.п. Обличительский диапазон простирается здесь от грубых фальсификаций классового подхода до непроизвольных подмен либеральной идеологии.