Повесть Н.В. Гоголя "Нос" и лубочная традиция
Александра Плетнева
Проблема гоголевского смеха может быть правильно поставлена и решена только на основе изучения народной смеховой культуры.
Бахтин 1990, с. 536
Даже при поверхностном чтении гоголевской прозы бросается в глаза обилие используемого писателем этнографического материала. Кажется очевидным, что без анализа фольклорных источников гоголевского текста, без соотнесения особенностей его сюжетов с «народно-праздничными формами на его родной почве» (Бахтин 1990, с. 526) многие произведения писателя оказываются просто непонятными. Это относится не только к «малорусским» повестям Гоголя. Часто гоголевский текст оказывается буквально пронизанным скрытыми цитатами и аллюзиями из «низовой» городской культуры XIX века. Между тем для современного читателя все эти отсылки оказываются совершенно герметичными. Если мысль о влиянии массовой культуры на словесность XX века является очевидной, то для XIX возможность такого влияния нуждается в доказательстве. Для того чтобы продемонстрировать плодотворность обращения к текстам низовой культуры при комментировании русской прозы XIX века, рассмотрим один из неизвестных источников повести «Нос».
I
Литературные источники повести Гоголя «Нос» выявлены достаточно хорошо. В качестве таковых литературоведы указывали роман Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», русскую вариацию на темы этого романа «Жизнь и мнения нового Тристрама» Якова Санглена, а также многочисленные шутки и каламбуры, время от времени появлявшиеся на страницах журналов и альманахов в 1820—1830 годы [1]. Исследователи также связывают гоголевскую повесть с «Необычайными приключениями Петера Шлемиля» Шамиссо и «Приключениями накануне Нового года» Гофмана. В этих произведениях некоторая несамостоятельная часть, сопутствующая человеку, получает самостоятельность, оживает и конкурирует со своим бывшим хозяином (Манн 1996, с. 76). Кроме литературных и окололитературных (анекдоты, эпиграммы и т.п.) сочинений, предшествующих повести Гоголя, исследователи обычно упоминают газетные рассказы о «ринопластике»: о том, как человек с отрезанным носом бежит к врачу и тот благополучно пришивает нос на прежнее место (Виноградов 1976, с. 10—13).
Между тем имеется еще один очевидный источник повести «Нос», который до сих пор не рассматривался в связи с творчеством Гоголя. Речь идет о лубочной картинке «Похождение о носе и сильном морозе». Игнорирование этого источника не является случайным: при анализе произведений русской классической литературы обращаться к народной (лубочной) письменности было до недавнего времени не принято. Это в значительной степени объясняется тем, что русская классическая литература и лубок были адресованы разным аудиториям [2]. Если читателями произведений русской классической литературы были в подавляющем большинстве люди, получившие образование не ниже среднего (прежде всего дворяне), то лубки читали мещане, купцы и грамотные крестьяне [3].
Читатели литературных журналов и газет не воспринимали лубок и вообще народную письменность как тип литературы. Оно и понятно: большая часть лубочных текстов написана на языке, который существенно отличается от русского литературного языка XIX века. Ни орфография, ни морфология, ни синтаксическая структура языка лубка не соответствовали норме литературного языка того времени. Язык лубка представлял собой разношерстный сплав диалектизмов и просторечия, церковно-славянских элементов и канцелярского слога. Кроме того, сюжеты многих лубков были малоприличны, а тексты изобиловали непристойными и вульгарными выражениями.
В то же самое время читатели лубочных изданий не читали произведений «высокой» литературы. Существуют этнографические свидетельства [4], что вплоть до начала XX века народ нес с базара не Белинского и Гоголя, а лубочные картинки, которые вызывали у Некрасова, как и у большинства образованных людей, устойчивую неприязнь [5].
II
Картинка и текст «Похождения о носе» помещены в пятитомном собрании Ровинского под номером 183 (Ровинский I, с. 420—422; илл. 1). Здесь же содержатся сведения о трех изданиях этой картинки. Первое было сделано на Ахметьевской фабрике мастером Чуваевым и относится ко второй половине XVIII века. Второе вышло в 1820—1830-е годы, а третье — в 1830—1840-е. Второе и третье содержали незначительные изменения.
Илл.1
Перед текстом Ровинский приводит описание картинки, которая отдельно помещена в Атласе: «Картинка разделена на две половины. На левой представлен нос, в виде шута, в самом легком наряде, в чулках и башмаках и в шутовском колпаке с колокольчиком. Нос разговаривает с морозом, который одет в куртку с короткими рукавами и широкие штаны; на голове его огромная шляпа, а из кармана торчит дубина. Влево от носа стоит жаровня с угольями, над которою нос держит кусок гусиного сала. На другой половине представлены те же две фигуры: нос стоит, подбоченясь фертом перед морозом, который замахнулся на него своей дубиной. Сзади виден кабак» (Ровинский I, с. 421). Под картинкой помещен следующий текст:
Случилось носу тепломъ похвалитца
бутто смКлость имКеть сморозом бранитца
вдрукъ зделался велокои морозъ.
выскочилъ противъ ево красной носъ.
Говоритъ Я носъ краснои.
а о морозе пропущенъ слухъ напраснои.
Якобы онъ техъ жестоко знобитъ.
которои носъ табакомъ набитъ.
а я за нимъ таво непризнаваю
завсегда наруже красенъ пребываю.
никогда отъ того морозу нехоронюся
ежелибъ онъ здесь былъ я снимъ побронюся:
Тутъ моросъ погледелъ на носъ коса:
говоритъ впервы я вижу такова носа:
что нехощетъ меня боятца:
нетъ Да я могу снимъ управлятца:
ежели самъ себя непожелКетъ.
небось скоро побелКетъ:
однако отъ морозу носъ не потрусилъ.
а после моросъ скоро ево укусилъ.
Пошелъ износу табакъ.
бросился носъ скоро накабакъ:
вышедъ отътуда отъважился сказать:
Я еще себя хощу показать:
Моросъ очинь осердился
что носъ преднимъ возгордился.
зделалъ такое награждение.
носу ево прибавление:
великая на носу вдругъ зделалась шишка.
Какъ болшая пышка:
притомъ обратился носъ въ алои цветъ:
какихъ у индейскихъ петухофъ нетъ.
пересталъ носъ сморозомъ дратца:
сталъ втепло убиратца:
отъ того зделался носъ гнилъ
а хозяину немилъ
от чего хозяинъ печаль получилъ:
а носъ гусинымъ саломъ лечилъ [6]
(Ровинский I, с. 421—422).
«Похождение о носе» — не единственная лубочная картинка того времени, где обыгрывается тема носа, столь характерная для народной площадной культуры. В издании Ровинского имеются и другие тексты, где речь идет о больших носах:
№ 205. Прохоръ да Борисъ, да Фомушка съ Еремой (Ахметьевская фабрика, вторая половина XVIII в.):
Прохоръ да борисъ. поссорились подрались. за носы взялисъ руками. а ребра Х бока щюпать кулаками. борисъ силно споритъ. носъ мои твово боле. а прохоръ ево задоритъ. хотя смерить такъ мой доле (Ровинский I, с. 437).
№ 209. Фарносъ музыкант (1820—1830):
Почтеные Господа я Приехалъ квамъ музыкантъ сюда недивитесь на мою рожу что я имею у себя не очень пригожу азовут меня молотца Петруха Фарносъ потому что уменя болшой нос <.> три дни надувался втанцавалные башмаки обувался акакъ втанцавалное платье совсем оболокся къ девушкамъ и поволокся <.> на шее я ношу поношеную трепицу а сам наигрываю вскрыпицу <.> на жопе держу ворону откамаров оборону ктомужъ я изжопы духъ испущаю темъ себя отнихъ и защХщаю <.> натура моя всегда так пробавляетца вкабаке виномъ збабами забавляется (Ровинский I, с. 439).
№ 212. Точильщик носов (Ахметьевская фабрика, первая половина XVIII в.).
Надпись вверху картинки:
точилникъ носамъ меня называютъ и все Болшие носы доволно меня знають. слушаи новою диковХну смотрите новаго точХлника кто знает також у себя хорошево парня Хметь какая прежде небывала глядХте хкоторому издалныхъ странъ прХежжают которы Хгузном
хорошо налХват умКет.
Надпись внизу картинки:
геи геи вы все народи ступаите кто имКетъ у себя болшеи носъ приежжаите хотябы длинны широки Х толсты признаваю то я ихъ вскором времени убавляю ещежъ которы Х шХшекъ много ХмКет такожъ Х угреваты мастеръ пособить умКетъ то мои малои раченХе можетъ показать на твои носъ хорошенько насосомъ поливать.
1. Парень хорошенько стараися болше надуваися азаработу хочеть лишняя дать а ты радеи на носъ болше Наливать а когда носъ твою воду почуетъ тогда и менше будетъ.
2. такои будетъ хорошеи как у сего мужика пригожеи которои замною стоитъ я оному могъ пособить.
3. а егда хочешъ носъ твои лутче прiвести то подмастерья можетъ глянецъ навести а потомъ поиди гдК прежде ходилъ i кажи что мастеръ оному пособилъ <.> посемъ точенiи надлежитъ разумети кто свои носъ хочетъ втомъ неимети а сия fигура можетъ и вправду бывало якобы вкамедияхъ iнтермеди играла (Ровинский I, с. 442).
№ 397. Нос, привезенный Наполеоном с собою из России в Париж.
Н(аполеон): Вотъ какой, носъ приставили мнК Русские! Незнаю какъ мнК съ нимъ показаться Парижской ПубликК. НКтъ ли средства укоротить его?
1 Докт(ор): Надобно его отрКзать.
2 Докт(ор): Въ такомъ случаК я неотвКчаю за жизнь Его Вел(ичества).
Берт(..): Не зачКмъ его укорачивать; показывайтесь с нимъ смКло Парижанамъ. Мы напишемъ что онъ у васъ выросъ отъ раннихъ морозовъ и гололеицы (Ровинский II, с. 162—163).
Во всех этих текстах нос является важной частью тела. Однако нигде, кроме «Похождения о носе», нос не разгуливает отдельно от хозяина и не ведет бесед.
III
Главное действующее лицо в лубочной картинке — нос. Именно нос, а не его хозяин, разговаривает с морозом, бежит в кабак и т.п. Хозяин появляется лишь в самом конце рассказа, после чего нос перестает быть субъектом и становится объектом действия («от чего хозяин печаль получил, а нос гусиным салом лечил»). Точно так же у Гоголя нос и хозяин становятся одним целым лишь в конце повести. Большую часть текста нос и майор Ковалев — два независимых героя.