Сетования Дефо на превратности судьбы сильно преувеличены. Были в его жизни и тюрьма, и позорный столб, и нищета, и даже политическая опала. Однако несмотря ни на что, он не только смог вынести удары судьбы, но дожил до преклонного возраста и даже обрел при жизни громкую литературную славу, что в те времена удавалось очень немногим писателям.
Человек такой судьбы не просто хорошо знал жизнь – он видел ее темную, теневую сторону. Может быть, к ней был когда-то причастен и его герой?
Мне почему-то кажется, что мотивы действий Робинзона просты. В реальной жизни следствия всегда вытекают из причин; в литературном мире причины часто можно вывести из анализа их следствий.
Робинзон записывает в дневнике: «Благодаря постоянному и прилежному чтению слова божья и благодатной помощи свыше, я стал видеть вещи в совсем новом свете. Все мои понятия изменились, мир казался мне теперь далеким и чуждым. Он не возбуждал во мне никаких надежд, никаких желаний. Словом, мне нечего было делать там, и я был разлучен с ним, по-видимому, навсегда. Я смотрел на него такими глазами, какими, вероятно, мы смотрим на него с того света, т. е. как на место, где я жил когда-то, но откуда ушел навсегда. Я мог бы сказать миру теперь, как Авраам богачу: "Между мной и тобой утверждена великая пропасть". Мне жилось теперь гораздо лучше, чем раньше, и в физическом и в нравственном отношении».
За время пребывания на острове Робинзон стал другим человеком: «все во мне изменилось: горе и радость я понимал теперь совершенно иначе; не те были у меня желания, страсти потеряли свою остроту; то, что в момент моего прибытия сюда и даже в течение этих двух лет доставляло мне наслаждение, теперь для меня не существовало». Так почему бы не признать, что он и прибыл на остров с этой целью - жить простой жизнью, трудиться, заниматься духовным совершенствованием, искать свой путь к богу. Вы спросите – неужели для этого необходим изолированный и необжитой остров?
Еще один знаменитый тезис К. Маркса: «жить в обществе и быть свободным от общества невозможно». Мы привыкли считать, что человек – существо социальное, или, как говорил классик, «общественное животное»; любой, даже самый цивилизованный человек нуждается в своем стаде - обществе других людей, цивилизованных и не очень.
Но так ли это на самом деле? То, что было нужно Робинзону – это не общество других людей, а библия, которую он привез с собой и материальные продукты, которые доставлял ему на остров корабль.
Узник острова отчаяния
Версия номер два: «узник».
Робинзон – жертва, но не кораблекрушения, а политических репрессий. «Узник острова» - не метафора, а юридически точный термин. 28 лет - не что иное, как срок заключения героя, совпадающий с периодом «реставрации».
Вспомним, что пишет Робинзон: «слова: "Призови меня в день печали, и я избавлю тебя" - я понимал теперь совершенно иначе, чем прежде: прежде они вызывали во мне только одно представление об освобождении из заточения, в котором я находился, потому что, хоть на моем острове я и был на просторе, он все же был настоящей тюрьмой в худшем значении этого слова». Что, если слова о тюрьме и заточении были не просто метафорой?
В свете этой версии иначе смотрится и рассказ о бунте на корабле. Скорее всего, никакого мятежа не было. Люди, которых оставили жить на необитаемом острове, не были незадачливыми бунтовщиками. Тогда кто же они?
Корабль, пришедший за Робинзоном, попутно исполнял и другую задачу – доставить на остров новую партию каторжников. Литературоведы удивлялись, почему Робинзон, так беспокоившийся о судьбе попавших в плен к дикарям испанцев, не предпринял никаких усилий, чтобы спасти их. Сбежав от каннибалов, испанцы поселились вместе с каторжниками на острове Робинзона, однако тот, снова посетив его, так и не предложил им вернуться на родину. Причина – не черствость Робинзона, его забывчивость или забота о процветании любимого острова. Он просто не мог предложить им этого, потому что испанцы были такими же пленниками, сосланными на остров, как и он сам прежде.
Впрочем, из всех версий эта – наименее вероятная. Режим Стюартов сурово боролся с оппозицией, казнил своих врагов, сажал их в тюрьмы и ссылал в отдаленные колонии, как того же Питмана (а ведь на его месте едва не оказался Дефо).
Но не будем преувеличивать злодеяния английского абсолютизма - наказание в виде ссылки на необитаемый остров едва ли было предусмотрено в английском законодательстве того времени. В 19-веке его применили по отношению к Наполеону, однако вряд ли две эти фигуры – Наполеона и Робинзона - политически соизмеримы. Вряд ли на всех многочисленных противников Стюартов хватило бы отдаленных и труднодоступных островов.
Почему же Дефо не мог прямо сказать своим читателям, что герой бежал от общества других людей и стал отшельником добровольно – или, согласно второй версии, был не случайной жертвой острова, а его узником?
Во-первых, потому что писатель прекрасно понимал, что отшельничество вынужденное придаст фабуле книги намного больший драматизм. Случайная жертва кораблекрушения, выброшенная на берег дикого острова и обреченная долгие годы провести в одиночестве, вызывает гораздо больше сочувствия у читателей, чем человек, сознательно выбравший свой жизненный путь.
К тому же, для того, чтобы молодой и полный сил человек бежал от людей на необитаемый остров, необходимы достаточно серьезные причины (такие, как уродство и позор португальца Лопеса). Необитаемый остров – не единственное в мире убежище для политэмигранта, да и стремление к духовному совершенствованию – не слишком убедительный мотив в глазах большинства людей.
Поклонникам Руссо такие идеи уже не казались смешными и наивными – но это будет спустя полвека. То, что предчувствует гений, непонятно простому читателю, принимающему мир таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть или, возможно, будет когда-нибудь. Строительство новой цивилизации в самом разгаре; человек, который бежит на необитаемый остров, потому что не желает принимать участие в великих стройках капитализма, будет выглядеть в глазах своих деловитых современников едва ли не дезертиром; одно дело – беглец с передовой, и совсем другое - несчастная жертва собственной предприимчивости.
Впрочем, существует и еще одно объяснение.
Карл Маркс и Робинзон: первый интерактивный герой
Третья и последняя гипотеза.
Литературоведы придумали множество причин, для того, чтобы объяснить, почему одни литературные персонажи становятся любимцами читающей публики, а другие пропадают без вести в колодце времени.
Свою интерпретацию этого предложил и постмодернизм. Умберто Эко в книге очерков «Шесть прогулок в литературных лесах» высказал предположение, что главной причиной, способствующей формированию культа вокруг определенного произведения и персонажа, является их «несвязаннность» или «разборность».
Для иллюстрации своей мысли автор приводит в пример шекспировского «Гамлета» – пьесу, истоками сюжета которой, как известно, послужило несколько разных историй. Противоречивость поступков Гамлета объясняется не столько замыслом великого барда, стремившегося создать неоднозначный образ первого интеллигента средневековья, а скорее структурой исходного материала.
Распалась не только «связь времен» – разорванными оказались связи внутри самой пьесы, сюжет которой был создан на основе разных источников; несмотря на общую сюжетную линию, различные эпизоды пьесы входят в противоречие друг с другом.
Культовая книга, по мнению исследователя литературных лесов – книга, которую создавали независимо друг от друга несколько авторов; именно это производит впечатление разорванности связей в рамках одного произведения и служит основой интертекстуальности.
Как писал Р. Барт, «интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и"влияний" соответствуют мифу о филиации произведения, текст же образуетсяиз анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - цитат без кавычек." Культовый «текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников»; культовый герой – герой, у которого есть не только будущее, но и прошлое.
Впрочем, это объяснение дает ответ далеко не на все возникающие вопросы. Шекспировский Гамлет – лицо неопределенного возраста; из одних мест пьесы можно сделать вывод, что ему 20 лет, из других – что более 30. Что это – следствие «разборности» пьесы, скрытый подтекст или простая небрежность автора, который был гениальным драматургом, но плохим редактором? Удивительное – рядом; рассеянность или случайная оговорка писателя для литературоведов практически столь же значимый объект изучения, что и пресловутая «интертекстуальность».
Помогает ли идея Эко понять тайну образа Робинзона? Ответ утвердительный, - во всяком случае, на первый взгляд. В постмодернистской трактовке неоднозначность романа обусловлена тем, что Дефо использовал для его создания несколько источников: историю Селькирка, который был высажен с корабля на остров против своей воли, Лопеса, который добровольно удалился от людей, чтобы избежать позора и Питмана, мятежника и политзаключенного. Ни один из них не пытался в одиночку построить цивилизацию, - однако это сделал задолго до них ученый араб Хаджи Бен Иокдан, с книгой о деяниях которого тоже мог быть знаком Дефо.
Объяснение выглядит одновременно убедительно и фальшиво. Просто потому, что речь идет не об одном из современных романов-бестселлеров, которые создаются по специальным методикам, как часовой механизм из многочисленных деталей, фрагментов и блоков, а о гениальном романе, созданном в 18-ом веке.