"Воскресение"
С переходом Толстого на позиции патриархального крестьянства существенно изменилось и его художественное творчество. Эти перемены сказались в последнем романе писателя "Воскресение". Роман открывается описанием городской весны: "Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни заби-вали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц,- весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди - большие, взрослые люди - не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ,- красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом".
Как изменился голос Толстого! Это голос судьи и пророка, голос человека, познавшего истину и ощущающего за плечами сочувствие многомиллионного деревенского люда, глазами которого он видит и оценивает городскую жизнь. Картина весны здесь символична: это суд над цивилизацией, мертвящей все живое, загоняющей в бездушные, стандартные формы живую жизнь, угрожающей уничтожением природе и человеку. Символично, что роман "Воскресение" увидел свет на страницах журнала "Нива" в 1899 году, в преддверии XX века, которому будет суждено в своей научной, технической и иной прогрессивной самоуверенности поставить мир на грань экологической катастрофы.
В чем видит Толстой главные беды научно-технической цивилизации? Прежде всего в чувстве стадности, в утрате человеческой личностью духовных забот. Почему князь Дмитрий Нехлюдов соблазнил воспитанницу в доме своих теток, Катюшу Маслову, а потом ее бросил? Потому, что "он перестал верить себе, а стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного "я", ищущего легких радостей, а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, все уже было решено, и решено было всегда против духовного и в пользу животного "я".
Пророческий гений Толстого чувствует железную поступь приближающегося XX века, века борьбы сословий и классов, века массовых общественных движений, в которых захлебнется человеческая индивидуальность и некогда сильный голос ее станет "тоньше писка". Эту надвигающуюся на живую жизнь власть стандарта, обезличивающую людей. Толстой схватывает буквально во всем, от описания природы до портрета человека. Вспомним, как рассказывает Толстой об утре Нехлюдова: "В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, проходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу". Какую роль играют в описании подробности обстановки и внешнего вида Нехлюдова? О чем говорят эти "гладкие белые ноги", "полные плечи", "отпущенные ногти", "толстая шея", "мускулистое, обложившееся жиром белое тело"? Все штрихи к портрету Нехлюдова подчеркивают принадлежность героя к касте господ. Личности нет: она расплылась, растворилась в теле целого барского сословия. Если в "Войне и мире" Толстой искал в человеке индивидуальные, неповторимые признаки "особого существа", отличающегося от других, то теперь ему бросаются в глаза иные, стадные черты. В "Воскресении" проходят перед читателем генералы, министры, судьи, адвокаты, но Толстой с тревогой замечает, что все они являются "подробностями" одного массовидного и обезличенного существа, жадного, грубого, эгоистичного.
Духовная смерть Нехлюдова связана с отказом от себя, от внутреннего чувства стыда и совести и с растворением с общепринятым в господском кругу: "Но что же делать? Всегда так. Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было с дядей Гришей, так это было с отцом... А если все так делают, то, стало быть, так и надо".
Встреча с Катюшей Масловой на суде пробуждает в Нехлюдове давно спавшее в нем духовное существо. Ему становится "гадко и стыдно". Нехлюдов решает искупить свою вину перед обманутой им, опозоренной и падшей женщиной: "Женюсь на ней, если это нужно". "На глазах его были слезы, когда он говорил себе это, и хорошие и дурные слезы: хорошие слезы потому, что это были слезы радости пробуждения в себе того духовного существа, которое все эти годы спало в нем, и дурные потому, что они были слезы умиления над самим собою, над своей добродетелью".
Толстой теперь не самоустраняется, не прячется в герое, как это было в "Войне и мире". Он смело вторгается во внутренние переживания Нехлюдова, оценивает их от себя, вершит над ними суд. В первоначальном решении Нехлюдова есть нехорошее чувство господского эгоизма: ему приятно облагодетельствовать падшую женщину с высоты своего положения, он явно любуется своим благородным самопожертвованием, подавляя чувство стыда. Этот господский, самовлюбленный взгляд глубоко оскорбляет Катюшу Маслову, пробуждает в ней полузабытое чувство личного достоинства, душевный протест: "Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть... Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты!"
Получив первый урок, Нехлюдов задумывается о своем положении, и чувство стыда перед Катюшей осложняется стыдом перед всеми подвластными ему крестьянами. Он едет в деревню и мечтает о том, как обрадуются и растают от умиления и благодарности eго мужики, когда он предложит им землю за невысокую цену. Увы! На лицах мужиков Нехлюдов читает не восторг, а скрытое презрение, недоверие и недовольство. Подобно Катюше, народ не дает барину удовольствия почувствовать себя благодетелем.
Возвращаясь в столицу, Нехлюдов испытывает уже стыд за себя самого, за умиление своей собственной добродетелью. Наступает новый этап в духовном воскресении героя. Он изживает в себе господский, барский эгоизм. Прежде Нехлюдов только умилялся своим благородством перед Катюшей Масловой, сама же Катюша была лишь безличным существом для приложения его благородных чувств. За собой Нехлюдов не видел трагедии Катюши, не чувствовал ее боли, ее страдания. Теперь же "он увидел только то, что он сделал с душой этой женщины".
Постепенно личный стыд перед Катюшей превращается у Нехлюдова в стыд перед массой безвинно осуждаемых и угнетаемых людей. Стыд за себя перерастает в стыд за людей его круга, за всю касту господ, к которой он принадлежит: "Начав обвинять себя в том, что было с Масловой, он обвинял себя и во всех тех жестокостях, которые, как он узнал теперь, совершались... во всех тех домах России, где одни люди мучили других".
Нехлюдов начинает понимать явную невозможность же-нитьбой на Катюше искупить свою вину, ибо его вина - частица общей вины всего сословия, всех людей его круга. Совесть Нехлюдова лишь тогда успокоится, когда будут устранены коренные противоречия современного общественного устройства. В романе развертывается беспримерная критика государственного бюрократического аппарата, суда, церкви, экономического неравенства. Толстой подводит читателя к выводу о неизбежности коренного преобразования всей русской жизни.
Однако в споре о путях грядущего обновления зашедшей в тупик цивилизации Толстой отвечал революционерам решительным "нет!". Не случайно и в "Воскресении" революционеры - духовно ограниченные люди. В финале романа утверждается мечта Толстого о бескровной и ненасильственной "революции" на путях нравственного воскресения нации, духовного прозрения ее. В Сибири Нехлюдов открывает Евангелие и читает пять спасительных заповедей из Нагорной проповеди Иисуса Христа.