А.В. Галухин
В статье рассматривается изменение статуса проблемы рациональности и трансформация подходов к ее решению в контексте расширения предметного поля эпистемологических исследований. Выделяются: (I) тенденция к плюрализации когнитивного опыта и дверсификации способов его осмысления; (II) тенденция к историзации и диалектизации понятия рациональности; (III) тенденция к переориентации эпистемологии на изучение познания и определение конституентов рациональности в плане соотнесения логически-нормативных установок и металогически-диспозитивных факторов рационализации познавательного процесса, выявления условий предпосы- лочной детерминации научного познания и его связей с метанаучным контекстом.
Общей интенцией классических гносеологических исследований, заявленной в подходах к проблеме рациональности, было развитие таких стратегий «критики разума», которые позволяли бы производить демаркацию разумного от всего неразумного — рефлексивно непрозрачного и логически не прорабатываемого содержания и обеспечивали бы выявление контура рациональности в регулятивных структурах и конструктивных основаниях познавательной деятельности. В пределе такое исследование было ориентировано на раскрытие основоустройства той или иной эпистемы. В специфической области философии науки рациональность тематизировалась в рамках различных типов рефлексии, которым соответствует, с одной стороны, логическая экспликация нормативных структур, например, определение процедур научного обоснования «в плане их соответствия универсальным логическим стандартам», а с другой стороны, оценка «разумности», «целесообразности приложения этих процедур в соответствии с определенным идеалом научности» [11: c. 45-50]. Дивергенция этих типов рефлексии — проблематичность установления их соотносительности в философии и методологии науки определяет содержание проблемы рациональности, как она ставилась и разрабатывалась, например, в постпозитивистском философско-научном дискурсе.
Для целого ряда современных философских программ общим становится стремление тематизировать рациональность в плане многообразной вовлечен- ностиразума, рассматриваемого из перспективы лингвистических, коммуникативных, исторических, прагматических, экзистенциальных контекстов, — обращение к этим контекстам является, как известно, темой неклассической философии. Объективные пределы понимания актуального смысла проблемы рациональности определяются в значительной мере рефлексией на историческую ситуацию в культуре, идентифицируемую как ситуация постмодерна: сознание культуры постмодерна стремится выразить себя в феномене «постметафизического мышления», — в предметном плане такого мышления производится критическая деструкция позиций классической «метафизики» — «универсализма» и «фундаментализма», «эссенциализма» и «бинариз- ма», «логоцентризма» и «аксиоцентризма», а это позиции, с которыми классическая философия связывала обоснование универсальности притязаний теоретического и практического разума. Очевидно, что изменение понимания статуса рациональных стратегий в познании, равно как и изменение условий и направлений поиска самих критериев рациональности, конституирующих ее оснований, являются показателями существенного расширения собственного предмета гносеологических и эпистемологических исследований.
Для целей тематической пропедевтики можно выделить, по крайней мере, три ключевые тенденции, которые репрезентативны в плане раскрытия ситуации с обсуждением проблемы рациональности в современной эпистемологии, — с проявлением этих тенденций сопряжено возникновение комплекса новых проблем:
тенденция, проявившаяся в актуализации принципа полилогичности, — это тенденция к плюрализации когнитивного опыта и диверсификации способов его философско-теоретического осмысления.
тенденция, проявившаяся в актуализации принципа историзма, — это тенденция к релятивно-историческому пониманию знания и диалектиза- ции понятия рациональности.
тенденция, проявившаяся в актуализации принципа трансдискурсивной открытости, — это тенденция к размыканию теоретико-познавательного дискурса на контекст целостной коммуникативной и практической деятельности человека.
Тенденция к плюрализации когнитивного опыта и способов его философско-теоретического осмысления. Изменение условий и направлений поиска конституирующих рациональность оснований результирует введением ее новых определений, выражающих признание объективного многообразия типов и форм рациональности, видов проявления ее как универсальной характеристики познавательной и практической деятельности человека. В современной эпистемологии проблема рациональности ставится и обсуждается в контексте соотношения научных и ненаучных форм знания и типов мышления, — общезначимым становится признание нередуцируемого многообразия когнитивных практик, при котором каждый тип знания обнаруживает присущие ему контуры рациональности, формы обоснования и критерии приемлемости, способы организации, сферы применимости [1: с. 235-247]. Следует заметить, что ситуация выделения различных профилей научной рациональности была своеобразно предвосхищена еще Баденскими неокантианцами, обосновавшими различие номотетической методологии естественных наук («наук о природе») и идиографической методологии наук гуманитарных («наук о культуре»). Показательно также произведенное ранее В. Дильтеем разведение установок рассудочного объяснения (теоретического конструирования «по поводу жизни») и имманентного исторического понимания («понимания жизни, исходя из нее самой») в проектировании и обосновании особого статуса «наук о духе», что стало особенным аргументом в пользу признания полилогичности научного разума. На исходе эпохи модерна объектом критики стала сциентистская трактовка феномена рациональности, исходившая из утверждения приоритетного значения модели научной рациональности и представления о науке как «прогрессивно снимающей» в себе другие формы и типы знания. Закреплению рефлексивного полилогоически открытого понимания рациональности в эпистемологии особенно способствовала комплексная парадигмальная трансформация философского дискурса, которую Ю. Хабермас обозначил как «выход из философии субъекта» и утверждение «коммуникативного разума против разума субъект-центрированного» [15: с. 124]. Соответственно разным типам действия и понимания знания различаются горизонты значимости понятия рациональности: в одном случае рациональность «соизмеряет себя со способностью единичного субъекта ориентироваться в пространстве подлинного смысла своих мыслей и высказываний», в другом случае рациональность исчисляется «по способности вменяемых участников интеракций ориентироваться в претензиях на значимость, которые выдвигают субъекты, претендующие на взаимное признание» [15: с. 124]. Такой поворот имел определенный резонанс в философии науки, что особенно выразилось в обращении к проблемам коммуникативных факторов и конвенциональных форм развития научного знания. В этом поле интересов развиваются оригинальные концепции, заложившие основу трансдискурсивно-конвергентного понимания научной рациональности: так, например, Л. Флек развивает концепцию «мыслительного коллектива» с определенным «стилем мышления», представляющим конвергенцию когнитивных и социальных детерминантов рациональности. В этом же направлении были разработаны концепции, в которых определяется роль социально-эпистемических сообществ в установлении параметров рационализации познавательного процесса.
Тематический вектор этот можно проследить от концепции «научных революций» Т. Куна, исследовавшего парадигмально-релятивные основания науки и соответствующие им способы действия научного сообщества на основе принимаемых и преобразуемых «дисциплинарных матриц», до теории Н. Решера, представлявшего «методологический прагматизм» как аспект коммуникации в рамках социально-эпистемических формаций. А предельное выражение данной тенденции в рамках экстерналистского подхода прослеживается в работах «социальных историков» и «социологов науки», развивавших как макроаналитические, так и микроаналитические стратегии анализа и реконструкции научной деятельности. Для эпистемологии в целом «выход из философии субъекта» показал, что диалектика знания может стать перспективно-открытой — ориентированной на непред- заданное в началах будущее, если понимать ее как феномен интерсубъективной коммуникации, обеспечивающей полилогическое развертывание всеобщности массива знаний на фоне «жизненного мира», фундирующего различные типы дискурса, виды знания и формы практической ориентации.
Другая общезначимая тенденция связана с актуализацией принципа историзма в понимании оснований конституирования и форм проявления рациональности в познании. Усиление тенденции к исторической релятивизации и диа- лектизации понятия рациональности свидетельствует о критической переоценке потенциала классических гносеологических и неопозитивистских аналитических стратегий, опиравшихся на фундаменталистские (логико-эмпирицистские) модели анализа структуры знания и процедур его обоснования. Собственно, лингвистический поворот (переход «от парадигмы сознания к парадигме языка»), определившийся в курсе развития неопозитивистских аналитических стратегий, явился парадигмальным сдвигом, значение которого проявилось и в составе образования принципов неклассической эпистемологии. Следует признать эври- стичность первичного обращения к проблемам логико-семантического анализа и прояснения статуса языка науки. Такое обращение было мотивировано стремлением выработать стратегию демаркации за счет определения общезначимых условий операционализации репрезентативных функций языка в процедурах организации опыта, верификации познавательных утверждений, артикуляции знания, предстающего в составе различных логико-языковых форм, «языковых игр» и соответствующих типов дискурсивности. Собственно, логический эмпиризм проблему критериев научности ставит как проблему образования языка науки — актуализации принципа осмысленности высказываний (по определению М. Шлика, «познание есть выражение») на основе верификационистского критерия значения, который выполняется в плане редукционистской спецификации общей установки на обоснование знания с применением моделей экстенсиональной логики. Примером такой спецификации является редукция определения критерия научного статуса теорий к установлению осмысленности предложений как функции истинности «базисных высказываний», репрезентирующих твердый эмпирический фундамент науки, — при таком подходе верифицированность, осмысленность и научность совпадают.