К.А. Лукьянов
Статья посвящена проблеме сложности общественного положения норвежских домохозяев в конце «Эпохи викингов». На материале скандинавских саг автор стремится выявить особенности и показать специфику отдельного периода социального и политического развития древнегерманского общества Норвегии. Приходится признать, что, обладая многими свободами, бонды не всегда могли их реализовать на деле: их влияние в обществе было различным и зависело от множества причин.
Тема особого социального положения народных масс скандинавского полуострова стала важным объектом внимания для историков, занятых исследованием переходных форм развития общества, имеющих место при распаде родоплеменных и формировании раннефеодальных отношений [1; 3-9]. Благодаря их наработкам мы знаем о большом объеме прав и свобод, которыми обладали жители севера Европы, в отличие от населения запада [1-2; 11]. При этом в современном общественном сознании сложился портрет смелого и независимого домохозяина, крайне воинственного и строго соблюдающего чувство личного достоинства. Назвать этот стереотип неверным сложно, но и от реальности он так же далек хотя бы по причине излишней идеализации прошлого. Проблема объема свобод и возможности их реализации в обществе все еще остается, на наш взгляд, актуальной. Без понимания, каким на самом деле был правопорядок в норвежских землях, мы получим весьма статичную картину того, как должно было быть по законам и обычаям, но порой не существовало на деле.
Для рассмотрения данного вопроса необходимо обратить внимание на некоторые реалии норвежского общества того времени. Начнем с того, что человек, не владеющий оружием, вряд ли мог претендовать на личную свободу. Тем более что опасность попасть в жернова какого-либо конфликта была крайне высока. В этих условиях ратное мастерство было залогом выживания как в обороне от непрошеных гостей, так и в нападении, например в случае нехватки ресурсов. Поэтому базовым индикатором социального положения свободного человека было владение оружием, при помощи которого он и отстаивал свои интересы. Оружие было всегда при них, в том числе и во время проведения народных собраний — тингов. Ситуация, когда вождь являлся на тинг, а «бонды, собравшиеся там, были во всеоружии» — вполне рядовая для того времени [12: с. 139]. Разумно полагать, что, превосходя в количестве даже самую большую дружину любого вождя, общинники вели себя весьма уверенно и часто пытались диктовать правителям свою волю. Их консервативные желания и потребности регулярно расходились с инициативами конунгов.
В этом смысле крайне показательным является дошедшее до нас описание событий, происходивших на Фростатинге, народном собрании жителей Транд- хейма, в конце 990-х годов. Из него мы узнаем, что «когда тинг начался, конунг (Олав Трюггвисон) обратился к народу, требуя принятия христианства. Но едва он начал говорить, как бонды закричали, чтобы он замолчал, грозя, что в противном случае они нападут на него и прогонят прочь» [12: с. 139]. Такая угроза вполне имела под собой основание, и «видя, что бонды в ярости, а также что рать их настолько велика, что он не сможет ей противостоять, Олав конунг повернул свою речь так, как будто он уступает бондам» [12: с. 140].
Могущество общинников, действующих спаянно и руководимых авторитетным лидером, несомненно. Однако в случае отсутствия руководителя, способного возглавить бондов, их влияние на происходящее вокруг стремительно падало. Проблема непокорности общинников решалась либо ликвидацией их лидеров, будь то Железный Скегги [12: с. 141] или Эйнар Брю- хотряс [12: с. 427], либо путем переговоров [12: с. 186-187], либо методом шантажа (сначала проходили убийства и грабежи в их усадьбах, а затем — навязывание своей воли оставшимся в живых) [12: с. 271-272]. Но даже после этого принятие власти вождя не гарантировало верности общинников, если, по их мнению, их продолжали притеснять. Сколько бы ни подавлял недовольных конунг Олав Святой, он так и не смог добиться массовой поддержки среди простого населения, за его спиной присягнувшего датскому правителю Кнуту Могучему [12: с. 324-336]. Силовой способ решения проблемы непокорных был хорош лишь вкупе с другими, но их-то у конунга-христианизато- ра и не было, что в конечном итоге привело к падению его власти.
Учитывая столь серьезный потенциал бондов, нужно пояснить, почему они чаще проигрывали противостояния, чем выигрывали. Даже победив конунга Олава Святого в прямом военном противостоянии в битве при Стикластадире в 1030 году, они добились обратных результатов и лишь ухудшили свое положение, что прекрасно видно по законам нового правителя — Свейна. Причины этого кроются в том, что, в отличие от вождей, воины-бонды далеко не всегда расценивали боевые действия как средство для самоутверждения и обеспечения всем необходимым в жизни. Бонды в сагах — это почти всегда свободные земледельцы, в экономическом плане — производители благ в обществе. Уже одно это — положение в системе производственного распределения общественных обязанностей — не позволяло им регулярно заниматься военным ремеслом. Правда, их также нельзя сравнить и с зависимыми крестьянами Западной Европы. Основой жизни бондов был одаль, родовое земельное владение, передаваемое по наследству. Обладавшие такими земельными владениями бонды были объединены в общины и вместе отстаивали свои интересы.
Для решения возникавших проблем периодически созывали тинг. Наиболее важной причиной такой кооперации была трудность самообороны от внешних врагов. Именно для решения этого вопроса общины стали приглашать выдающихся воинов и их соратников, выделяя их за это из процесса производства. Со временем эти выдвиженцы становились вождями и приобретали немалое влияние. Но традиции, обычаи и даже правовые нормы менялись несколько медленнее, чем сами условия жизни. Тинг продолжал быть местом, где выбирали и утверждали военного предводителя, согласовывали с ним различные вопросы взаимодействия [12: с. 74-76], учреждали законы [12: с. 72]. Из выше перечисленного уже стало ясно, что многие переговоры проходили крайне напряженно, иногда переходя в прямое вооруженное столкновение. Но конунги, переигрывавшие с подобным прессингом, недолго удерживались на престоле, а вовремя понимавшие опасность, как Магнус Добрый, получали возможность спасти свою власть, отказавшись от репрессивной политики [12: с. 387-388].
Но, как бы там ни было, подобный союз был необходим и бондам, иначе без вождя их войско превращалось в плохо управляемую массу. «Это была огромная толпа», описываемая в различных сагах, особенно красочно — в «Саге об Олаве Святом» [12: с. 355]. Для превращения агрессивного людского сборища в боеспособную армию и был необходим вождь, способный направить бушевавшую энергию в нужное русло. Пусть бонды и были воинами, они не были профессионалами. После гибели Эйнара Брюхотряса от рук людей Харальда Сурового, возглавившего недовольство общинников, «у бондов опустились руки, потому что они остались без предводителя. Они подбадривали один другого, говоря, что позор не отомстить за своего вождя, и все же никто не двинулся с места» [12: с. 425-427]. Не были бонды и регулярной армией. Еще к временам Хакона Доброго было решено, что «их ополчение должно было собираться, когда чужеземное войско вторгалось в страну» [12: с. 78]. Более того, они обязаны были самостоятельно не только вооружиться, но и предоставить корабли. Вожди служили гарантом защиты от внешнего нападения — команды викингов, вендов или датских вождей регулярно представляли угрозу для Норвегии.
Ради безопасности бондам приходилось не только терпеть агрессию наемного войска в мирное время, но и содержать вождей с дружинами, оторванных от производства, путем «кормления». Дабы бойцы целиком и полностью смогли сосредоточить свои усилия на ратном искусстве, их поочередно содержали общины. Все пиршества сопровождались религиозным компонентом и были предназначены скорее для сплочения «воинов-защитников» и «тружеников тыла». Ни о каком налоге в Норвегии времен «Эпохи Викингов» речи быть не могло, скорее, вожди считались обязанными выполнять свои функции. Неспособные к этому попадали в сложную ситуацию. Ятмаландцы и хельсингьяландцы, жители пограничных районов между Норвегией и Швецией, родом из первой, самостоятельно решали, кому из конунгов платить подать за защиту [12: с. 291-292]. Не уступали им в самостоятельности и жители норвежского Уппленда [12: с. 444], правда, им не позволили долго проводить такую политику. Вожди, оценившие блага жизни за счет «кормления», частенько соперничали между собой, предпочитая не замечать пожелания бондов, если те разнились с их интересами [12: с. 447]. Дабы не зависеть от желаний масс, склонных к переменам, вожди всячески пытаются позиционировать сборы на собственное содержание как обязательные. Подати из жеста доброй воли постепенно превращались в своеобразный протоналог. Так, норвежские конунги активно начали навязывать свои услуги соседним со страной Атлантическим общинам, например, Фарерской. Последние активно сопротивлялись [10: с. 142-211; 12: с. 278].
Еще одной важной обязанностью бондов было участие в ополчении. Оно созывалось правителями страны для решения крупномасштабных военных задач, в том числе — обороны Норвегии от иноземных захватчиков. Обычно организацией ополчения на местах занимались лендрманны или другие влиятельные и приближенные к властителям вожди. Разъезжая по местным тингам, они сообщали населению о мобилизации и контролировали процесс сбора. «На этом тинге каждый показывал свое оружие, и проверялось, все ли, кто был должен, снарядили свои корабли», — находим мы в источнике свидетельство обязанности общинников приходить в войско со своим вооружением [12: с. 296]. Учитывая, что среди них были люди, выжитые со своих земель влиятельными богачами вроде Харека с Тьотты или разграбленные людьми конунгов-христианизаторов, становится очевидным, что вооруженность, как и социальное положение этих воинов, значительно различались. Усиление прав одних слоев общества происходило за счет других.