А. В. Анисимова
Гражданская война кардинально отличается от войны с внешним врагом, будь то война агрессивная, захватническая или оборонительная. Гражданская война, являясь войной идеологической, отличается крайней жестокостью, всегда свойственной такого типа войнам, психологическим накалом, эмоциональным порывом населения. Являясь войной внутренней, она отличается трагизмом в большей степени, чем война внешняя, поскольку предполагает истребление своих же своими, вовлекая в орбиту кровавой свистопляски бывших друзей, сослуживцев и родственников. Наконец, внешняя война сама по себе определяет воюющие стороны, избавляя тем самым участников от порой мучительного и сложного морального выбора на чью сторону встать. В противоположность войне с внешним врагом, гражданская война неизбежно ставит каждого человека перед проблемой выбора: «С кем ты?» Этот выбор человек делает сам и сам потом несет за него ответственность.
Данная работа ставит целью отследить факторы влияния на выбор политической позиции, а, следовательно, идентификации себя с тем или иным воюющим лагерем в среде русского офицерства.
Анализировать природу выбора собственной позиции населения в целом в Гражданскую войну достаточно проблематично. Наилучшим материалом в этом случае служат воспоминания, дневники, переписка участников тех событий. Однако недостаток заключается в том, что большинство из этих документов создавались уже после Гражданской войны, с оглядкой на прошлое и вполне могли подвергнуться нужной автору корректировке. Особенно это касается воспоминаний тех, кто остался с большевиками и создавал свои мемуары под чутким контролем Советской власти, под ее идеологическим прессом.
Бесспорным плюсом при анализе умонастроений белого офицерства можно считать широкий перечень оставленных воспоминаний, что, при близком рассмотрении, является вполне закономерным. Во-первых, вынужденное пребывание вдали от Родины, на чужой земле. Погружение в воспоминания позволяло этим людям хотя бы в мыслях вернуться в Россию, вновь соприкоснуться с родными и близкими. Во-вторых, для многих эмигрировавших мемуарная деятельность стала своего рода источником доходов, возможностью как-то поправить материальное положение, которое тогда опять же у многих ос тавляло желать лучшего. Мемуары бывших белогвардейцев пользовались тогда в Европе известной популярностью. В-третьих, возвращение к Гражданской войне и к событиям, ей предшествовавшим, давало шанс оглянуться на прошлое и переосмыслить его, переосмыслить собственную линию поведения.
Тем не менее, воспоминания белого офицерства нельзя целиком и полностью принимать на веру и считать истиной в последней инстанции. Как любое произведение личного характера они несут налет субъективизма, а иногда и сознательное искажение действительности с целью показать себя в наиболее выгодном свете; оправдаться порой не только перед обществом, но и перед самим собой.
Намного более серьезные проблемы встают перед исследователем при анализе процесса самоидентификации тех офицеров, которые примкнули к большевикам и навсегда остались с Советской властью, в Советской стране. Воспоминания этих людей - довольно редкое явление. Исключение представляет разве что высший командный состав, да и то большинство мемуарной литературы было создано уже после Второй мировой войны, и основной ее целью было освещение событий прежде всего именно этого периода.
«Скудость» источниковой базы по «красному» офицерству, с одной стороны, можно объяснить отсутствием тех факторов, которые толкали на написание мемуаров белых. С другой стороны, - спецификой ситуации, царившей в Советском государстве, в частности, в советской литературе. Она, как и все в стране, подчинялась канонам формирующейсяадминистративно-командной системы и начинала работать исключительно на заказ правительства, испытывая на себе тяжелый пресс советской идеологии.
Подавляющее большинство офицерского и высшего командного состава старалось поначалу придерживаться принципа «армия - вне политики» и защищать существующее на данный момент правительство, не вмешиваясь активно в процесс политического переустройства государства. Однако ситуация постепенно начинает выходить из-под контроля и складываться таким образом, что находиться вне политики армия (во всяком случае, командование) уже не может. Наступает тот момент принятия решения в выборе собственной политической позиции, о котором было сказано выше. Для многих это становится тяжелой психологической борьбой, борьбой между устоявшимися принципами и собственными убеждениями. Необходимость заняться политикой для старшего офицерского состава обернулась личной катастрофой, и стала катастрофой для всего Белого движения в целом. Яркими примерами так называемых «жертв политики» могут служить судьбы А. И. Деникина и, в большей степени, А. В. Колчака.
Сразу следует оговориться, что речь пойдет, так сказать, об изначальном выборе офицеров бывшей царской армии, то есть выборе, сделанном ими в начальный период Гражданской войны. На ее исходе имели место случаи массового перехода белых в ряды РККА. Такую смену позиции нельзя считать вполне осознанной в моральном плане и отвечающей истинным убеждениям переходивших, поскольку здесь доминирующее влияние оказывали такие факторы, как крайняя усталость от войны, душевная опустошенность, отчаяние и безвыходность ситуации. Многими руководило просто нежелание уходить из страны, и они предпочли остаться на Родине под властью, пусть даже изначально ими абсолютно не приемлемой. Кроме того, сыграл свою зловещую роль развернутый большевиками террор в отношении контрреволюционных элементов и, что немаловажно, их семей. Многие офицеры были вынуждены встать в ряды Красной армии под угрозой физической расправы, прежде всего не с ними самими, а с их родственниками.
В ситуации разгоравшейся Гражданской войны выбор позиции офицерства осуществляется под влиянием следующих факторов. Во-первых, традиционные устои. А. И. Деникин в своих «Очерках русской смуты» так характеризует настроения офицерства накануне Февральской революции: «Едва ли нужно доказывать, что громадное большинство командного состава было совершенно лояльно по отношению к личности Государя. Позднейшие эволюции старших воена- чальников-монархистов вызывались чаще карьерными соображениями, малодушием или желанием, надев «личину», удержаться у власти для проведения своих планов; реже - крушением идеалов, переменой мировоззрения или мотивами государственной целесообразности.
Русское кадровое офицерство в большинстве разделяло монархические убеждения и в массе своей было, во всяком случае, лояльно» [4, с. 8].
Именно приверженность этой вековой традиции стала причиной полной растерянности среди кадрового офицерства вследствие крушения монархии. Цементирующая идея рухнула. Генерал В. Марушевский прямо говорил, что его «мартовская революция, совершенно выбросила из колеи» [9, с. 14].
Но уже после Февральской революции начинается поляризация в офицерской среде. Очень яркая зарисовка этого явления содержится в воспоминаниях П. Н. Врангеля от 15 марта 1917 г.: «Не было твердости и единства и в верхах армии. Вместо того чтобы столковаться и встать единодушно и решительно на защиту вверенных им войск, старшие военачальники действовали вразброд, каждый за себя, не считаясь с пользой общего дела. В то время как граф Келлер, отказавшись присягнуть Временному правительству, пропускал мимо себя, прощаясь с ними, свои старые полки под звуки национального гимна, генерала Брусилова несли перед фронтом войск, в разукрашенном красными бантами кресле, революционные солдаты». [1, с. 32-33].
Во-вторых, выбор позиции определяется и таким переплетением факторов, как высокий уровень образования и, как следствие, стремление к анализу и осмыслению складывающейся ситуации, но вместе с тем и определенное «политическое невежество» военного состава, на которое позже ссылались бывшие белогвардейские офицеры. Оно зачастую осложняло оценку событий и приводило к неверным выводам. В частности, относительно взгляда на большевиков как на реальную и серьезную угрозу, как на достойного противника. Такое обоснование в выборе позиции непримиримого врага Советской власти содержится в последнем слове атамана Б. В. Анненкова на процессе в Семипалатинске в 1927 г.: «Когда я выступил и дрался против большевиков, . то я был убежден, что большевики, придя к власти захватническим путем, уже являются незаконной властью. Я был убежден в том, что большевики не смогут опираться на широкие массы населения, не смогут привести страну, разрушенную империалистической войной, в порядок, не могут поднять ее, не смогут управлять ею. Я был убежден, что я должен выступить на бой с большевиками, я был убежден, что я был прав в этой борьбе» [3, с. 388]. В результате атаман определяет сделанный им выбор как заблуждение.
На отсутствие политических мотивов при выборе позиции, в частности, офицерами Генштаба, указывает В. В. Каминский, полагая, что в этом случае определяющим моментом было «стечение конкретных специфических обстоятельств, но вовсе не политические убеждения той или иной персоны» [7]. Данное заключение весьма спорно, поскольку, невзирая на политическую безграмотность военного состава, события 1917 г. и даже ранее, - события 1915-1916 гг., связанные с неудачами русской армии в Первой мировой войне, не могли не привести офицерство к попытке осмыслить складывавшуюся ситуацию. Процесс изменения психологических установок офицерства охарактеризовал А. И. Деникин: «Но и кадровое офицерство изменяло свой облик. Мистическое “обожание” монарха начало постепенно меркнуть. Среди младшего генералитета и офицерства появлялось все больше людей, умевших отличать идею монархизма от личностей, счастье родины - от формы правления. Среди широких кругов офицерства явился анализ, критика, иногда суровое осуждение» [4, с. 10].