М.А. Сидоренко
Как верно замечает специалист по экономической истории Старого порядка Д. Десер, написавший одну из лучших биографий Фуке [1] и изучавший приход к власти Людовика XIV [2], падение сюринтенданта является одним из тех событий, которые мы, казалось бы, хорошо знаем. В данном случае - благодаря свидетельствам короля, Кольбера, де Бриенна и де Шуази. Но все же оно еще недостаточно хорошо изучено и понято [2. С. 96]. Порой историки сосредоточиваются лишь на обсуждении степени виновности министра Короля-Солнце, часто склоняя чашу весов в сторону оправдания этого «последнего человека эпохи Ренессанса» [3. С. 16], сломленного абсолютистской машиной. И пренебрегают значением этого события для всего последующего правления Людовика Великого, а значит, и истории Франции в целом. Ведь именно с 5 сентября 1661 г., с момента ареста Фуке в Нанте, началось персональное правление Людовика XIV [2. С. 97], а не с заседания Государственного совета 10 марта 1661 г., состоявшегося на следующий день после смерти Мазарини.
В данном исследовании мы попытаемся дать свою оценку столь знаковому событию правления Людовика XIV, как опала Фуке, посмотрев на него не столько как на политический акт, сколько как на репрезентативный. Как на часть того общественного образа Людовика XIV, создателями которого были прежде всего сам король, а также его многочисленная команда, состоявшая из чиновников и артистов. Тем более что сам Людовик XIV и его первый живописец Шарль Лебрен указывают на это, символически отобразив опалу Фуке на плафоне Зеркальной галереи. По соседству с центральным сюжетом «Король управляет самостоятельно» мы видим медальон «Установление порядка в финансах», на котором король держит в руке золотой ключ. Тем самым он напоминает, что отказался назначать нового сюринтенданта после падения Фуке. Рядом же с ним фигура Верности, символизирующая Кольбера. Пока же большинство ведущих специалистов по истории Великого века (Ф. Блюш, Ж.-К. Птифис, Ж. Корнет, И. Мюра, П. Губер, Ф. д’Обер, В. Малов и др.) и исследователей репрезентации Людовика XIV (Ж.-М. Апо-столиде, П. Берк, Л. Марен и др.) не ставили перед собой такой цели.
Сегодня исследователи репрезентации Людовика XIV прежде всего обращают свое внимание на Версаль, придворные и общественные празднества, балетные постановки, спектакли, оперы, творения художников, скульпторов и других артистов Великого века. Мы же постараемся показать, что в этот ряд должно быть поставлено и одно из основных событий Великого правления, а именно опала Николя Фуке.
Фронда (1648-1653) убедила Людовика XIV в том, что истинную угрозу внутренней безопасности королевства представляли принцы и гранды, которые даже после жестких мер, предпринятых Людовиком XI и Людовиком XIII, не научились подчиняться своим королям. «Суровость его (Ришелье. - М.С.) правления привела к обильному пролитию крови, вельможи королевства были сломлены и уничтожены» [4. C. 224], - Ларошфуко заблуждался, говоря об успешности политики Людовика XIII и Ришелье в отношении аристократии. Восемь лет спустя после Фронды Людовику XIV представилась возможность преподать аристократии свой урок и наглядно продемонстрировать, как он намерен поступить с теми, кто не подчинится. Если Генриху III и Людовику XIII понадобилось пролить кровь, чтобы доказать свою силу, то Людовику XIV нужен был публичный акт правосудия, который бы показал его окружению, что отныне во Франции лишь один господин - король.
В заблуждение может ввести термин «абсолютизм», который до сих пор употребляют, когда говорят о Старом порядке. Однако он появился не в XVI- XVIII вв., а гораздо позже. Этим термином восточноевропейские историки середины XIX в. обозначали неограниченную королевскую власть, когда в руках монарха сосредоточивается законодательная, исполнительная и судебная функции. Правление же Людовика XIV, «по общему мнению», принято считать этаким «апогеем» абсолютизма. Согласно этой популярной в научной среде версии король «стремился установить личную монополию на власть и ослабить роль корпоративных организаций как правительственных учреждений и совещательных органов» [5. C. 44]. Меж тем абсолютизм, каким мы его себе представляем, - это не более чем миф, блестящую попытку развенчать который предпринял британский историк Н. Хеншелл. Как справедливо заметил ведущий специалист по Старому порядку Ф. Блюш, из основных черт французского государственного права следует идея, что монархия более абсолютна, чем монарх; французы XVII в. понимают также, что monarchia absoluta обозначает монархия без уз: монарха ничего не связывает в его поступках, но власть его нельзя считать неограниченной [6. C. 144]. Для любого образованного человека времен Людовика XIV, и тем более для законника, абсолютная королевская власть являлась ограниченной, поскольку монарх должен уважать законы королевства, иначе он становится тираном. Равальяк убил Генриха IV потому, что видел в нем не посланника Божьего, а еретика и тирана.
Пример подчинения короля закону прослеживается в случае с процессом над Фуке. Людовик XIV, несмотря на свое желание сурово наказать опального министра, так и «не смог обеспечить вынесения смертного приговора Фуке... независимость судей гарантировалась тем, что они приобретали свои должности», а не были назначены королем, поэтому-то, «что бы они ни говорили и ни делали, король не мог их сместить» [5. C. 66].
Все свое правление Людовик XIV позиционировал себя как монарх, который четко следует букве закона, что было для подданных символом мира и порядка в королевстве. Такое понимание королевской власти отчасти исходит к древним традициям французской монархии, согласно которым король был первым судьей в королевстве, а значит, первым законником и отличным юристом, хорошо разбирающимся в этой области. «С незапамятных времен судебная функция короля была одним из главных фундаментов его авторитета», - пишет Дессер [2. С. 75]. Достаточно вспомнить Людовика Святого, вершившего суд под дубом в Вен- сенском лесу [7. C. 176]. Позднее свои судебные полномочия король Франции передает парламентам, которые располагались как в провинциях, так и в Париже. Последний же считался главной судебной инстанцией в королевстве. Людовик XIV отчасти вновь переймет эти полномочия, возродив в 1663 г. традицию Великих дней.
Людовик XIV прибегал к помощи юристов даже при объявлении войны или присоединении пограничных территорий. «Король был воспитан в русле христианской концепции “справедливой войны”, ему прививают уважение к данному слову, его убеждают в необходимости испробовать все возможные пути переговоров, прежде чем прибегать к военной силе» [8. C. 132]. «Величие нашей смелости не должно заставлять нас пренебрегать доводами рассудка», - пишет Людовик накануне Деволюционной войны [9. С. 193]. Даже война с Голландией (1672-1678), «война агрессивная, наиболее спорная во всем правлении», рассматривалась королем «как справедливое наказание государства, которое подписало с ним договор о союзе в 1662 г., но в 1668-м сменило лагерь и объединилось с Англией и Швецией» [10. С. 321].
К помощи юристов королевства Людовик XIV обратился и в 1661 г., когда он решил расправиться с Фуке, который был главным препятствием к единовластию. Самим фактом этого судебного процесса Людовик наверняка давал понять, что времена насильственных расправ над политическими противниками монаршей власти миновали, ведь в руках короля есть оружие более эффективное и подобающее ему - закон. Тем более что результат работы десяти предыдущих Судебных палат, собранных с 1597 г., был более чем удовлетворительным [11. С. 151].
Фронда и война с Испанией позади, заключен мир (1659 г.), залогом которого стал брак Людовика XIV с инфантой Марией-Терезой, суливший скорое рождение наследников, а следовательно, стабильность и процветание Франции. Казалось, серьезных причин для тревог у короля не должно быть. Однако, как пишет Вольтер, никогда ранее при французском дворе не было столько интриг и надежд, как в последние дни жизни Мазарини [12. С. 229]. «Смерть Мазарини породила великие надежды у тех, кто мог претендовать на пост министра» [13. C. 174], - вторит ему м-м де Лафайет. Даже после смерти кардинала, объявив о своем намерении не назначать первого министра и править самостоятельно, Людовик еще не стал полновластным хозяином в королевстве. На его пути стояло еще одно серьезное препятствие - Николя Фуке.
Почему Людовик XIV хотел избавиться от министра, который, как он сам признавал, «обладал умом и большим знанием о состоянии дел в государстве» [9. С. 69]? Скрыты ли причины исключительно в богатстве и могуществе сюринтенданта финансов (с 1653), который умудрился скопить за долгие годы служения короне внушительное состояние и создать обширную клиентскую сеть? Он «платит исповедникам, благородным девушкам, первой комнатной даме, мадам де Бовэ. своим любовницам, прежним и будущим, посредникам, медикам короля, информаторам, людям искусства, послам, знатным придворным, поэтам, журналистам, конечно, иезуитам, Парламенту, академикам.» [3. С. 31] - стоит согласиться с П. Мораном, который считает, что «противостояние Людовика XIV и Фуке - это противостояние бедного и богатого» [3. С. 73].
Не стоит пренебрегать еще одной немаловажной деталью - с 1650 г. Фуке был генеральным прокурором парламента Парижа, что делало его неуязвимым для королевского правосудия. Согласно закону судить его мог только Парижский парламент, где у Фуке было много друзей и сторонников (поэтому перед тем как арестовать, король и Кольбер подтолкнули его к продаже прокурорской должности). Таким образом, один человек сосредоточил в своих руках не только финансовую, но и юридическую власть в королевстве.
В определенном смысле в действиях Фуке не было ничего предосудительного, так поступал каждый, кто стремился обрести власть: «Сначала Ришелье, а потом и его наследник (Мазарини. - М.С.)... построили собственное состояние, материальное и политическое, на уровне, не имеющем себе равных в истории монархии...» [2. С. 32]. Это видно на примере морской политики, проводимой главным министром Людовика XIII: «Теоретически кардинал лишил род Монморанси прежнего влияния на морские дела королевства, для того, чтобы “секуляризовать” эту область в пользу Короны. Но в реальности, он. монополизирует места, должности, права, которые ему дают возможность управлять морскими активами» [2. С. 32, 33]. Мазарини же скопил самое большое при Старом порядке состояние, размер которого варьируется от 36 до 40 млн ливров [2. С. 73]. Кольбер и Лувуа, встав во главе министерских кланов, будут делать то же самое. Да и коллега Фуке А. Сервьен (в 1653 г. Мазарини назначил сразу двух сюринтендантов) также «любил роскошь, деньги, красивые экипажи и строения» [14. С. 128]. Но беда Фуке в том, что он слишком явно выставлял напоказ свои возможности, давая понять молодому государю, насколько он всесилен. И, что немаловажно, дело было не только в финансах.