Трудно определенно локализовать место этой битвы, особенно если принять за основу Донецкий вариант из-за множества тамошних городищ. Какие из них следует считать Шаруканем и Сугровым? Однако если же предположить, что русское войско не свернуло с торной дороги за Ворсклой налево к Донцу и тамошним городищам, а действительно, как это видится нам, прошло Залозным шляхом до самого настоящего Дона, к переправе через него в черте современного Ростова, где и находилась, в то время по крайней мере одна, хорошо известная половецкая ставка-зимовье, – "Кобяково городище" (в районе совр. "Нахичевани"), то на обратном пути (если предположить, что шлях проходил немного дальше от моря, чем это показано на схеме К.В.Кудряшова)[12], на расстоянии несколько более одного дневного перехода, оно должно было миновать дефиле (шириной всего 2 км) между долиной р. Тузлов и истоками текущей в Азовское море речки Самбек. Один из двух ее истоков и мог в то время называться Дегеем.
Наверняка в те времена воды в речке было больше, а весной она могла представлять собой серьезную преграду – временный "поток". Естественно, что половецкие военачальники выбрали позицию, которую нельзя было обойти, чтобы отомстить самонадеянным русским. Возможно, что именно здесь, недалеко от современной слободы Большекрепинской, на расстоянии примерно 50 км от прежнего Кобякова городища и разыгралась первая битва. Примечательно, что ни о пленниках, ни о трофеях не говорится.
Возможен и иной вариант. У Татищева нет упоминания о потоке Дегее, зато сказано, что после сожжения Сугрова в среду, в четверг снова подошли к Дону, где собралось множество половцев и князья перед битвой "увещевали" войска[13]. Здесь под "Доном" вполне может фигурировать крайний рукав его дельты – Мертвый Донец, к которому подходил Залозный шлях. В древности он являлся основным руслом. Может быть, такой рукав трудно назвать "потоком", зато такая привязка места битвы более соответствуют прохождению последнего отрезка Залозного шляха на схеме из книги К.В.Кудряшова.
Натиск противника был отбит, но до победы было еще далеко. Все новые и новые силы половцев подходили со всех сторон. Назревала решающая битва, но именно ее то и искали русские князья. Замысел похода заключался в том, чтобы, намеренно зайдя в самое средоточие половецких кочевий, уязвить противника в сердце, примерно разорить его защищенные одними степными просторами столицы, собрать на себя "всю половецкую землю", заставить ожесточенно и бескомпромиссно сражаться вечно ускользающих степняков и в гигантской битве на уничтожение перемолоть их людские ресурсы, тем самым убедив неприятеля в своем абсолютном превосходстве!
Торопиться выступать было просто неразумно, следовало дождаться, когда врагов соберется как можно больше. Поэтому, воздав Богу хвалу за одержанную победу, русские наутро праздновали на месте битвы Благовещение Пресвятой Богородицы, совпавшее в том году с Воскресением Лазаря (Лазаревой субботой). Проведя за богослужениями субботу, утром в Вербное воскресенье христолюбивое воинство двинулось далее. Когда же наступил понедельник Страстной недели, "паки иноплеменницы собраша полки своя многое множество". Их отряды зачернели по всему степному горизонту подобно лесу – "яко борове велиции и тмами тмы, и оступиша полкы Рускыи"[14], смыкаясь со всех сторон.
Неизвестно, в каком порядке русское войско совершало марш в таких условиях – "в предвидении встречного боя", – как бы мы сказали сейчас. Возникает соблазн представить его как глубокое, двух- трех-эшелонное построение. Однако описание начавшегося сражения позволяет предположить, что развертыванию в обычный боевой порядок предшествовало движение в предбоевом порядке трех параллельных колонн, когда "крылья" шли вправо и влево от шляха, по которому двигалось "чело". Массы половцев перед началом боя должны были неминуемо отодвинуть наши боковые походные заставы к крайним колоннам, где они превратились в заслоны из стрелковых цепей, ехавших в колонну по одному, но о таких подробностях источники, естественно, не сообщают.
"И поидоша Половецьстии полъци и полъце Русьстеи, и сразишася первое с полкомъ, и тресну яко гром сразившимася челома, и брань бысть люта межи ими и падаху обои. И поступи Володимеръ с полки своими, и Давыдъ, и возревше Половци вдаша плещи свои на бегъ…". Произошло же это "месяца марта в 27 день…на реце Сальнице" [15].
Куда более подробное и эмоциональное описание дает В.Н.Татищев. По приведенному им "конспекту" исчезнувшей Иоакимовской летописи, русские войска в понедельник выступили и дошли до реки Сальницы, где увидели половцев "как лес". Те стали обходить русские полки, но князья не дали им завершить окружение и атаковали в прежнем (как на Дегее) порядке, причем правый фланг под командованием Мономаха вступил в бой первым. В это время с запада встала грозовая туча, и Мономах развернул строй к неприятелю так, чтобы начинающийся ливень был "с тылу полкам", а половцам в лицо. Ободрив воинов, Владимир повел их в бой.
Отметим сразу, что могла означать такая перемена фронта. Получается, что Татищев как бы противоречит сам себе. Ведь русские, предположительно, двигались теперь в обратном направлении – на северо-запад, уходя из района половецких придонских зимовий к переправе через Миус в районе совр. Матвеева Кургана или (вариант) – ниже по течению – ближе к морскому побережью, если доверять карте Кудряшова). Развернуть фронт в противоположную сторону лишь из-за того, чтобы дождь не бил в лицо (что, конечно, тоже немаловажно), можно было только в условиях уже совершившегося окружения, когда сам по себе выбор направления прорыва не имеет принципиального значения, в случае конечного успеха. Из дальнейшего описания следует, что половцы вовремя отреагировали на этот маневр, парировав его выдвижением на данное направление своих отборных сил.
Очень долго опрокинуть противника не удавалось, поскольку к половцам все время подходили подкрепления, и "русские стали ослабевать". Появились признаки упадка духа – "был страх велик". Стараясь воодушевить бойцов, князья постоянно разъезжали по рядам. Ободряя своих людей словом и делом, они, что было в обычае того времени, во главе своих телохранителей, вклинивались в неприятельские ряды и "секуще половцы", но утомление было очень велико. Чтобы переломить ситуацию, требовалось поистине титаническое сверхусилие, и эту роль вновь взял на себя Переяславский князь.
Владимир, увидев Святополковы войска "уже мятусчеся, бояся, зане паче ослабеют, взяв сынов своих и неколико от своих войск, въехал в середину половцев перед полками Святополчими, возопя: "Кто Бог Велий, яко Бог наш?! Поруча прежде свои полки Ярополку, сам жестоко начал противных избивать, что видя протчие Святополковы и его полку все бросились за ним…" [16]. Одновременного натиска всех русских сил половцы не выдержали и побежали. По словам Татищева, кочевников убито было 10 тысяч, а несколько тысяч их было захвачено в плен и приведено на Русь.
Из этих описаний вырисовывается следующая картина. Когда русское войско, развернувшееся для битвы, достигло места, где половцы собирались дать ему бой, те атаковали с необычайной для них решимостью, без предварительной перестрелки. В дело сразу же были введены тяжелые копейщики. Обе стороны были настроены решительно, и в результате фронтального столкновения огромных плотных лавин (что, по словам старых кавалеристов, случай редкий во все века), закованных в броню всадников, треск сотен одновременно ломающихся копий был подобен удару громового разряда.
Чрезвычайно ожесточенная сеча длительное время шла без ощутимого перевеса той или иной стороны. Ряды сражающихся сходились и расходились для новых и новых "суимов" (термин позднейший – авт.), но напрасно. Тяжелая половецкая конница едва ли значительно уступала русской в качестве вооружения, а слабость своего конского состава, еще не восстановившего силы после зимовки на открытых пастбищах, кочевники компенсировали своим гигантским численным превосходством. Весы колебались, и тогда Владимир Всеволодович, улучив момент, когда половцы на какое то время отхлынули от русского строя, повел свои полки в решительную атаку, поддержанную остальными полками.
Это определило успех битвы. Половцы, по своему обыкновению, будучи раз опрокинуты, стремились теперь рассеяться по степи, и русские, перейдя на преследование, взяли много разнообразных трофеев, а также всякого скота и коней. Были захвачены и пленные, которые поведали о виденном ими чуде, повлиявшем на стойкость неприятеля. Они, по их словам, бежали от того, что поверх атакующих русских увидели помогающих им страшных всадников в блистающих доспехах.
Любопытно, что Лаврентьевская и Радзивилловская летописи сообщают только об одном сражении в пятницу 24 марта, помещая его "на Салне реце" и смешивая две битвы в одну [17]. Вопреки встречающимся в литературе восторженным и безапелляционным оценкам битвы на Сальнице как полного разгрома половцев, следует признать, что анализ текста летописной повести не дает оснований для подобных утверждений. О том, как действовали половецкие отряды с других направлений, в соответствии с половецкой традицией составлявшие крылья бронированного центра (смыкавшиеся в тылу противника), летопись не сообщает. Похоже, что огромные массы легковооруженных кочевников так и не приняли непосредственного участия в битве, рассеявшись после поражения отборной своей части [18]. То, что разбит был именно отборный половецкий отряд, косвенно подтверждается свидетельством участника битвы. Владимир Мономах в своем "Поучении" позже вспоминал, что после боя к нему подвели пятнадцать пленников. Все они были знатными юношами, и всех их он приказал тогда зарубить и бросить в реку Сальню [19].
О настоящем разгроме такого противника, каким были половцы, можно говорить, если захвачены их вожди, которые, обладая лучшими сменными скакунами, всегда имели максимальные шансы уйти от любого преследования, чтобы снова собрать своих рассеявшихся воинов. Половцы, как и прочие степные народы, всегда отступали, если только не побеждали в первом же столкновении, чтобы увлечь противника преследованием, и, расстроив его ряды, ударить вновь или ослабить перестрелкой на скаку. Здесь же лобовое столкновение, как и предусматривал замысел русских полководцев, было особо длительным и, вероятно, неоднократным в силу огромной численности степняков, но мы не встречаем имен убитых или плененных половецких "князей". Все они благополучно ретировались с поля боя, а, значит, разгрома половцев не произошло. Хотя они впервые потерпели поражение всех своих сил и, по-видимому, понесли небывалые потери. Это и позволило русскому войску с добычей благополучно уйти, продемонстрировав тьмочисленному врагу свою непобедимость.