Купец А. А. Кнауф и его кредиторы: первый опыт иностранного предпринимательства в горно-заводской промышленности Урала*
Е. Г. Неклюдов
Имя Андрея Андреевича Кнауфа было широко известно в предпринимательских и властных кругах России конца XVIII – первой половины XIX в., но оказалось незаслуженно забытым в отечественной, в частности уральской, историографии 1 . Тем не менее роль этого человека (и стоящих за ним иностранных кредиторов) в истории уральской горно-заводской промышленности по своему уникальна, а значение многомерно и неоднозначно.
Появление иностранца Кнауфа в составе уральских заводчиков было связано с решением правительства Павла I об отдаче ему в бессрочную аренду Златоустовских (бывших Лугининских) заводов. 30 сентября 1800 г. появился указ императора директору Берг-коллегии М. Ф. Соймонову, в котором сообщалось, что на основании конфирмованного 19 мая мнения Императорского совета «об отдаче лугининских и походяшинских рудокопных заводов в вечное и наследственное содержание партикулярным людям всемилостивейше соизволили, дабы лугининские заводы, выключая медеплавильный Миасский, отданы были московскому купцу Кнауфу» [ГАСО, ф. 24, оп. 3, д. 72, л. 23].
Это решение власти имело свою предысторию. Андрей Андреевич Кнауф появился на Урале, видимо, незадолго до этого события. Скорее всего произошло это в 1796 г., когда в компании с купцом Доути он был определен «комиссионером» от голландского торгового дома Яна и Карла Гассельгреенов и английского торгового дома Шнейдеров для управления Преображенским медеплавильным заводом, принадлежавшим обанкротившемуся московскому купцу П. М. Гусятникову. Как сообщалось в сенатском указе, Доути и Кнауф «взяли на себя распоряжение [заводом] единственно из угождения благодетелям своим де Гассельгреену и Шнейдеру» [РГИА, ф. 37, оп. 3, д. 187, л. 1–64]. Тогда, вероятно, и возник у Кнауфа и его иностранных покровителей план основательнее закрепиться в уральской горно-заводской промышленности путем покупки у капитана Ивана Максимовича Лугинина Златоустовского округа, доставшегося последнему по разделу с младшим братом Николаем 12 января 1797 г. [ГАСО, ф. 24, оп. 23, д. 6644, л. 16]. Лугинины приходились племянниками П. М. Гусятникову (первой женой которого была их родная тетка А. Л. Лугинина) [см. об этом: Аксенов, 1988, 162], который, вероятно, и поспособствовал сделке «комиссионера» его завода Кнауфа с находившимся под попечительством капитаном. Для этого Кнауф принял «вечное» российское подданство и записался в первогильдейское московское купечество.
Как сообщалось в справке Уральского горного правления, в 1798 г. им были куплены пять заводов этого округа. «Комиссионер» купца коммерции советник И. А. Карелин произвел оценку сделки в июле 1798 г., и по ней уже было выплачено владельцу 400 тыс. рублей, когда 20 мая 1799 г. по высочайшему повелению Златоустовские заводы неожиданно поступили в собственность Государственного ассигнационного банка. «В возврат понесенных убытков и употребленных на устройство заводов издержек» Кнауфу из казны тогда же вернули 100 тыс. рублей, а выплата 300 тыс. рублей была рассрочена на несколько лет с процентами. Однако вскоре казенное управление по какой-то причине «оказалось невыгодным» (известно, что назначенный командиром заводов И. Ф. Фелькнер был ложно обвинен в различных злоупотреблениях), за чем и последовал указ от 30 сентября 1800 г. [см. об этом: ГАСО, ф. 24, оп. 3, д. 72, л. 2, 14; Тулисов, 1999, 270–275].
В соответствии с «кондициями», приложенными к этому царскому указу, Кнауфу отдавались четыре из пяти Златоустовских заводов (Златоустовский, Кусинский, Саткинский и Артинский с 5 244 рабочими душами) за исключением медеплавильного Миасского завода, где незадолго до этого была оборудована золотопромывательная «фабрика» (добыча золота в России до 1812 г. являлась коронной привилегией). Купцу полагалось ежегодно платить казне по 6 % с оценочной стоимости заводов, составлявшей 1 780 100 рублей, т. е. примерно 100 тыс. рублей, и нести все общие повинности. За право владения заводами Кнауф уступал казне «претендуемые им 300 тыс. руб. убытков, потерпенных при запродаже ему заводов от перевода и займа капиталов», и обязывался вернуть уже выданные 100 тыс. руб. Аренда признавалась не только бессрочной, но и потомственной. Кнауф мог передать заводы «из наследников тому, кому по уважению способностей пожелает, разумея под сим российского подданного, а не инодержавного» (неизвестно, были ли у Андрея Андреевича дети; в документах «наследником» Кнауфа называли московского купца Антона Стольме), продать арендные права с ведома Берг-коллегии или вернуть заводы в казну. Вместо залога ему предоставлялось право застраховать заводы «в надежной страховой конторе» [см. об этом: ГАСО, ф. 24, оп. 3, д. 72, л. 23, 24; РГИА, ф. 37, оп. 3, д. 187].
Почти через год условия аренды были скорректированы. 3 июля 1801 г. высочайшим указом Кнауфу разрешили арендную подать выплачивать «голландскими облигациями», выпущенными в счет долга России, и во избежание излишних издержек на пересылку вносить их в Амстердаме банкирам де Смет. В Министерство финансов он должен был предоставлять только расписки о приеме облигаций к 30 сентября каждого года [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 25, д. 701, л. 463–465]. Очевидно, такой способ расплаты за аренду был удобен не только российскому правительству, но и Кнауфу, сохранившему свои заграничные связи.
6 октября 1801 г. был заключен контракт на указанных условиях. Дополнительно в нем устанавливалось, что в случае троекратной неуплаты в срок оговоренных сумм, казна могла поступить с Кнауфом «как с неисправным и нерадивым содержателем по силе законов». В качестве залога вместо предположенного страхования заводов купцу позволялось купить 1 тыс. крепостных душ. В контракте Кнауф упоминал, раскрывая круг своих связей, что уже сговорился с князем А. Н. Голицыным на покупку его калужского имения (в 1802 г. это имение, заложенное Кнауфом, будет отдано им «в казенное ведомство» в обеспечение отпущенного железа) [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 2989]. Но пока купчая не была совершена, предоставлял в залог данную ему доверенность от княгини Л. Н. Гагариной на 1 тыс. ее крепостных «с женами и детьми и со всеми землями» в трех губерниях. Кроме того, Кнауф предоставил в Берг-коллегию «свидетельства от бывшей в Варшаве комиссии» на 16 752 рубля, доставшиеся ему «по банковой надписи от негоцианта Бергина и компании» [ГАСО, ф. 24, оп. 3, д. 72, л. 14].
То, что Андрей Андреевич был не только хорошо знаком, но и пользовался доверием влиятельных и знатных лиц, свидетельствует другой контракт, заключенный им три года спустя, 16 сентября 1804 г., в Петербурге с бароном Г. А. Строгановым на аренду трех его Кыновских заводов. «Будучи уверен с самой лучшей стороны о Кнауфе по примеру нынешнего его управления заводами», барон разрешил тогда купцу «владеть сими заводами, управлять людьми, употреблять их в работы так, как бы то была его истинная собственность, надеясь твердо, что он, получая от всего того надлежащие и справедливые прибыли, не забудет ни моих выгод, ни людей, приписанных к заводам».
Условия долгосрочной аренды (заводы отдавались Кнауфу на тринадцать лет – с 1 ноября 1804 по 1 ноября 1817 г.) были довольно необычны. В качестве арендной платы купец обязывался нести все расходы по содержанию заводов, исполнять повинности и вносить банковские платежи и страховые взносы (с общей суммы 571 229 рублей) за заложенные во Вспомогательном банке и застрахованные в Англии Елизавето-Нердвинский и Екатерино-Сюзвенский заводы. Следовательно, вся возможная прибыль шла Кнауфу, он не делился ею с владельцем, как это обычно бывает при аренде. Но по условиям контракта после его заключения купец предоставлял Строганову беспроцентную ссуду в 252 тыс. рублей, которую барон обязался возвращать по частям с 1810 по 1816 г., причем выплаты за последние два года (около 105 тыс. рублей) засчитывались в счет уплаты долга Вспомогательному банку [см.: ГАСО, ф. 24. оп. 25, д. 191, л. 2–11].
Можно предположить, что нуждавшийся тогда в деньгах барон согласился на аренду именно с целью получения этого займа: в результате у него сразу появлялась четверть миллиона рублей и он освобождался от ежегодных платежей по залогам. Кроме того, будучи назначен посланником в Испанию, Строганов собирался тогда надолго покинуть Россию и, по-видимому, рассчитывал отдать свои заводы в руки не просто наемному управляющему, а заинтересованному в развитии производства и, как он считал, надежному арендатору.
Кнауф в то время располагал большими капиталами и, арендуя строгановские заводы на столь длительный срок (по договору он мог быть продлен на год за каждую просрочку Строгановым взноса по займу), предполагал, видимо, рационализировать сложные производственные связи заводов и поднять их довольно низкую производительность. Арендатор обещал «ничего не запущать до разрушения» и даже получал право с согласия владельца строить новые заводы и приискивать рудники на землях Строганова, «не требуя в прибавку крестьян и заводских людей», а также «обучать людей на свой счет ремеслам, художествам и наукам, каким и где хочет». После истечения срока аренды он должен был передать владельцу «все новые заводы, фабрики, махины и все им сделанные заведения и открытые рудники... безденежно» [Там же, оп. 3, д. 127, л. 11–25].
Вероятно, доверие Г. А. Строганова к А. А. Кнауфу как надежному и обеспеченному партнеру укрепилось известием о том, что незадолго до составления между ними контракта купец приобрел в собственность у разорившегося И. П. Осокина медеплавильные Юговский, Курашимский, Бизярский и железные Нижний и Верхний Иргинские, а также Саранинский заводы. По купчей, заключенной 4 апреля 1804 г., Кнауф брал на себя погашение долга Осокина Вспомогательному банку в сумме 730 500 рублей, а 584 500 рублей вручал продавцу наличными. Кроме того, в 1802 г. Кнауф сделал еще одну покупку, приобретя у графа С. П. Ягужинского за 40 тыс. рублей недействующий Курганский медеплавильный завод с рудниками и лесами (правда, возобновлять производство он не стал) [см.: Павленко, 1962, 227, 360; Металлургические заводы…, 2001, 282]. Таким образом, в течение всего пяти лет Андрей Андреевич стал владельцем семи и арендатором (срочным и бессрочным) также семи заводов Урала, оставаясь еще и «комиссионером» Преображенского завода. Было чему восхищаться представителям российского горно-заводского дела, по-видимому, с завистью смотревшим на ворочавшего миллионами новоявленного московского купца и именитого гражданина.