О. П. Илюха
Раскрывается специфика повседневной жизни сельского учительства Карелии в конце XIX – начале ХХ в. Характеризуются каждодневные занятия, круг общения, характер быта, включая особенности конфликтных ситуаций, воссоздаются детали мужского и женского костюма сельских учителей, что расширяет наши представления о социокультурном облике представителей этой крупнейшей профессиональной группы российской интеллигенции.
Первые попытки анализа материального и правового положения учителей-современников были предприняты публицистами и деятелями народного образования уже в конце XIX – начале ХХ в. [см.: Вахтеров; Мягкова; Рождественский; Чехов]. Привлекая разнообразную, но подчас слабо систематизированную информацию, авторы концентрировали внимание на актуальных для своего времени проблемах образования, включая некоторые стороны повседневной жизни учительства.
На фоне обилия литературы по истории образования и педагогики, изданной в советское время (по подсчетам Э. Д. Днепрова за период 1918–1977 гг. в СССР было опубликовано 6 774 работы, защищены 483 диссертации на эту тему), количество исследований, посвященных непосредственно учителям, кажется ничтожно малым: за 60 лет появилось всего лишь 36 публикаций [см.: Днепров]. Определенный вклад в изучение истории отечественного учительства внесли такие специалисты по истории интеллигенции, как В. Р. Лейкина-Свирская, А. В. Ушаков, Ф. Г. Паначин, Н. М. Пирумова, Л. К. Ерман, О. Н. Знаменский и др. В центре их внимания – социальная и политическая активность учительства, участие в революционном движении. Советская историография по вполне понятным причинам отказывалась от исследования повседневной жизни учительства, исключив ее из круга актуальных задач.
Не случайно первое непредвзятое исследование российской сельской школы во второй половине XIX – начале XX в., включающее многостороннюю характеристику учительства, было создано за рубежом. В книге Бена Эклофа, многопланово анализирующего состояние народной школы, отдельная глава посвящена жизни учителей в деревне, характеристике их социального статуса и взаимоотношений с сельским сообществом [см.: Eklof].
В 1990-х гг. наметились изменения и в отечественной историографии. Уже в начале десятилетия была издана монография Н. Н. Смирнова, раскрывающая социально-политические позиции учительства, где, в частности, была дана общая краткая характеристика материального положения различных групп учителей накануне революции и в 1917 г. [см.: Смирнов]. Особенности правового, общественного и материального положения российского учительства в более широком временном диапазоне (конец XIX – начало ХХ в.) охарактеризованы И. В. Сучковым [см.: Сучков].
Особый интерес представляют исследования, позволяющие уточнить конкретные реалии «среднестатистической» общероссийской панорамы. Количество таких «региональных картин» (точнее, зарисовок) пока еще невелико. Большинство из них слабо вписаны в общеисторический контекст и носят преимущественно краеведческий, «эрудитский» характер. И все же ряд работ, выполненных на материалах конкретных регионов – Севера [см.: Афанасьева; Гуркина], Ярословской губернии [см.: Иерусалимская], Забайкальской области [см.: Басалаев], – привлекает внимание своей обстоятельностью. Их авторы касаются и таких вопросов, как условия жизни, быт, интересы сельского учительства. Тем не менее повседневная жизнь этой крупной социально-профессиональной группы еще не охарактеризована в полной мере.
Задача данной статьи – раскрыть на материалах Карелии типичные черты обыденной жизни сельских учителей. Такие детали повседневности, как круг общения, каждодневные занятия, характер конфликтов, особенности костюма, позволяют рельефно и многопланово высветить место сельского учительства в обществе, а также оценить условия, в которых формировались его идеалы и предпочтения.
Учительство Российской империи не было однородным: специфика положения различных его слоев определялась социальным происхождением, уровнем образования, материальными условиями (заработная плата преподавателей гимназии значительно превышала уровень доходов сельского учителя) и особенностями той среды, в которой оказывался учитель в зависимости от местонахождения школы. Основу быстро растущей в конце ХIХ – начале XX в. сети сельских начальных учебных заведений составляли министерские образцовые училища, земские школы (в «неземских» губерниях их аналогом были общественные училища), церковно-приходские школы (ЦПШ) и школы грамоты (особый тип школы духовного ведомства, дававший минимальные знания). Образцовые министерские училища находились под усиленной опекой Министерства народного просвещения (МНП) и имели хорошую материальную базу, однако они составляли небольшую часть общего числа начальных школ.
Учителями в сельских школах могли работать лица с разным уровнем образования. В конце XIX – начале ХХ в. идеальным сельским учителем считался выпускник учительской семинарии, но на деле было немало учителей, а особенно учительниц, закончивших полный или неполный курс гимназий; в школах церковного ведомства повсеместно трудились выпускницы епархиальных училищ и воспитанники духовных семинарий, заметной также была прослойка получивших учительскую специальность в результате окончания учительских курсов или допущенных к преподаванию по итогам специального экзамена на звание учителя.
По данным за 1900 г. из 360 учителей и учительниц земских и министерских училищ Олонецкой губернии 48 % получили специальную подготовку (в учительской семинарии или на двухгодичных курсах); 26 % окончили средние учебные заведения; 25 % получили учительское звание по экзамену и около 1 % не имели прав на преподавание. В то же время в церковных школах лишь 3 % учителей получили специальную учительскую подготовку, но доля преподавателей со средним образованием составляла 70 %, остальные имели незаконченное среднее или начальное образование [см. об этом: Илюха, 150–151].
Сходная картина наблюдалась и в масштабе всей страны. По общероссийским данным за 1911 г. 48 % народных учителей окончили учительский институт или семинарию; 31 % имели среднее образование, 21 % – ниже среднего. Среди учительниц 20 % имели за плечами учительскую семинарию или учительские курсы, 63 % – аттестат гимназистки или «епархиалки», 17 % учительниц, имевших начальное образование, были допущены к работе после сдачи специального экзамена [см.: Сучков, 64].
Молодые учителя, только что получившие специальность, не стремились возвращаться в родные села, где, по выражению современника, их помнили как «Танек» и «Гришек», а искали приложения своим силам в соседних волостях, чтобы, живя отдельно от родительской семьи, тем не менее быть от нее неподалеку [см.: Гуркина, 80]. Однако это не всегда было возможно. Путь к месту работы для многих оказывался отнюдь не близким и не простым. Например, молодая учительница, отправляясь в Архангельскую (Беломорскую) Карелию из губернского центра, преодолевала путь в 700 верст за 12 дней. Приходилось менять несколько видов транспорта: плыть на пароходе, в лодке и на плоту, ехать верхом на лошади, на подводах, долгие версты идти пешком [см.: Опокина, 558–561].
Багаж учителя, направлявшегося на работу в деревню, был невелик. Обычно он ограничивался сундуком и парой узлов, в которые паковалась одежда, книги и кое-какая домашняя утварь. Предусмотрительные молодые люди, отправляясь на работу в карельскую деревню, брали с собой самовар. Они поступали разумно, так как приобрести в глуши подобную вещь было непросто. В учительском быту значение чаепития, а стало быть, и самовара, трудно переоценить: чайная церемония была любимым видом трапезы с задушевной беседой.
Жильем учителя становилась съемная комната или угол в крестьянском доме. Иногда в качестве жилья приходилось использовать помещение учебного класса. По мере улучшения материального положения начальной школы появлялось все большее количество учебных заведений, построенных по специальным проектам. При них были предусмотрены учительские квартиры, реже – дома.
Оплата труда в школах разных типов существенно различалась. Имелась дифференциация также по отдельным губерниям, а внутри губерний и по уездам. Из числа сельских учителей лучше других были обеспечены работавшие в образцовых училищах МНП, средние позиции занимали земские школы, хуже всего было материальное положение работавших в ЦПШ. В середине 1890-х гг. оклады учителей министерских училищ превышали 330 рублей в год, а в отдельных уездах составляли более 400 рублей. В то же время основная часть учителей земских училищ была вынуждена довольствоваться годовым окладом в 200 рублей [Отчет, 1895, 20].
Заработная плата учителей ЦПШ была ощутимо меньше. До 1896/97 уч. г. она составляла 120, а затем была увеличена до 180 рублей в год. Учителя Закона Божьего (в основном приходские священники) получали вознаграждение от 30 до 60 рублей в год. Самую низкооплачиваемую категорию составляли учителя школ грамоты (низший тип церковной школы). В начале 1890-х гг. еще нередки были случаи, когда крестьяне содержали учителя в складчину или расплачивались с ним поочередно «еженедельным кормлением» [Отчет, 1896, 86]. Многим крестьянам это было в тягость, и они отказывались отпускать детей в такие школы. В 1908 г. законодательно была установлена фиксированная норма основного оклада учителей и учительниц – 360 рублей в год. В 1913 г. были также официально санкционированы периодические пятилетние прибавки, вводившиеся с конца XIX в. отдельными земствами с целью создания стабильных учительских кадров. Позже, уже в условиях военного времени, вводились так называемые военные прибавки в размере 120 рублей в год [см.: Сучков, 65].
Предусматривались специальные выплаты учителям за квартиру, стол, отопление и освещение, дополнительно оплачивались уроки пения, ремесла, сельскохозяйственные занятия с школьниками. В 1910 г. законодательно были установлены пенсии по возрасту (требовалось отработать в школе 25 лет) и инвалидности учителям и учительницам народных школ. Однако на протяжении всего периода сохранялась нерегулярность оплаты труда, от чего особенно страдали учителя земских и церковно-приходских школ [ЦГИА СПб, ф. 139, оп. 1, д. 10849, л. 24].