А главное: солдатам — не выходить с оружием из казарм без зова Исполнительного Комитета.
Товарищи! Это не конкретно! А если поддельный телефонный звонок? Или явится кто, как Линде?
Хорошо, так: каждое распоряжение о выходе воинской части на улицу должно быть сделано на бланке Исполнительного Комитета. И скреплено печатью.
Ерунда! У нас кто хочет может поставить печать на нашем бланке.
Хорошо: и подписано не менее чем двумя членами ИК. А у нас их — девяносто. Всегда наберётся два таких, которые...
Хорошо, не просто два, но двое из определённых лиц, например следующих семи — ну кто? Чхеидзе, Скобелев, Богданов, Либер... Ну от солдат Бинасик, от военных Филипповский...
Смеялись: семь диктаторов.
Революции любят откалывать такие номера. Они и в историю потом входят: „Семь диктаторов”.
И ещё дополнительно: чтобы каждое распоряжение проверяли по нашему телефону.
А к рабочим? Им так не прикажешь (и большевики не дадут приказать)... Товарищи рабочие и милиционеры! Оружие у вас служит лишь защите революции. В манифестациях и на собраниях оно вам не нужно. Здесь оно становится угрозой делу свободы. Идя на собрание, не берите оружие с собой...
Ну, ещё из литературной части... Никакие насилия граждан друг над другом не могут быть допущены в свободной России... Кто ведёт к смуте, тот враг народа!
Теперь — скорей печатать, размножать, рассылать, сообщать по телефону во все казармы! Расклеивать по городу, как будет готово.
Да что же правительство?! Уже скоро и на Совет нам ехать — а Разъяснения всё нет?
Ну, наконец-то! Ну, наконец же! Измученный Церетели, не находивший себе места, вскрывает пакет и тревожно читает: не обманули? не изменили согласованного?
Ну, грубых изменений нет. Да половина Разъяснения — цитата из Декларации 27 марта, а от „санкций и гарантий” пятятся теперь.
Потвердевшим голосом Церетели читает вслух.
Спорить — уже все устали. И друг друга не переубедишь. Сразу голосовать. Трудовики, народные социалисты, эсеры, меньшевики-оборонцы — 34, за. Большевики, меньшевики-интернационалисты и внефракционные — 19, против.
Принято. Предложить Совету признать Разъяснение правительства удовлетворительным.
Скорей и ехать на Совет, в Морской корпус.
83
* * *
На Невском слух: Москва возмущена и грозит принять карательные меры к Питеру, отрезать продовольствие.
И такой слух: Ленин предписал вызвать немедленно в Петроград кронштадтский гарнизон.
И такое известие: Исполнительный Комитет удовлетворился объяснением Временного правительства.
Кричали „ура”.
* * *
И от Троицкого моста пришёл слух: с плакатами против Ленина к дому Кшесинской ходили, но дойти не дошли. Уже по дороге их предупреждали, что будут расстреливать, как на Невском, и многие отсеялись. А кто перешёл-таки мост — тех встретили вооружённые, изорвали их плакаты и поколотили.
* * *
У Полицейского моста из автомобиля держит речь Скобелев:
— Исполнительный Комитет не допустит эксцессов. Мы не допустим такие лозунги как „арестовать шпиона Ленина!”. Не может быть насилия над кем бы то ни было. Исполнительный Комитет не допустит, чтобы граждане отстаивали свои взгляды при помощи оружия. Только старая власть могла опираться на силу штыков. А новая власть будет действовать силой слова и убеждения.
И тут же, при нём, несколько человек не давали проехать легковому автомобилю с лозунгом „доверие Временному правительству”. А он как не заметил, не вмешался, поехал дальше.
* * *
А ещё были митинги у всех посольств — французского, итальянского, английского. Бьюкенен несколько раз обращался с балкона к манифестантам: Англия воюет не ради завоеваний, единственная цель Англии — торжество права и справедливости. Поддерживайте Временное правительство!
И тут же, при Бьюкенене, кучка матросов и рабочих — рассеяла, побила манифестантов и порвала их противоленинский плакат.
* * *
С митинга у Казанского собора повезли инвалидов в их госпиталь на Каменноостровском. По разумному совету они перед Троицкой площадью свернули флаг „Да здравствует Временное правительство”, чтобы не дразнить ленинцев. Но их всё равно узнали — от „дворца Ленина” в них стали стрелять из винтовок. Люди не пострадали, но грузовик остановился. Подбежали, стали стаскивать инвалидов. Феликса Вольчака без двух ног — избили. А Василия Москаленко без правой ноги — поволокли к Кшесинской. Там, угрожая револьверами, его допрашивали, кто им заплатил за сочувствие Временному правительству, кричали: „Расстреляем!” Отпустили с угрозой: больше не попадаться, иначе лишится и второй ноги. А ещё двух одноногих инвалидов — Василия Романова и Ленарда Дуду, схватили, повезли на Выборгскую сторону, там заперли до ночи. Потом составили протокол и обещали суд через два дня.
* * *
Ушло с Невского много манифестантов с чувством победы — а рабочие продолжали подходить из боковых улиц, и всё на Невский же, только там и можно доказать. Все такие же — с плакатами против правительства, и опять вооружённые отряды — и Невский снова встречал их: „изменники! провокаторы! за немецкие деньги!”, а они: „буржуи, провокаторы, в норах сидели, а теперь повылезли!” На углу Пушкинской студенты и гимназисты вырывали флаги, рвали плакаты Бумагопрядильни и Ниточной мануфактуры. А работницы кричали:
— Где же наша свобода? Мы имеем такое же право!
На Знаменской площади грузовики с солдатами, инвалидами, студентами перегородили подход очередной ленинской колонне — и не пропустили вооружённых.
Были и чёрные знамёна анархистов: „Отобрать без выкупа земли и заводы”.
Одну такую колонну смяли у городской думы юнкера-константиновцы.
А на Марсовом поле разгромили грузовик с плакатом доверия правительству.
* * *
Опять сгустилось, к драке. Одного прилично одетого господина в спортсменской фуражке и в пенсне за какое-то брошенное слово ударили из колонны по лицу и хотели дальше бить, но солдаты и женщины отстояли.
Сухопарый англичанин, военный, прихрамывая, с палочкой, шёл за колонной и кричал с акцентом: „Провокаторы! Изменники!”
* * *
Уже в сумерках на углу Морской и Невского были выстрелы в воздух, толпа шарахалась. Яростно кричали:
— Прекратите выстрелы! Немецкие деньги!
— Пусть стреляют! Мы умрём за свободу, если нужно!
С темнотой такая нервозность наступила: стучат клапаны неисправного автомобиля — толпа бросается врассыпную, крича о стрельбе.
* * *
От вечерних рабочих манифестаций оседал народ на Невском, ходили, толкались, агитировали солдат. И злобно:
— Всех этих господ буржуев, что зря шляются, — взять да перестрелять.
После восьми и девяти часов вечера ходили по Невскому добровольные большие группы безоружных юнкеров и солдат, успокаивали публику и от имени Совета предлагали очистить Невский, не собираться в большие толпы, не манифестировать ни за ни против, и не нервничать. Брались за руки и цепями мягко вытесняли публику с Невского в боковые улицы. Многие сворачивали флаги, убирали плакаты и расходились.
Вечер становился ясный, прохладный. Проступали звёзды, а вот всходила и луна.
84
После приезда Ленина — среди петербургских большевиков положение отчаянно-сложное. Программу Ленина принимает меньшинство и неохотно, а кто и принимает лозунги — не хотят подчиниться власти эмигрантов, „мы, питерцы”, были тут на местах, на постах. Нашей эмигрантской стороны мало. Но изумлялась Коллонтай, что при этом невыгодном соотношении и ещё не направляя уверенно ЦК — Ленин осмелился и победно провёл в эти дни городскую конференцию партии. Больше того: на послезавтра отважился назначить уже и всероссийскую конференцию (скорей утвердить ЦК и захватить аппарат!). Коллонтай там будет опять от Петрограда, Шая Голощёкин как бы от БЦК, кой-кто верный успел смотаться на места и вернуться с делегатством, как Клим Ворошилов в Луганск, да вот Сима Гопнер застряла в Екатеринославе, а Макс Савельев потерпел поражение в Киеве от Пятакова и Боши (но Ленин всё равно решил его в конференцию посадить).
Александра Михайловна восхищалась рискованной и блистательной тактикой Ленина, особенно в сравнении с исполкомской и правительственной: две недели назад совершенно одинокий, оттолкнутый, осмеянный, — он вот уже начинал вести за собой партию.
И вместе с необыкновенным моментом истории Александра Михайловна сама в себе чувствовала редкий расцвет, здоровье, мобилизацию душевных сил, политического соображения (да почти же равняясь с Лениным! достойный его партнёр и в эпатажном выступлении в Таврическом), и жажду публичных выступлений, — и полную же личную свободу в 45 лет (уже без Сани Шляпникова), сорок лет бабий век, но в сорок пять ягодка опять, некоторые товарищи с трудом соблюдают с тобой партийное хладнокровие.
Что Саня хорошо успел в марте — это вооружить рабочую гвардию. (А потом попал под трамвай, но к счастью не тяжело.) В последнюю дань ему послезавтра Коллонтай читает в университете лекцию: „Самооборона рабочего класса”.
Пока что — эта самооборона уже началась на улицах. Но — недостаточно для победы, а вызвала отпорный гнев, берегись! И сегодня Александре Михайловне от Ленина — срочнейшее задание: спасать положение!! Идти на пленум Совета и там возглавить большевиков: Каменев — слишком академичен, он не боец, оттеснить и его, и группу питерских, Фёдорова, и быть главным оратором от нас. Вчера большой Совет показал, что он — огромная сила, и сегодня вся ситуация заостряется в нём. Хотя мы там — в утлом меньшинстве, но надо сделать невероятное усилие и повести за собой Совет. Категорически отбить все обвинения в стрельбе! Конечно, Исполком — безнадёжные оппортунисты, нам их пока не взять, но для масс и нет ИК, никто не разбирается, есть Совет. Взять его — и вся сила у нас. Вы прирождённый боец, и вы обаятельны, если не вы повернёте Совет, то и никто. Тактику — вы сообразите на месте. А если не удаётся — то надо просто сорвать собрание, не дать им нас заголосовать.