К другой колонне ленинцев на Садовой наискось подошёл вольноопределяющийся Гинзбург, тоже из студентов, и строго кричал на них:
— Судьба России не решается на улице! Только по зову депутатов вы можете выйти, иначе вы не граждане! Преступные плакаты должны исчезнуть! На Невский вы попадёте только через мой труп!
На него направили несколько дул, но не выстрелили. Какой-то старый крестьянин обнял Гинзбурга и стал его целовать.
А в хвосте колонны шёл всякий сброд, и растрёпанные бабы в платках. Одну спросили, чего она добивается, ответила:
— Уничтожить старое правительство и Николая Второго.
Над ней смеялись:
— Да старого правительства уже нет давно.
* * *
Толпа тысяч десять — „Временное правительство — залог спасения родины”, „Да здравствует гражданин Милюков”, „Да здравствуют союзники” — пришла к Казанскому собору. Говорят: тут будут выступать Родзянко и генерал Алексеев.
Море голов. Возвышается на чьих-то руках большой портрет Керенского. Ждут.
Но ни Родзянко, ни Алексеев так и не прибыли. А студент с грузовика:
— Появились люди с керосином, поджигающие родину. А один среди них привёз из Германии целую бочку.
Офицер с красной розой в руках, помахивая ею ко вниманию:
— Сегодня знаменательный день. Снова чувствуется, что русские люди объединяются любовью к родине. Люди, на словах стоящие за свободу, стреляли в волынцев, давших нам свободу. Пусть из нечистых уст таких людей не раздаются слова о мире! Свежая и радостная, как этот цветок, душа русского народа найдёт путь к миру. Но невозможен мир без победы.
Инвалид из немецкого плена: о мучениях наших там.
— А ленинцы поехали по Германии, пропитанной русской кровью!
Кричат солдаты снизу:
— Долой Ленина!.. Расстрелять ленинцев!..
Кто-то вроде председателя убеждает, что надо действовать только словами.
— А они стреляют!
Грузовик уехал. Митинг продолжается. Штатский интеллигент:
— Я — беспартийный. Кучка людей с оружием, пришедшая с Каменноостровского, позволяет себе призывать народ к свержению правительства. Сейчас на Марсовом поле я слышал призывы к избиению интеллигенции! И это — идейные борцы? Да разве можете вы не отдать должное Милюкову как политическому деятелю? — (Крики: да здравствует Милюков!) — Подобные ему люди — цвет русской интеллигенции, и мы должны им гордиться!
Военный врач:
— Я вернусь на фронт — и как мне нарисовать здешнюю картину? Не нанесите нам предательского удара из тыла! Армия должна знать, что может спокойно стоять к вам спиной. Иначе ей придётся стать вполоборота, и создастся опасное положение. Кучка бездарных людей пытается разъединить даровитую возглавившую нас власть. Временное правительство должно объединиться с Советом на общей платформе любви к родине.
Его качают.
Взошёл депутат от другого митинга, с Мариинской площади. Там Зарудный обещал, что все законные меры к стрелявшим будут приняты. И прокурор уже начал следствие по делу об убийстве...
Туда! Туда! Там — главное. Там — правительство, там будут выступать министры!
Необозримая толпа стала промешиваться, разворачиваться — на Мариинскую!
* * *
Появилось гуще автомобилей — легковых и грузовых. Ездят от квартала к кварталу, останавливаются, и с них — речи.
— Происшедшее показало, что у нас есть элементы, которые добиваются гражданской войны. Но благоразумие удержит наш народ от этих призывов.
Из толпы пронзительно:
— Вы же сами, кадеты, в Пятом году звали народ на захватный путь! Что же вам теперь не нравится?
На площадях, где митинги, дежурят кареты и автомобили Красного Креста. Некоторые и движутся медленно, вместе с демонстрациями.
* * *
К пяти часам дня рабочие колонны прошли и ушли — а Невский залит разношерстной толпой. Настроение самое приподнятое и уверенное: берёт верх — за правительство, за Милюкова!
— Смотрите! Не капитал манифестирует за правительство, а та же демократия!
— Мы шли на каторгу, на виселицы, а теперь мы, разночинная интеллигенция, — „буржуазия”?
— А кто — не „буржуазия”? А крестьяне — не „буржуазия”? Да большинство российского населения! Оттого и смешны притязания „пролетариата”, каких-нибудь трёх процентов, на какую-то свою диктатуру...
— Теперь — мы сами должны охранять закон. Это — не в царской России, где он ничего не стоил.
Идёт колонна учащихся младших классов с плакатом: „Да здравствует Временное правительство!” С тротуаров — восторженная встреча, машут платками.
Проезжал Терещенко в открытом автомобиле. Его узнал Невский и шумно приветствовал.
* * *
А со стороны Адмиралтейства всё врываются и катят по Невскому — оливковые военные грузовые автомобили, в победной февральской манере наполненные солдатами и публикой, но без оружия, — и машут толпе шапками, гимназическими картузами, круглыми матросскими шапочками, обнажая короткостриженные головы. Над кабинами развеваются флаги: „За Временное правительство!” — „Работа здесь, победа там!”
Их встречают рёвом, встречно машут платками и шляпами.
С одного грузовика разбрасывается кадетское воззвание к поддержке Временного правительства. С другого — в напоминание, листки с речью Вильгельма к его гвардии, зовущие к полному разгрому России,— их расхватывают, читают вслух. Когда грузовики останавливаются для речей — на них ещё пытаются взлезать из толпы.
Машут и раненые из дворца Сергея Александровича и других лазаретов.
Кажется: весь Петроград — за правительство! И — кто же ещё против!
Вот уже и на трамваях появились углём и мелом надписи: „Долой Ленина!” — „Вильгельм! Забери своего Ленина!” И каждый такой проходящий трамвай Невский осыпает аплодисментами.
— Да никогда со времён Петра в этом городе не было подобного! Удивился бы великий император!
И Коля с двумя друзьями — счастливые, неслись в грузовом кузове.
* * *
В одном грузовике — солдат с дорогими цветами в руках. Ему аплодирует толпа.
В другом — опять георгиевские кавалеры. Стоит офицер, снял с груди бело-эмалевый крестик на золотой петельке и вытянутой рукой держит перед собой. Из толпы — аплодисменты.
С грузовиков разбрасывают: „Оставьте частные интересы! Соединимся для защиты России!”
Мостовые — это дороги революции. Кто владеют мостовыми — те направляют революцию.
* * *
Потом — слух на Невском: шесть вооружённых автомобилей поехали арестовывать Ленина.
К Троицкому мосту повалили любопытные.
82
Заседание Исполкома растянулось изнурительно долго. Уговоренный текст своего Разъяснения Временное правительство не слало, не слало, не слало, — хотя большинство ИК давно уже было на него согласно, только пришлите.
А между тем заводы, возбуждённые кем-то... Никто тут не смел сказать, что большевиками, — хотя сегодня и главарей их здесь не было. Никто не смел сказать, что — большевиками, потому что это не доказано строго... Но заводы шли и шли вооружёнными колоннами в центр, и поездки Чхеидзе и Скобелева никого ни на волос не остановили. А в центре — всё более распоясывалась обывательская публика в защиту правительства, и легко было ожидать столкновений, — и они произошли, со стрельбой и убитыми.
Немного тех убитых — но какой сигнал о неуправляемости событий! А главная опасность: что стреляли вооружённые рабочие в безоружных солдат! Что ж это могло развернуться? Только-только успокоили вражду солдат к рабочим из-за 8-часового дня — а что произойдёт сейчас? Слали несколько членов ИК в несколько мест на Невский успокоителями.
Не называли вслух, но что за тревожная неожиданность: маленькая ленинская группа распоряжалась массами помимо Исполнительного Комитета? И массами — вооружёнными!
Вероятно кто-нибудь — не Церетели, обессилевший без Разъяснения Временного правительства, на что он всё поставил; и конечно не дипломат Чернов; и тем более не Гоц, на вторых теперь ролях; и не сдержанный Дан; но может быть Станкевич или вскипчивый Либер — с минуты на минуту вылепят это большевикам. (Либер — так взверчен против большевиков, что, кажется, разбуди его среди ночи — и он тотчас готов продолжать неистовую речь против Ленина.) Вылепят — и тут произойдёт взрыв? разрыв? раскол Исполнительного Комитета? И гибель вообще всей революции? —
— если бы не вбежали доложить: Михайловское училище получило от генерала Корнилова распоряжение вывести две пушечных батареи на Дворцовую площадь! Но михайловцы не идут без согласия ИК.
Удар в спину?! Ах, предатель, генерал Галифе!!
И так же — с броневиками, которые Корнилов вызвал!
И — грозная тень Контрреволюции, зловещей контрреволюции, всегда губившей все революции, — поднялась над смятенным заседанием. Вот где наша главная опасность всегда — справа! справа! — не надо этого забывать.
Исполком сплотился мгновенно, и с большевиками: нам надо держаться заодно! С Корниловым — не прямо конфронтировать, но поручить Чхеидзе выговорить ему тотчас по телефону, что никакой вызов войск ни для каких целей невозможен. А затем послать к нему и комиссию. (Да приставить же наконец постоянных комиссаров, чтоб такое не повторялось!)
А почему михайловцы и броневики не пошли? Да благодаря счастливому вчерашнему распоряжению солдатской комиссии Станкевича — чтобы полки не ходили самовольно манифестировать против правительства, а на всякий выход из казарм ждали бы распоряжения ИК.
Пригодилось! Спасло! Но теперь именно такое распоряжение надо развить и усилить: чтобы солдаты не вздумали сами выйти расправиться с рабочими!
Горячечно вырабатывали ещё новое воззвание, ко всему населению... Граждане, в минуты, когда решается судьба страны и каждый опрометчивый шаг грозит... Во имя спасения революции... Верьте, что Совет найдёт пути... Сохраняйте спокойствие...