В действительности повесть «Шемякин суд» сложилась не ранее второй половины XVII века[50]:78. При этом поговорка о «Шемякином суде» является вторичной по отношению к повести и возникла из текста этого произведения[50]:99. «Хронограф», на который ссылался Николай Карамзин, не известен современной науке и, по всей вероятности, являлся историческим сборником второй половины XVII века, утраченным в начале XIX столетия[50]:90. Текст этого «Хронографа», как указывает И. П. Лапицкий, является «позднейшей интерполяцией, сделанной не ранее конца XVII века в неизвестном историческом сборнике, отличном по своему тексту от хронографов редакции 1512, 1617 и 1620—1646 гг.»[50]:99
В целом, слово «Шемяка» в XVI—XVII веках было распространённым именем и, как отмечает И. П. Лапицкий, «уже поэтому всякие сближения имени героя повести „Шемякин суд“ с историческими Шемяками, основанные на одном только внешнем совпадении имён, теряют всякий смысл»[50]:99. По мнению А. А. Зимина, повесть могла сохранить «какие-то далёкие отзвуки благожелательного отношения к князю Дмитрию, распространённые в демократической среде»[1]:158.
6. Дмитрий Юрьевич в искусстве В литературеНиколай Полевой. «Клятва при Гробе Господнем» (роман, 1832)[52]. В изобразительном искусстве На миниатюрах Лицевого летописного свода
Изображения Дмитрия Юрьевича представлены, в частности, в композициях на сюжеты:
получение известия о кончине Дмитрия Шемяки;Василий Тёмный даёт Дмитрию Юрьевичу в удел Углич и Ржеву;Дмитрий Юрьевич приглашает Василия Тёмного на свадьбу;Шемяка приезжает к гробу своего брата Дмитрия Красного;Василий II «возложи нелюбие» на Дмитрия Шемяку и «поиде на него к Угличу»;преставление и погребение Дмитрия Юрьевича в Великом Новгороде.
Дмитрий Шемяка изображён человеком средних лет с кудрявыми волосами и короткой бородой, в беседе с Василием Тёмным безбородым[40].
В росписи центрального свода парадных сеней Государственного исторического музея в Москве
Роспись, сделанная артелью Ф. Г. Торопова (1883), включает «Родословное древо государей Российских», где Дмитрий Шемяка изображён в полный рост, вполоборота влево, в княжеских одеждах и шапке, со скипетром в правой руке, левой рукой придерживает край плаща. Дмитрий Юрьевич имеет крупные черты лица, тёмные кудрявые волосы и густую бороду средней величины[40]. Справа и слева от головы надпись: «Благов. кн. Димитр. Юрьев. Шемяк.»[53].
На картинах художниковВиктор Муйжель:«Примирение Василия II Тёмного с Шемякой»[54] (конец XIX — начало XX века).«Свидание Дмитрия Шемяки с князем Василием II Тёмным»[55] (конец XIX — начало XX века).Павел Чистяков:«На свадьбе великого князя Василия Васильевича Тёмного великая княгиня Софья Витовтовна отнимает у князя Василия Косого, брата Шемяки, пояс с драгоценными каменьями, принадлежавший некогда Дмитрию Донскому, которым Юрьевичи завладели неправильно»[56] (1861).Борис Чориков:«Царица София торжественно снимает с Князя Василия Юрьевича Косого похищенный драгоценный пояс Димитрия Донского, 1433 году»[57] (1838).7. Семья 7.1. ЖенаНадпись, вышитая на краю
Шемякиной плащаницы
В лето 6957 индикта 7 как был
великий князь Дмитрии Юриевичь
в Великом Новегороде и повелением
великаго князя наряжен бысть сии
воздух в храм святаго великомученика
Георгия того же лета месяца августа
в 23 день благоверною и его великою
княгинею Софьею и при сну благоверном
князе Иване и положен бысть в церкви
святаго великомученика Христова
Георгиа в Великом Новегороде в Юриеве
манастыре при архиепискупе Великого
Новагорода Евфимии при архимандрите
Мисаиле за оставление грехов и спасения
ради душ наших и нашим детем и внучатом
и правнучатам в сем веце и в будущем
аминь[13]:193
Софья Дмитриевна, дочь Заозерского князя Дмитрия Васильевича (праправнука святого князя Фёдора Чёрного) и княгини Марии[58]:112—114[30]:271, 272. Родители Софьи Дмитриевны также прославлены как святые[59]:606, 648 [60].
Вышла замуж за Дмитрия Юрьевича не ранее 1436 года[1]:74, 236[3]:107[30]:274. Согласно В. Л. Янину, 23 августа 1444 года княгиня Софья была вместе с мужем и сыном в Новгороде, где ими был сделан вклад (плащаница) в Юрьев монастырь[13]:193, 197—199, 202, 203. Осенью 1449 года с согласия новгородского владыки Евфимия II вместе с сыном въехала в Юрьев монастырь[1]:137.
7 февраля 1456 года, «убояся» Василия Тёмного, бежала из Новгорода в Литву и направилась к сыну в небольшой западнорусский город Оболчи[13]:202[1]:175[30]:275. Вплоть до 1456 года Софья Дмитриевна сохраняет в новгородском летописном рассказе титул великой княгини[13]:202.
7.2. Сын
Иван Дмитриевич, родился, вероятно, в Угличе не ранее 1437 года[30]:274. По В. Л. Янину, вместе с родителями был в Новгороде в 1444 году[13]:198. В 1449 году княжич Иван поселился с матерью в Юрьевом монастыре[1]:137[30]:274.
Спустя год после смерти Дмитрия Юрьевича, «в Великое говение» 1454 года, Иван Дмитриевич покинул Новгород и направился в Псков, где был встречен жителями «с великою честию»[1]:161[30]:274. Возможно, псковичи целовали крест Ивану Дмитриевичу, как великому князю[30]:275. Из Пскова Иван Дмитриевич отъехал в Литву, где не ранее 1456 года ему было пожаловано Новгород-Северское княжение[30]:274, 276.
В 1463 году Иван Дмитриевич последний раз упоминается в источниках как действующее лицо[30]:277. Согласно обоснованной Александром Бобровым гипотезе, в 1463 году Иван Дмитриевич принял иноческий постриг, став впоследствии выдающимся русским книжником Ефросином Белозерским, оставившим обширное и разнообразное наследие[30]:264, 271—273, 287. В частности, Ефросин, вероятно, является создателем архетипного текста и Краткой (а возможно, и Пространной) редакции «Задонщины»; возможно также, Ефросин — автор записи «Слова о полку Игореве», создатель его как литературного произведения[30]:259, 260, 297.
Самая поздняя из известных записей Ефросина относится к 1500 году[30]:264. Как отмечает А. Г. Бобров, русская культура, «пожалуй, только выиграла от того, что князь Иван Дмитриевич стал иноком Ефросином»[30]:285.
7.3. Дочь
Мария Дмитриевна, родилась не ранее 1436 года[3]:107. В 1452 году, во время пребывания Дмитрия Юрьевича в Заволочье, княжна Мария вышла в Великом Новгороде замуж за князя Александра Чарторыйского[3]:107[1]:150. Внезапно скончалась и была погребена 13 февраля 1456 года в Георгиевском соборе Юрьева монастыря — очевидно, в гробнице своего отца[30]:275, 276[3]:107—109.
В 1616 году останки Марии Дмитриевны были обнаружены при вскрытии гробницы Дмитрия Шемяки («а лежали в Юрьеве во едином гробе»), митрополит новгородский Исидор перенёс их вместе с останками Дмитрия Юрьевича в Софийский собор[3]:103, 105, 107—109.
8. Оценки Дмитрия Юрьевича в трудах историков
Николай Карамзин полагал, что Дмитрий Юрьевич был «нрава жестокого»[51]:262. По словам Н. М. Карамзина, после возвращения Василия II из плена «добрые подданные веселились, как в день светлого праздника, и спешили издалека видеть Государя»[51]:314, а после перехода власти в Москве к Дмитрию Юрьевичу «ужас господствовал в Великом Княжении»[51]:319; «Москвитяне» «усердно молили Небо избавить их от Властителя недостойного»[51]:321, 322. По мнению Николая Карамзина, Дмитрий Юрьевич, находясь последние годы в Великом Новгороде, «в непримиримой злобе своей искал новых способов мести: смерть его казалась нужною для государственной безопасности»[51]:344. Упоминая об отравлении Дмитрия Шемяки, Н. М. Карамзин писал, что «виновник дела, столь противного Вере и законам нравственности, остался неизвестным»[51]:344, Прим.: с. 228. Сергей Соловьёв считал, что «доведённые до отчаяния, озлобленные неудачею, Юрьевичи повинуются одному инстинкту самосохранения и не разбирают средств для достижения цели»[61]:66. С. М. Соловьёв, следуя за Н. М. Карамзиным[50]:93, утверждал, что Дмитрий Юрьевич «должен был уступать требованиям своей дружины и своих московских приверженцев; граждане, к нему не расположенные или по крайней мере равнодушные, не могли найти против них защиты на суде Шемякине, и этот суд пословицею перешёл в потомство с значением суда несправедливого»[61]:85. Николай Борисов считает, что «отстаивая свою „правду“, Юрий Звенигородский и его сыновья втянули Северо-Восточную Русь в длительную усобицу, последствия которой оказались ужасными»[6]:134, при этом, по мнению Н. С. Борисова, Юрий Дмитриевич и его сыновья были «мятежниками»[6]:34, 35, 95, 123, 124. По словам историка, «мятежный Галичанин был далеко не рыцарь без страха и упрёка», список «Шемякиных злодеяний мог бы быть очень длинным», и «если верить в геенну огненную», то он и Василий Тёмный «имели шанс ещё раз встретиться там»[6]:133, 134.
Николай Полевой, отмечая предвзятое отношение Н. М. Карамзина к Дмитрию Юрьевичу[15]:318, 325, 340, 368, 377, 388, 393, 394, указывал на неоднократные «прибавки» (утверждения, не основанные на источниках) Н. М. Карамзина, в частности о «народной любви» к Василию II[15]:310, 311, 313, 361, об «ужасе» великого княжения Дмитрия Юрьевича[15]:372. По словам историка, Дмитрий Юрьевич, признавая Василия II «Великим Князем и призывая в Москву»[15]:319 после кончины Юрия Дмитриевича, «показал великодушие необыкновенное»[15]:317, «которому немного найдём примеров в Истории»[15]:318. Н. А. Полевой отмечал, что «Шемяка не мстил» за «тяжкое оскорбление» — лишение свободы и заключение в Коломне в 1436 году[15]:325, 327. Дмитрий Юрьевич, по мнению Н. А. Полевого, «хотел добра, мирился искренно», из дел Дмитрия Шемяки можно узнать «характер сего Князя, храброго, доброго, пылкого, готового на зло только в минуту гнева, но всегда способного загладить потом своё преступление раскаянием, охотно прощавшего обиду и доверчивого до легкомысленности»[15]:320. Александр Зимин, являясь автором первого в отечественной литературе исследования Междоусобной войны XV века[1]:212, отмечал, что Дмитрий Шемяка «обладал качествами незаурядного правителя», продолжая «дело Дмитрия Донского и своего отца, Дмитрий Юрьевич сделал всё, что было в его силах, чтобы объединить русские земли и нанести решительный удар ордынским царям»[1]:158. По мнению А. А. Зимина, Дмитрий Юрьевич «был самым блистательным сыном той мрачной эпохи»[1]:202. Константин Ковалёв-Случевский считает, что Дмитрий Юрьевич «был не только убит (отравлен), но и „осуждён“ в сознании людей (с помощью официальной пропаганды того времени) на то, чтобы нести бремя „злодея“», поскольку «проиграл в борьбе за Московскую власть, имея на неё все права»[2]:366.