Преображая американскую действительность, поистине выступая в роли творца истории, Рузвельт объявил об отмежевании от той школы «профессиональных экономистов», которая мыслила общественное развитие исключительно в соответствии с «объективными», неподвластными человеческой воле законами. Президент не раз высказывался о них с иронией: можно ли воспринимать на веру учение «профессиональных экономистов», если они меняют свое представление об объективных законах каждые десять, а то и пять лет? . Сам он был тверд в том, что люди вправе формулировать и переформулировать свои идеалы и цели и подчинять их достижению естественный ход вещей, меняя его, когда того требует общий интерес. Человек и нация, убеждал он американцев, обладают способностью преодолевать самые страшные несчастья и самые опасные пропасти: «единственная вещь, перед которой мы должны испытывать страх, это только сам страх» '5.
Признавая огромное, если не решающее значение человеческой воли, коллективных усилий людей в определении характера общественного развития, Рузвельт, естественно, уделял много внимания осмыслению роли политических институтов, через которые могли реализоваться эти усилия. При этом он очень много позаимствовал из взглядов Т. Рузвельта, В. Вильсона, Л. Брандейса, Г. Кроули и других новых либералов начала XX века. Государство неизменно рассматривалось им как политически нейтральная, внеклассовая сила, назначение которой состояло в аккумулировании и выражении общенационального интереса. Первоосновой национального интереса, согласно его убеждениям, была защита принципов Декларации независимости, федеральной конституции и Билля о правах, но в 30-х годах к этому следовало добавить гарантии экономических и социальных прав «забытых американцев».
Будучи убежденным демократом, Рузвельт решительно отвергал диктаторские политические системы, высказывался в равной степени критически о гитлеровском и сталинском режимах. Но безвластие, недееспособная демократия им так же отвергались. Президент признавал нерушимыми и непреходящими принципы разделения властей, их взаимоограничения и равновесия, но вместе с тем полагал, что в чрезвычайных условиях 30-х годов решающую роль в спасении общества могла сыграть исполнительная власть. Эта идея обосновывалась при помощи исторического урока, извлеченного из прошлого самим Рузвельтом: «Большая часть наших великих дел совершалась президентами, которые были не орудиями Конгресса, а подлинными лидерами страны, правильно истолковывавшими нужды и стремления народа» 16.
В соответствии с концепцией сильной президентской власти Рузвельт подбирал в свою команду людей, способных твердо и энергично проводить принимаемые решения в жизнь. Признавая самостоятельность Конгресса, он добивался, как минимум, лояльности в отношении своего курса со стороны демократической партии, располагавшей в годы его президентства большинством в высшем законодательном органе. Возможность фракционных размежеваний в собственной партии воспринималась им крайне болезненно. Без партийного единства в Конгрессе проведение реформаторского курса, по его убеждению, было невозможно.
Конфликтными оказались взаимоотношения Рузвельта с Верховным судом, в котором в момент его прихода к власти преобладали консерваторы. В 1935 — начале 1936 гг. Верховный суд отменил как антиконституционные 11 законодательных актов рузвельтовского Нового курса, среди них наиболее важные, поставив тем самым под угрозу срыва все президентские замыслы. В этих условиях Рузвельт действовал жестко и бескомпромиссно: мобилизовав на свою сторону общественное мнение, заклеймив с его помощью «девять старцев» из Верховного суда, президент под угрозой радикальной перетряски высшего судебного органа вынудил-таки его перейти от обструкционистской к одобрительной позиции в отношении реформ.
В целом Рузвельту удалось не только существенным образом обновить либерализм на основе его социал-демократизации, но и добиться реальных успехов в практическом воплощении новых идей. Преодолевая сомнения, используя смелые эксперименты, Рузвельт не побоялся спасать и улучшать американский капитализм при помощи тех мер, которые традиционно ассоциировались с социализмом. Вместе с тем благодаря поразительной политической интуиции он воспринял из социализма ровно столько, сколько понадобилось для реанимации, но не сокрушения американской системы. По прошествии времени можно утверждать, что Рузвельт справился с вызовом, брошенным капитализму марксизмом, но сделал это в высшей степени цивилизованно, на основе интеллектуального диалога — спора с альтернативным учением, нейтрализуя его революционные пророчества при помощи заимствования у социалистов рецептов, способствовавших существенному смягчению противоречия между общественным характером производства и частным способом присвоения и снятию в той или иной мере «отчуждения» трудящихся от общественной системы. Он превратил либерализм в открытую идеологическую и политическую систему, и эта открытость позволила капитализму выйти из того исторического тупика, из которого, по убеждению ортодоксальных марксистов, никакого выхода не существовало. Рузвельт доказал словом и делом, что альтернатива капитализм или социализм являлась по сути ложной, что их идеалы могли быть скрещены и что общество благодаря умелой социальной инженерии вполне могло избежать, казалось бы, неминуемых катастроф, гражданских войн, кровавых революций.
1 Nothing to Fear. The Selected Addresses of Franklin Delano Roosevelt. 1932—1945. Cambridge, 1946, p. 150. 147 2 F u s f е 1 d D. R. The Economic Thought of Franklin D. Roosevelt and the Origins of the New Deal. New York, 1956, p. 208—209. 3
Ibid ., p . 209. 3 Roosevelt F. D. Looking Forward. New York, 1933, p. 29, 31—33.
4 Ibid., p. 21, 26, 28—31, 33, 231.
5Ibid., p. 21. 6 Ibid., p. 35.7 Ibid., p. 225.9 Nothing to Fear, p. 20, 22, 63—64, 66—68.10 Ibid., p.91. 11 Ibid., p. 155. 15212 Ibid ., p . 396, 424.
13 Цит. по: США: политическая мысль и история. М ., 1976, с . 350.
14 Nothing to Fear, p. 3015
G геегТ. What Roosevelt Thought. The Social and Political Ideas of Franklin D . Roosevelt . Michigan 958, p . 8.
16 В i п k 1 еу W. The Powers of the President. Problem of American Democracy, New York, 1937, p. 2