Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. С одной стороны, Рузвельт не смог провести разукрупнение монополий, что являло бы зримое воплощение антимонополизма, но с другой — им были предприняты реальные шаги, направленные на ограничение деятельности корпораций, монополистической эксплуатации, перераспределение национального пирога в пользу малообеспеченных слоев. Гнев монополий вызвал закон о налогообложении 1935 г., повысивший ставки отчислений от корпоративной прибыли до 80%. И еще большую волну возмущений с их стороны вызвали федеральные законы, наделявшие трудящихся важными и, безусловно, чуждыми классическому капитализму социальными и экономическими правами.
Важным мотивом идеологии и практики Нового курса с самого начала был поворот лицом к «забытому человеку»; после 1935 г. этот мотив вообще вышел на ведущее место. Кого включал Рузвельт в понятие «забытых людей»? Фактически десятки миллионов простых американцев: тех, кто не имел работы, достаточных средств для сносного существования, крыши над головой. Эти американцы, по утверждению Рузвельта, составляли не менее одной трети нации 10. Кем и почему они были забыты? Отвечая на этот вопрос, Рузвельт рассуждал все более откровенно, пока, наконец, в 1938 г. не признал, что ответственность должна быть полностью возложена на государство и крупных собственников, подчинивших себе правительство и управлявших им в своих эгоистических интересах вплоть до начала Нового курса ". Тем самым президент открещивался и от классических постулатов индивидуализма, возлагавших ответственность за приниженное положение трудящихся на самих трудящихся.
Но почему государство оказалось в руках крупных собственников? Да потому, доказывал Рузвельт, что народ сам не проявил необходимой активности для того, чтобы подчинить своим интересам правительство. Отсюда следовал призыв к простым американцам: поддержите реформы, проводимые «сверху» в интересах «забытого человека», давлением «снизу», ибо только это и может гарантировать их успех. Призыв к народу был услышан, что способствовало складыванию в ходе Нового курса широкой либерально-демократической коалиции, которую поддерживали не только немонополистическая буржуазия, но также фермерство и рабочий класс. Последние сумели извлечь наибольшую выгоду от Нового курса в 1935—1938 годах.
Одним из наиболее резких отступлений Рузвельта от канонов старого либерализма явилась та идея, что богатство, собственность и прибыль, созданные усилиями «сообщества индивидуумов», а не одного капитала, должны распределяться на новой, справедливой основе. Для этого должен быть создан механизм перераспределения богатств, управление которым по праву принадлежит государству. Одним из главных каналов перераспределения национального богатства в пользу «забытых американцев» была признана государственная система социального страхования. В 1935 г. в Соединенных Штатах были введены два вида государственного социального страхования — по старости и безработице. И хотя федеральный закон о социальном страховании носил ограниченный характер, принципиально было то, что он впервые превращал федеральное государство в гаранта важных социальных прав трудящихся. Это был серьезный прорыв в теории и практике классической буржуазной социальной политики.
Другой такой прорыв заключался в одобренном в том же году федеральном законе о трудовых отношениях, который гарантировал рабочим право создания профсоюзов, ведения и заключения коллективных договоров с предпринимателями и право на забастовку (с предварительным уведомлением со стороны профсоюзов и арбитражем со стороны государства). В 1938 г. Национальным конгрессом был принят закон о введении максимальной продолжительности рабочей недели для тех отраслей, которые попадали под федеральную юрисдикцию. Все эти законы отвечали рузвельтовской концепции «заправки насоса» — перераспределения национального богатства в целях повышения покупательной способности трудящихся и смягчения и рассасывания кризиса перепроизводства. Но нельзя не видеть в рузвельтовской идеологии и политике сознательно пестуемых эгалитарных начал, призванных сплотить вокруг государства народные массы и обеспечить национальное единство на основе качественно новой социальной политики. Рузвельт и теоретически, и практически пытался изменить условия общественного договора между государством и социальными классами, стремясь к тому, чтобы гораздо полнее учитывались интересы народа и определенно ущемлялись интересы монополий.
Эта концепция нового общественного договора получила законченный вид уже в 40-е годы, когда президентом был разработан проект второго — социально-экономического — Билля о правах. Если первый Билль о правах гарантировал американцам политические свободы слова, печати, собраний, то второй должен был гарантировать им право на труд, оплачиваемый отдых, жилище, доход, обеспечивающий прожиточный минимум, медицинское обслуживание '2. Этот проект, включенный в идеологию либерализма, означал высший момент ее социал-демократизации, но между его провозглашением и практической реализацией лежала дистанция огромного размера.
Преобразуя теорию и практику либерализма, включая в него принципы, радикально противоречившие классическим постулатам, Рузвельт не действовал по какому-то четко продуманному плану. Главное было отвести от капиталистического общества смертельную опасность, и ради этого стоило идти на самые неожиданные эксперименты и раз за разом поступаться заветами либералов. «Страна нуждается и, если я правильно понимаю ее настроения, она требует смелого и настойчивого эксперимента. Здравый смысл требует выбрать метод и испытать его,— формулировал свое прагматическое кредо Рузвельт в 1932 г.,— если не получится — честно признайтесь и попробуйте другой. Но главное — попробуйте» 13. Таким радикальным экспериментом, продиктованным здравым смыслом, было создание федеральной системы социальных прав трудящихся. Другим-экспериментом, заключавшим резкий разрыв с заповедями либерализма, стала идея государственного бюджетного дефицита как важнейшего средства преодоления кризиса перепроизводства.
Еще в 1932 г. во время избирательной кампании Рузвельт выступал твердым защитником сбалансированного бюджета и обещал сделать все, чтобы погасить государственный долг. Однако борьба с безработицей, развитие социальных программ, государственное рефинансирование задолженности и спасение миллионов фермерских хозяйств потребовали резкого увеличения государственных расходов. Расширяющийся бюджетный дефицит был вынужденной уступкой требованиям жизни: сбалансировать бюджет в 1933, 1934 или в 1935 гг., признавал позднее Рузвельт, означало совершить преступление против народа. Постепенно практика дефицитного финансирования социальных и иных расходов правительства, в корне противоречившая канонам буржуазной политэкономии, была возведена им в теоретический постулат. Во второй половине 30-х годов он уже говорил о наличии среди либералов двух школ в вопросе бюджетной политики: одна твердо исповедовала теорию сбалансированного бюджета, другая признавала законность дефицита, определяемого задачами снятия экономического кризиса и обеспечения социально-экономических запросов бедствующего народа. Рузвельт безоговорочно вставал на сторону второй школы.
Некоторыми исследователями высказывалась мысль, что идея дефицитного финансирования правительственных расходов была воспринята Ф. Д. Рузвельтом у английского экономиста Дж. Кейнса. Действительно, Кейнс выдвинул концепцию широких государственных расходов как средства воздействия на стагнирующую экономику, повышения покупательной способности низших слоев и рассасывания на этой основе кризиса перепроизводства еще до Нового курса. Но Рузвельт пришел к принятию этой концепции самостоятельно, под давлением чрезвычайных обстоятельств, а с идеями Кейнса познакомился позднее. Не Кейнс, а затяжной экономический кризис, заключенное в общественной практике требование самовыживания побуждали его идти на все больший бюджетный дефицит.
В президентском послании 1937 г. Рузвельт вновь обещал вернуться к сбалансированному бюджету, но вскоре опять стал опираться на идею «заправки насоса», превратившуюся поистине в лейтмотив его новолиберального курса. Ее практическое воплощение характеризуется впечатляющими цифрами: с 1932 по 1940 гг. федеральные государственные расходы выросли с 4266 до 10061 млн долларов. За этот же период промышленное производство увеличилось на 60%. Конечно, было бы преувеличением объяснять экономическое оздоровление только «заправкой насоса», но и отрицать ее огромную позитивную роль невозможно. Государственный бюджет активно расходовался на оказание помощи фермерам (рефинансирование задолженности, выплаты премий за сокращение посевных площадей и т. д.), организацию общественных работ с целью снижения безработицы, развитие систем социального страхования. Все это означало радикальное обновление установок либерализма, включение в него концепции государственного планирования, выражавшегося как в прямом, так и в косвенном воздействии государства на процесс капиталистического производства и социальные отношения. По меркам классического капитализма то был чуть ли не социалистический переворот, в котором консерваторы не уставали обвинять Рузвельта. Единомышленники же Рузвельта неизменно рассматривали его как спасателя капитализма. Истинная суть Нового курса не раскрывалась ни в филиппиках консерваторов, ни в панегириках новых либералов: Рузвельт вытаскивал капитализм из пропасти ценой мероприятий, которые объективно означали развитие процесса социализации частнособственнических отношений. Социализация не была равнозначна социализму, но в то же время означала освоение многих его форм и принципов, придававших капитализму новый, более цивилизованный облик.