АНАБАСИС
Ксенофонт
XENOPHONTIS. EXPEDITIO CYRI
ΞΕΝΟΦΩΝΤΟΣ ΚΥΡΟΥ ΑΝΑΒΑΣΙΣ
КНИГА III
Глава I
(1) [О том, что совершили эллины во время наступления Кира вплоть до сражения и что случилось после смерти Кира, когда эллины стали отступать вместе с Тиссаферном, заключив с ним союз, рассказано в предыдущих главах].
(2) Когда стратеги были схвачены, а те лохаги и солдаты, которые последовали за ними, погибли, эллины впали в большое уныние, размышляя о том, что они находится у порога царя[1], а кругом много враждебных племен и, городов, из которых ни один уже не согласится доставлять им продовольствие, что от Эллады они находятся на расстоянии не менее 10000 стадий, а между тем у них нет проводника[2] и непереходимые в брод реки пересекают путь в отчизну; что варвары, совершившие поход с Киром, предали их и они остались в одиночестве, без союзной конницы, а потому, совершенно очевидно, в случае победы они не смогут никого уничтожить, а в случае поражения никто из них не останется в живых. (3) Размышляя об этом и находясь в подавленном настроении, лишь немногие вечером вкусили пищи, немногие разожгли костры, и в эту ночь большая часть эллинов не вернулась в лагерь, но расположилась на отдых где пришлось, чувствуя себя не в состоянии заснуть от горя и тоски по отчизне, родителям, женам и детям, которых они уже не чаяли когда-либо увидеть. В таком настроении они предались ночному отдыху.
(4) Однако в армии находился некий Ксенофонт-афинянин[3], который сопровождал войско, хотя он не состоял ни стратегом, ни лохагом, ни солдатом. Он покинул отчизну по приглашению Проксена, своего старинного приятеля. Тот обещал, в случае приезда Ксенофонта, подружить его с Киром, а последний, по словам Проксена, дороже для него отчизны. (5) Прочтя письмо, Ксенофонт обратился за советом к Сократу-афинянину[4]. Опасаясь, что дружба с Киром может повредить Ксенофонту в глазах государства, так как считалось, что Кир усердно помогал лакедемонянам в войне против Афин[5], Сократ посоветовал ему направиться в Дельфы[6] и вопросить бога относительно этого путешествия. (6) По прибытии в Дельфы Ксенофонт спросил Аполлона, какому богу он должен принести жертву и вознести молитву, чтобы со славой и пользой совершить задуманное путешествие и благополучно возвратиться. Аполлон вещал ему: принести жертву тем богам, каким положено[7] в подобных случаях. (7) По возвращении Ксенофонт рассказал о пророчестве Сократу. Выслушав его, Сократ стал укорять Ксенофонта за то, что тот не спросил бога, следует ли ему ехать, но, решив сам с собой, что ехать надо, спросил только о лучшем способе совершить путешествие. "Однако, – сказал он, – раз уж ты именно так поставил вопрос, надо исполнить приказание бога". (8) Итак, Ксенофонт принес жертву согласно повелению бога и отплыл. В Сардах он застал Проксена и Кира, уже готовых выступить вглубь страны, и был представлен Киру. (9) Так как Проксен настаивал, то и Кир убедительно просил Ксенофонта остаться и говорил к тому же, что как только окончится поход, он отпустит его от себя. А поход, как говорили, предпринимается против писидийцев. (10) Таким образом, Ксенофонт отправился в поход обманутым, однако Проксен был в этом не виновен, так как ни он, ни кто-либо другой из эллинов, кроме Клеарха, не знал, что идут войной на царя и лишь по прибытии в Киликию выяснилась для всех настоящая цель экспедиции[8]. Очень многие боялись этого похода, но все же они, хоть и неохотно, последовали за войском, так как им было совестно перед товарищами перед Киром. Одним из них был и Ксенофонт.
(11) Когда создалось тяжелое положение, Ксенофонт горевал вместе с другими и не мог заснуть. Забывшись ненадолго, он увидел сон. Ему показалось, будто началась гроза и молния упала в отчий дом, отчего тот весь запылал. (12) В испуге он тотчас же проснулся, и сон, с одной стороны, показался ему хорошим, потому что, находясь среди бедствий и опасностей, он как бы видел великий свет, исходящий от Зевса; но, с другой стороны, он испытывал страх, так как полагал, что сон послан Зевсом-Царем[9], и видел себя со всех сторон окруженным огнем, из чего следовало, что ему не уйти из страны царя и что он будет со всех сторон тесним какими-то бедствиями. (13) Каков смысл подобного сновидения – можно увидеть из дальнейших событий. А произошло следующее. Как только Ксенофонт проснулся, он тотчас же стал размышлять: "Чего это я разлегся? Ведь ночь проходит и, по всей вероятности, с наступлением утра появятся враги. Если мы окажемся во власти царя, то ничто не удержит его от предания нас позорной смерти, после того как мы познаем и претерпим самые тяжкие и страшные муки. (14) А, между тем, никто не помышляет и не готовится к обороне: мы спим, как будто позволительно предаваться покою. А я? Из какого города должен быть тот стратег, которого я жду как исполнителя этого дела? Неужели я сам, не достиг еще подходящего возраста[10]? Ведь если я предамся сегодня врагам, то вряд ли и вообще когда-нибудь достигну более зрелых лет".
(15) Тут он встает и сперва созывает лохагов Проксена. Когда те собрались, он сказал: "Лохаги, подобно вам, я не могу ни заснуть, ни даже лежать, видя в каком положении мы находимся. (16) Что касается врагов, то они, как вы видите, не начинали военных действий до тех пор, пока полностью
не подготовили всего, по их мнению, необходимого. Из нас же никто со своей стороны еще не помышляет о том, чтобы с честью сразиться с ними. (17) Но если мы подчинимся и попадем в руки царя, какова будет наша участь? Он ведь отсек голову и руку единоутробному брату уже после его смерти и распял его; а нам, лишенным какого бы то ни было заступника и отправившимся в поход против него с целью превратить царя в раба и убить его, если это будет в наших силах, – что предстоит нам претерпеть? (18) Разве он остановится перед чем бы то ни было и не замучит нас, чтобы внушить всем страх перед походом на царя? Поэтому мы должны сделать все возможное, чтобы не попасть к нему в руки. (19) Что касается меня, то пока союз еще был в силе, я не переставал жалеть нас и завидовать царю и его приближенным, видя какой богатой и, обширной страной они владеют, сколь неисчерпаемо здесь продовольствие, какое множество тут слуг, стад, золота и одежд. (20). А когда я помышлял о наших солдатах, то думал: мы ведь не дотрагиваемся ни до одного из этих благ, разве только путем покупки, а я видел, что лишь немногие имеют на это средства. Но каким другим путем могли мы получить продовольствие, когда нас удерживали клятвы? Размышляя об этом, я иногда боялся союза больше, чем сейчас войны.
(21) "Однако, поскольку они сами нарушили договор, то тем самым, как мне кажется, рушилась их надменность и исчезла наша зависть. Теперь эти прекрасные призы доступны для наиболее достойных, а агонотетами[11] являются боги, которые конечно, будут на нашей стороне. (22) Враги ведь оказались перед ними клятвопреступниками, а мы, видя перед собой много всяких благ, упорно от них воздерживались из-за клятв перед богами, и потому, как мне кажется, мы можем вступить в состязание с гораздо большей уверенностью в себе, чем они. (23) Кроме того наше тело более способно переносить стужу, зной и труды, чем их тело. И дух наш, слава богам, тоже тверже их духа и если только боги, как и в прежнее время, даруют нам победу, то в удел им достанутся раны и смерть. (24) Возможно, другим тоже уже приходили в голову такие же мысли, но, ради богов, не будем дожидаться их прихода и призыва к подвигам, а сами начнем побуждать других к доблести. Покажите себя лучшими из лохагов и стратегами, наиболее достойными быть таковыми. (25) Что касается меня, то если вы решите возглавить это дело, – я охотно последую за вами, и если вы поставите меня вождем, то я не буду отговариваться, ссылаясь на молодость, так как считаю себя в самом подходящем возрасте для отвращения от себя бедствий".
(26) После этой речи все начальники просили Ксенофонта взять на себя предводительство, кроме некоего Аполлонида, который говорил на беотийском наречии. Этот человек назвал пустым болтуном всякого, кто утверждает, будто можно спастись иным способом, кроме подчинения царю, если это вообще возможно, и в то же время он начал перечислять трудности настоящего положения. (27) Однако Ксенофонт перебил его и сказал: "Странный человек! Ты не понимаешь того, что у тебя перед глазами, и не помнишь воспринятого твоими ушами. А между тем, ты находился тут же вместе вот с этими людьми, когда царь, после смерти Кира, возгордился и через посланных приказал нам сдать оружие. (28) А когда мы не сделали этого, но, вооружившись, двинулись в путь и разбили лагерь рядом с ним, то чего только он не делал – и засылал послов, и просил заключить союз, и предлагал нам продовольствие до тех пор, пока не был заключен договор. (29) Когда же стратеги и лохаги пошли к ним для переговоров, как и ты советуешь нам поступить, и, полагаясь на договор, не взяли с собой оружия, то разве их не били, не истязали, не насмехались над ними, причем эти несчастные даже не могли умереть, хотя, как я думаю, они очень этого желали? И зная все это, ты называешь тех, кто ратует за оборону, вздорными болтунами и зовешь их снова пойти и отдать себя в руки врагов? (30) Я предлагаю не допускать этого человека в нашу среду, но освободить его от звания лохага, взвалить на него кладь и использовать в качестве носильщика. Он срамит свою родину и всю Элладу тем, что, будучи эллином, он таков, каким мы его видим!". (31) Тогда слово взял Агасий-стимфалиец и сказал: "Но у этого человека решительно ничего нет общего ни с Беотией, ни с Элладой. Я заметил: у него, как у лидийца, проколоты оба уха"[12]. (32) Так оно и оказалось, и его прогнали. Остальные, проходя по рядам, стали вызывать стратега, если таковой был жив, в противном случае его помощника и, если был жив лохаг, – лохага. (33) Когда все сошлись, они, уселись на аванпостах; собралось всего около ста человек стратегов и лохагов. (34) Приближалась полночь. И тогда Иероним-элеец, как старший из лохагов Проксена, первым сказал: "Стратеги и лохаги, ввиду создавшегося положения, мы решили собраться и пригласить вас с целью, если это удастся, принять полезное для нас решение. Ксенофонт, – сказал он, – повтори теперь то, что ты говорил нам".