Всемирная история том 1. Древний мир Оскар Йегер 2001г. (стр. 55 из 163)
Чекан для монет царя Филиппа Македонского.
Устранив некоторых более или менее опасных соперников, отразив толпы варваров, вторгшихся в Македонию с явным намерением воспользоваться неурядицами, сопряженными с переменой правления, и прочно утвердившись на престоле, Филипп стал приводить в исполнение свои обширные завоевательные планы, о которых ни один его предшественник и помыслить не смел. От такого проницательного человека, как Филипп, не могла укрыться ни чрезвычайная слабость греческих республик, ни полное бессилие Персидского царства. Не ускользнуло от него и то, хотя и скрытое, но общераспространенное влияние монархической идеи, которое сказывалось во всех явлениях времени и наиболее очевидно выразилось в том значении, которое так неожиданно получил персидский царь в решении вопросов внутренней политики Греции. Ксенофонт недаром называет свой век периодом неурядиц и беззакония. Действительно, этот мир маленьких греческих государств нуждался именно в судье и разрешителе их нескончаемых тяжб.
Царь Филипп
В этом мире дальновидному честолюбцу открывалось громадное поле деятельности, и для осуществления обширных планов требовалась небольшая, но надежная сила. Такую безусловно надежную силу без особого труда Филипп создал у себя на родине. Здесь до него царила такая неразбериха, что все охотно пошли за царем, который наконец положил предел этой гибельной для всех смуте. Средства, которыми он сумел привязать к себе знать и народ так, что все силы страны оказались в его безусловном распоряжении, неизвестны. Возможно, он привлек к себе высшие классы надеждой на весьма отдаленное выполнение его планов, которое рисовалось ему в виде большого похода на Персию ради завоеваний и обогащения. Несомненно, что он, с одной стороны, сплотил все военные силы страны, придав войску изумительную организацию, а с другой стороны, не упускал из вида возможности распространения своей власти на море, побуждая греческие города то силой, то лаской к оказанию ему помощи в создании македонского флота. Если же у него был замысел отнять у персов Малую Азию до реки Галис или даже до сирийских проходов, то для этого ему необходимо было быть не только македонским царем, но и владыкой всей Греции: он не мог оставить у себя в тылу этот мир беспокойных маленьких государств, легко поддающийся возбуждению. Мало того: вся политика македонских царей издавна была направлена на подчинение богатых сил греков — сил, многие из которых уже можно было купить на рынке, а другие нетрудно было приобрести иными, более утонченными способами. Притом положение дел и в соседней Фессалии, и в самой Греции было таким, что сильному государю, который захотел бы вмешаться в их дела, нетрудно было найти и предлог, и всегда готовых союзников.
Греция с 362 г.
В Греции же в момент вступления Филиппа на престол дела находились в таком положении: значение Спарты было окончательно подорвано победами Эпаминонда и их последствиями. Фивы, несмотря на эти победы, после смерти своих великих вождей не могли удержать за собой первенствующего положения. Афины были вовлечены в весьма опасную борьбу с некоторыми городами, отпавшими от нового основанного ими морского союза (357 г. до н. э.), и эта война в 355 г. до н. э. закончилась весьма невыгодным для Афин миром, по которому пришлось эти отпавшие от них города и острова (Кос, Хиос, Родос и Византии) признать независимыми государствами.
Родосская монета (слева). Изображена Ника с пальмовой ветвью и диадемой в правой руке.
Монета Коса (справа).
АВЕРС. Посох Эскулапа.
РЕВЕРС. Профиль Никия.
Затруднительным положением Афин, единственного государства, у которого была ясная политическая программа и вполне определенные интересы, Филипп воспользовался, чтобы приобрести на севере основанный некогда афинянами город Амфиполь, и не возвратил его, хотя и вступал в переговоры.
Третья Священная война. 356 г.
В это время (356 г.) в самом сердце Греции разразилась война, которая вызвала всеобщее расстройство и тем самым дала Филиппу возможность до такой степени вмешаться в эллинские дела, насколько ему было выгодно. То была третья Священная война, которая и самым своим началом, и ходом, и последствиями была характерной для тогдашней Греции. Суд амфиктионов в Дельфах — тень суда, которой по традиции придавали некоторое значение — в течение определенного времени служил немаловажным политическим орудием в руках фиванцев. Этот суд за какую-то ничтожную вину присудил фокейцев к тяжелому денежному штрафу. Те взялись за оружие, напали на Дельфы и наложили руку на храм и его священную казну. И вот вся Греция тотчас разделилась на партии: беотийцы, локры, фессалийцы, дорийцы, фтиотийские ахейцы, магнеты вступились за святыни; афиняне же, спартанцы и некоторые другие из пелопоннесцев приняли сторону фокейцев. Когда фокейцы увидели, что фиванцы с союзниками сильнее их, они решились на вынужденный шаг. Вождем фокейцев был Филомел; он вынудил у дельфийской пифии благоприятное для себя решение богов, которое гласило: «Филомел может исполнить задуманное им». Тогда фокейцы сделали заем в казне захваченного ими святилища Аполлона и на эти деньги призвали под свои знамена наемников, которых в то время нетрудно было найти в достаточном количестве. Эти толпы наемников, числом до 10 тысяч человек, и их предводители хорошо поняли, что они полные господа в стране и что золотой источник не напрасно отдан под охрану их меча. Они стали дальше — больше черпать из казны храма, а потом наконец принялись распродавать и расточать его древние святыни и сокровища. Один из вождей наемного войска, Ономарх, приобрел большое влияние: с одной стороны, он захватил беотийский город Орхомен, с другой — занял Фермопильский проход. Затем он двинулся по призыву одной из партий в Фессалию, а другая призвала на помощь соседа — македонского царя Филиппа (353 г. до н. э.). Филипп тотчас сообразил, что ему не может представиться лучший случай выказать себя эллином. Его воины бились за одну из величайших святынь Эллады, шлемы их были обвиты лаврами дельфийского бога; они сражались, защищая общественный порядок от хищничества наемников, которое уже несколько лет тяготело страшным злом над государствами Средней Греции. Решительная битва произошла в южной Фессалии и была одной из самых страшных битв, какие когда-либо происходили на земле Греции. Как нелегко досталась царю Филиппу победа, можно судить по тому, что не менее 6 тысяч фокейцев пало в битве; с пленниками поступили как со святотатцами: их утопили, и тела их не были удостоены погребения. Эта победа привлекла на сторону Филиппа всю Фессалию, в которой он все устроил сообразно своим интересам. Но он не мог тотчас же воспользоваться своей победой и вступить в Грецию — ему препятствовал в этом афинский флот, крейсировавший в Малейском заливе и охранявший проходы, перед которыми он на этот раз остановился (352 г. до н. э.).
Афины и Демосфен
Можно прийти к заключению, что в Афинах тогда еще не совсем разучились понимать политику в широком смысле. К тому же в то время она приобрела себе выразителя в лице еще молодого (едва ли 30-летнего) деятеля Демосфена, который несколько лет тому назад впервые выступил с речью в народном собрании при разборе важного по политическому значению финансового вопроса.
Демосфен. Античная мраморная статуя.
Демосфен путем долгого и ревностного изучения подготовился к призванию оратора по государственным вопросам и достойно завершил собой ряд великих государственных мужей свободной Греции. Он имеет полное право на это высокое место, т. к. идеальные воззрения соединились в нем с практичностью и способностью верно оценивать все достижимое и возможное. Напрасно многие пытались оспаривать это, приходя в конечном итоге к выводу, противоположному тому, что они отстаивали. Политика, которую он предлагал своему народу, легко могла привести к успеху, тем более, что планы Филиппа были исключительно его личными честолюбивыми притязаниями. Но, конечно, с той минуты, когда борьба против Македонии стала руководящей идеей политики Демосфена, для ее осуществления появилась большая помеха: он не мог быть деятельным участником этой борьбы, как некогда Мильтиад, Фемистокл, Кимон, Перикл и как его противник, царь Филипп; не мог потому, что не был ни воином, ни полководцем… Он был только оратором и знатоком финансов, управления, внешних отношений государства и, может быть, именно потому склонен недооценивать то, что составляло силу Филиппа, а именно военную сторону. В этом отношении Демосфен, кажется, был действительно идеалистом. Он верил в возможность порыва, который бы вновь, как в былые дни, увлек граждан на поле битвы, и даже побуждал их к тому своими пламенными речами. Он как будто не понимал, что те времена давно минули и поле битвы принадлежало теперь постоянным, правильно обученным армиям. Другую трудность он, конечно, не мог не признавать, но не мог ее устранить, хотя в ней, собственно, и заключалась вся тайна окончательного решения борьбы. Филипп в своей деятельности один произносил решающее слово и мог хранить его в тайне от всех, пока не наступало время привести планы в исполнение. В Афинах ни о какой тайне не могло быть и речи, и прежде чем будет принято какое-либо решение, нужно было выдержать целую словесную битву, исход которой бывал и сомнителен. То же происходило почти в каждом греческом городе, который мог быть вовлечен в антимакедонскую коалицию. А между тем и в Афинах, и во всей Греции было немало людей, которые все это отлично понимали и которые либо тотчас же отправлялись ко двору Филиппа, либо, подобно Фокиону, вступали в борьбу, не имея ни малейшей надежды на успех. Главной отличительной чертой Демосфена следует признать глубокую патриотическую веру в родной город, который в течение всего своего исторического существования ни в ком из граждан не выразил такой воодушевленной энергии, как в Демосфене.