В 1924 г. ни один из вождей революции не мог реально претендовать на место В.И. Ленина. Общие интересы на время объединили внутрипартийные группировки, что проявилось в обожествлении В.И. Ленина, его мумифицировании, строительстве гробницы-мавзолея.
Постепенно стали вырисовываться контуры постреволюционного вождя, прагматика и государственника, могильщика идей революционного утопизма и романтизма. Им стал 46-летний И. Сталин (Джугашвили) (1879 – 1953 гг.). С 1922 г. он возглавлял партийный аппарат. На первом этапе борьбы сложился триумвират, направленный против председателя Реввоенсовета Л.Д. Троцкого – заместитель председателя СНК и СТО Л.Б. Каменев, председатель исполкома Коминтерна, руководитель Петроградской партийной организации Г.Е. Зиновьев. И. Сталин выбрал верную тактику внутрипартийных интриг под видом защиты авторитета покойного вождя В.И. Ленина и его идей.
Этапами сталинской «борьбы» явились:
· 1923 – 1924 гг. – борьба с троцкистами;
· 1925 г. – борьба с «новой оппозицией» Каменева и Зиновьева;
· 1926 – 1927 гг. – борьба с объединенной троцкистской оппозицией.
Одновременно шла борьба внутри силовых структур и за них, особенно за РККА.
Свое 50-летие И. Сталин встретил в качестве нового вождя. Его воцарение совпало со сворачиванием НЭПа.
Основные противоречия НЭПа:
· отсутствие внутренних и внешних капиталовложений;
· сдерживание товарности сельского хозяйства политическими методами;
· аграрное перенаселение;
· стремление частного сектора получить гарантии собственности;
· борьба маргинальных слоев общества против частной собственности;
· партийно-бюрократический аппарат видел в частном секторе угрозу своей власти.
Международные отношения 20 – 30-х годов ХХ в. определялись, в общесоциальном плане, продолжающимся цивилизационным кризисом индустриальной эпохи; возникновением и разработкой новых государственных и национальных идей.
Кризис цивилизации, вызванный бурным переходом от традиционного общества к индустриальному со всеми последствиями, сопровождавшими его (отчуждением человека от природы, урбанизацией, культурным и психологическим шоком), не нашел своего разрешения в начале ХХ века. Массовое мышление не могло осознать, оценить, предугадать последствий влияния научно-технической революции на социальное развитие.
Общество ХХ в. оказалось дезориентированным, поскольку прежние образцы социального поведения потеряли притягательность, а новые еще не обрели её. Политические лидеры и народные массы по-прежнему не видели нечего страшного в насилии. Эгоистичные интересы наций и корпоративные интересы социальных групп привели мир к новым войнам и социальным революциям. Но даже после первой мировой войны и русской революции никто не мог подумать, что главными выражениями прогресса во второй четверти ХХ в. станут концентрационный лагерь, пыточное следствие, тупая и назойливая пропаганда с помощью новейших технических средств. И всем этим займется не элита общества, а человек из народа - неудавшийся художник, недоучившийся семинарист, самый обычный сапожник, мясник, крестьянин – «человек массы», как определил испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет , автор ключевого для ХХ в. вопроса «Почему массы всюду лезут и всегда с насилием?»
Появление этого вопроса отражало реалии гигантского социального эксперимента, в котором участвовали крупнейшие страны мира. Как постановка задач, так и пути выхода из кризиса оказались различными.
Во всяком случае, можно выделить 4 модели развития индустриальной цивилизации в государственных формах и основных идеях:
1. эволюционный капитализм (США);
2. народный фронт (Франция);
3. национальный социализм (Германия);
4. государственно-монополистический социализм (СССР).
Понятия «капитализм» и «социализм» рассматриваются как тенденции в рамках индустриальной цивилизации. Две последние модели завели общество в тупик, что соответствовало месту России и Германии до первой мировой войны, когда Россия была первой среди стран с преимущественно аграрной экономикой, а Германия – последней в ряду индустриальных стран. Истощенные войнами и революциями, Германия и Россия попытались сделать рывок, перепрыгнуть через определенный уровень социального развития, заранее некорректно сформулировав цель («Всемирное объединение трудящихся» – СССР; «Всемирное объединение арийской высшей расы» – Германия).
Англо-американская идея, четко ориентированная на реализм, свободная от европейской рутины, с учетом исторического опыта США и других стран, стала реализовываться с 30-х годов, начиная с «нового курса» президента США Ф. Рузвельта. Кризис 1929 г. показал, что прежние методы индустриальной цивилизации себя исчерпали, во всяком случае в США. Что имеется в виду? В экономике это необходимость опираться на дешевую рабочую силу, постоянная необходимость вовлекать в производство все возрастающее количество сырья и энергоносителей. В социальной сфере – обострение на всех уровнях, включая производство, то, что часто называется «человеческим фактором». Инженерная организация труда (система Тейлора) и принцип ритмического потока («фордизм») перестали быть эффективными. Определенное влияние на внутреннюю и внешнюю политику США оказали социалистические идеи, привнесенные на американский континент эмигрантами из Европы. В США начался переход в рамках эволюционного капитализма от индустриальной цивилизации к постиндустриальной.
«Новый курс» Ф. Рузвельта включал:
· социальные гарантии и страхование;
· гарантии занятости;
· введение всеобщего среднего образования;
· антимонопольные законы;
· отмену «сухого закона» в 1933 г.
Надо отметить, что в США не избежали соблазна государственного силового регулирования в 1933 – 38 гг., но это не приобрело таких глубоких форм, как в СССР или в Германии.
Хронологически и конкретно-исторически международные отношения между двумя мировыми войнами подразделяются на два периода, которые соответственно охватывают 20-е, 30-е годы.
1. 20-е годы. Стабилизация международных отношений на базе Версальско-Вашингтонских соглашений.
2. 30-е годы. Крах Версальско-Вашингтонской системы. Начало нового витка силового противостояния.
В результате первой мировой войны нарушилось сложившееся равновесие сил. Распад четырех величайших империй (Германской, Австро-Венгерской, Российской, Османской), ослабление Великобритании и Франции на периферии их имперских территорий привели к возникновению «пустых» пространств. Зоны интерференции были заняты государствами, возникшими на базе бывших имперских центров (Германия, Австрия, РСФСР, Турция), новыми национальными государствами (Финляндия, Польша, Чехословакия и т.д.) или переданы победителям в виде подмандатных территорий (бывшие германские колонии – Юго-Западная Африка, Восточная Африка, Камерун, Того, Маршалловы, Каролинские и Марианские острова).
В Европе на смену традиционной схеме политического равновесия «2+1» (два континентальных центра силы – Франция против Австрии и России в конце XVIII – начале XIX вв., Германия против Франции и России в начале ХХ в. и в ходе первой мировой войны, Великобритания в роли арбитра, препятствующего чрезмерному усилению одного из них) пришла новая система «2+1+1» (два континентальных центра силы, Франция против Германии + Великобритания + Россия). Очевидна неустойчивость этой модели в силу непонятной и неопределенной роли России с ее все еще огромной имперской территорией. После 1917 г. внешняя политика Советской России приобрела характер шантажа по отношению к мировым державам. Свою явную слабость, обнаружившуюся в ходе первой мировой войны, Россия попыталась превратить в силу, пугая окружающих грядущей мировой революцией.
Стратегическая ориентация Советского государства на «всемирную пролетарскую революцию» нарушала стабильность в мире, не воспринималась западным сознанием. Идеологическая мифология в данном случае мешала реальным национальным интересам.
Вот, что вспоминал о своих беседах с главковерхом РККА Львом Троцким художник Ю. Анненков: “Ставка помещалась в богатейшем национализированном имении князей Юсуповых - Архангельское. Стояла сверкающая зима, снег и иней блестели под ярким солнцем. Около ворот имения стояли часовые. Увидев знакомую машину, они вытянулись во фронт и откозыряли, глядя на меня. Но еще в пути одна вещь меня удивила: по краям дороги, почти на всем расстоянии между Москвой и “ставкой” заржавленные каркасы броневых машин и разбитых орудий - воспоминания о гражданской войне высовывались из снежных сугробов. Прошло уже полных три года со времени боев (да и были ли они в этом Подмосковье?). Иностранные дипломаты и военные представители часто ездили в «ставку» к Троцкому. Какое впечатление мог произвести на них подобный пейзаж? Как-то в одной из наших бесед я выразил Троцкому мое удивление по поводу столь мрачного и столь легко упразднимого обрамления дороги. «Стратегическая маскировка, - ответил Троцкий, - пусть пока капиталистам кажется, что у нас полный бедлам, что наша революция – не более, чем временный местный кризис, вызванный военными неудачами. И что иностранным капиталистам беспокоиться нечего. Вот и все. Тактика, товарищ!» И, улыбнувшись, добавил: «Однако, в скором времени та же тактика потребует обратной маскировки. Когда станет ясным, что наш бедлам не прекращается, но географически расширяется, то нужно будет сделать так, чтобы капиталистическим странам стало страшно пойти против нас. И вот, принимая у себя представителей капиталистического мира, гниющего Запада, мы будем показывать им торжественные парады, силу нашей военной мощи и ее организованность, демонстрируя орудия и всяческие танки, купленные на том же гниющем Западе».