Народы и личности в истории. том 3 Миронов В.Б 2001г. (стр. 68 из 173)
Какой президент нужен великой стране? Кто мог бы спасти страну в час роковых испытаний?! Исключительно важно, что столь решительный человек стал во главе великой страны. Можно себе представить, какой катастрофой завершилось бы это предприятие, если бы во главе США тогда встал, скажем, любой из тогдашних нерешительных «либералов». Такая безвольная личность, которая не может отличить белое от черного, погубила бы страну. Так и трансценденталист Г. Торо в 1851 г. жаловался на то, что «распущенный Север» не хочет подниматься на рабовладельцев войной. Это была бы «самая сияющая страница, которую их раса смогла бы вписать в книгу современной истории». Но вот минуло десять лет, и в 1861 г. война освобождения, наконец, началась. Что же Торо? Как повел себя этот «самый истинный американец»? Читателям он заявляет совершенно противоположное: «Что же касается моего читателя, то я надеюсь, что он игнорирует форт Самптер, Олд Эйба и все такое, ибо игнорирование есть самое могучее и притом единственно действенное оружие из всех, которые человек способен направить против Зла». Последуй Линкольн совету таких «демократов», и США так и продолжали бы жить в рабстве до конца XIX века. Возможно, это была заурядная трусость, и романист Р. Л. Стивенсон был где-то прав, назвав Г. Торо симулянтом и трусом.
Есть некая закономерность в том, что северяне избрали Линкольна, а не кого-либо еще, ибо это был человек из народа и для народа! Он это понимал, говоря: «Правительство народа из народа и для народа никогда не исчезнет с лица земли». Губернатор Иллинойса Д. Ейтс, выступая с речью в Брайан Холле, разумно заметил: «Политиканы могут стараться вовсю, но это бесполезно, – народ хочет старину Эйба и никого другого… Из моего продолжительного знакомства с Линкольном я сделал вывод, что он не только самый честный человек, когда-либо созданный Богом, но и самый ясномыслящий, хладнокровный, рассудительный государственный муж, какого когда-либо знала история мира». Его поддержали и писатели… Г. Бичер-Стоу заявила в бостонской газете: «Мир с удивлением воспринял величайшее чудо и примету нашего времени, а именно то, что простой рабочий, выходец из народа, имеющий не больше образования, воспитания и культуры, чем любой другой такой же рабочий, был призван провести великий народ через период кризиса, затрагивающего судьбы всего мира… У Линкольна своеобразная сила». Так их рабочий привел США к триумфу и богатству, наш рабочий, голосуя за полнейшего идиота, привел СССР и Россию к позору, развалу и нищете.
14 апреля 1865 года, в день торжеств по случаю окончания гражданской войны, актер Джон Бут, фанатик из стана южан, в театре застрелил избранного вновь президентом Линкольна, крича: «Так да погибнут тираны, Юг отомщен!». Было нападение и на госсекретаря Сюарда, помощника президента. План покушения пришел из центра конфедератов – г. Ричмонда. Заговор предполагал устранение всех членов патриотического правительства. В те дни едва ли не вся нация была в трауре, что вполне объяснимо. Он получил у американцев прозвище «честный Эйб» (Honest Abe). Вскоре Линкольн стал легендой Америки. Память о добром президенте пережила века.
Портрет Генри Торо в молодости. Выполнен его сестрой в декабре 1839 г.
Однако успех политики Линкольна оказался неполным и в некотором смысле даже кратковременным. На смену поколению Линкольна шел уже иной тип политика. Вот что писал о политической элите тех лет в США Л. Тихомиров: «Единство какой-нибудь общенародной воли замечается здесь даже менее, нежели при старом строе. Сформировалось как во Франции, так и в Америке сословие правящее – политиканы, – стеной стоящее между государством и народом и пользующееся уже никак не большей любовью и значительно меньшим доверием населения, чем правящие сословия старого строя. Короче, ни одна черта нового, небывалого не осуществилась».[268]
Попытки преодолеть этнические разногласия и подозрительность внутри правящей элиты завершились тем, что после гибели Линкольна страна ушла в сторону от демократии. Союза свободных этносов и не получилось. Если в странах Латинской Америки все же не было официальной сегрегации и официальной дискриминации, то в «свободных» США они пышно процветали на протяжении всей истории. Директор центра социальных исследований А. Кихано (Перу) и директор Центра Фернана Броделя в Бингемтонском университете И. Валлерстайн (США) абсолютно правы, говоря, что скрытая сущность расизма не всегда требует словесного или хотя бы просто внешнего социального проявления. Они пишут: «С другой стороны, официально отменив рабство, Соединенные Штаты стали в XIX в. первой страной современной мировой системы, которая официально ввела сегрегацию, а также первой страной, поместившей в резервации коренных жителей Америки – индейцев. Таким образом, еще одним вкладом американизма в мировую систему стал официальный расизм».[269] Расизм оказался живуч.
После Гражданской войны 1861–1865 гг. возникла необходимость в особо энергичной работе, творчестве, строительстве. В результате частичного освобождения от пут рабовладельческой «демократии», Северная Америка получила реальную возможность воплотить в жизнь некоторые надежды и чаяния не только фабрикантов или денежных тузов, но и немалой части народных масс. С победой объединителей в рамках союза (США) возникли надежды на лучшую жизнь, хотя понадобятся усилия многих поколений, прежде чем на земле Америки воплотятся устремления тех, к кому обращался Г. Лонгфелло в «Псалме жизни» (1839):
На житейском бранном поле,
На биваке жизни будь —
Не рабом будь, а героем,
Закалившим в битвах грудь.
Не оплакивай Былого,
О Грядущем не мечтай,
Действуй только в Настоящем
И ему лишь доверяй!
Жизнь великих призывает
Нас к великому идти,
Чтоб в песках времен остался
След и нашего пути, —
След, что выведет, быть может,
На дорогу и других —
Заблудившихся, усталых, —
И пробудет совесть в них.
Встань же смело на работу,
Отдавай все силы ей
И учись в труде упорном
Ждать прихода лучших дней!
Для многих Америка стала землей сбывшихся надежд. Новые возможности открылись перед фермерами, механиками, рабочими, инженерами, врачами, учеными, литераторами, юристами и банкирами. Накопление значительных богатств американской нацией создавало благоприятные предпосылки для дальнейшего прогресса науки, культуры, образования. Иван Тургенев писал: «Свобода новейших народов отзывается деньгами». В целом то знак, скорее, позитивный, если народ действительно получает возможность зарабатывать честным трудом хорошие деньги. Росли ассигнования на высшую школу и науку, увеличивалась продолжительность обучения, складывалась эффективная система управления. Педагоги, говоря словами В. Ирвинга, хорошенько вспахивали мозги нации. То, что называли «утилитаризмом» в Европе, тут величали «прагматизмом». Словесно-схоластическая школа была непопулярна. В эпоху промышленной революции XVIII–XIX вв. сам характер производства порождал узкоутилитарный подход к образованию. США в этом смысле не были исключением. Требования экономики определяли и невысокий (по нынешним меркам) уровень подготовки. Все, что не служило жизненной конкретике, оказывалось неприемлемым. Американцы по-своему интерпретировали работу Г. Спенсера «Воспитание умственное, нравственное и физическое». Цель образования – не абстрактные знания, но знания, необходимые для достижения имущественного или социального успеха. Спенсеровские идеи развили У. Самнер, Л. Уорд, Ф. Гиддингс и многие-многие другие.
К середине XIX в. янки прочно встали на ноги. Как писал поэт Г. Тейлор, «ничто не может расшевелить до конца ум человека, если отсутствует мечта». У Америки были мечта и горячее желание воплотить ее в жизнь четко, быстро, оперативно. Это относилось и к образованию. Иные даже были готовы обрезать духовную пуповину с Европой. Со своеобразной декларацией интеллектуальной независимости выступил Р. Эмерсон. В 1837 г. он заявил: «Дни нашей зависимости, нашего долгого учения посредством освоения опыта других стран, подходят к концу. Миллионы наших сограждан, вступивших в жизнь, не могут быть насыщены лишь остатками зарубежных пиршеств. Происходят такие события и действия, которые воодушевляют… Уже созданы творческие подходы, мы видим творческие действия, мы слышим зовущие слова…» Хотя обрезать пуповину, видимо, все же было еще рановато. Школы далеко не всегда отвечали потребностям рабочего люда. Порой их называли «учреждениями для пауперов». Правящий класс не очень охотно шел на создание учебных заведений для людей физического труда. «Кто будет пахать землю, кто будет строить железные дороги, кто будет потеть на фабриках и заводах, если все будут образованными?» – возмущались владельцы фабрик и заводов. В одной из статей «Национальной газеты» говорилось: «Крестьянин должен работать в течение дня столько часов, сколько часов его богатый сосед отдает абстрактной тренировке своего ума; иначе земля не может дать достаточного для всех количества продуктов. Рабочий не может бросить своего ремесла для занятия общими науками; если бы он это сделал, не хватило бы многих предметов жизненного обихода, разрушение, нищета и неудовлетворенность распространились бы на все классы…» Власти и капитал все еще желали бы видеть в трудящихся былых подневольных рабов. Поэтому их лозунгом частенько оставался беспощадный девиз империи: Servi pro nullis habentur («Рабы считаются никем». – лат.). В стране 1 миллион детей в возрасте от 5 до 15 лет не посещали школы (1833). Число неграмотных детей даже возросло до 1,25 миллиона. Велико было и число функционально неграмотных. Многие школы Нью-Йорка фактически представляли собой сборища невежественных люмпенов. В 1837 г. в Пенсильвании из 400 тысяч детей школьного возраста не посещали школу 250 тысяч.[270]